Джон Апдайк - Рассказы о Маплах
В выпуклой темноте, при слабом зеленом свете спидометра, Элеонор, щедро демонстрируя колено, завела долгий рассказ о муже, с которым разъехалась.
— Вы так уютно устроились, что не представляете, на что способны мужчины! Я сама этого не знала. Я не хочу выглядеть неблагодарной, девять лет все было более или менее, и мне бы в голову не пришло наказывать его назначением часов для посещения детей, как делают некоторые женщины. Но что он за человек! Знаете, что он посмел сказать мне? Что с другой женщиной он иногда закрывает глаза и представляет, будто это я!
— Иногда, — повторил за ней Ричард.
Жена у него за спиной сказала:
— Дорогой, ты помнишь, что на дороге скользко?
— Это отражение фар, — отозвался он.
Элеонор закинула ногу на ногу, потом поменяла ноги. В интимном зеленом свете блеснула ее ляжка.
— А эти его поездки! — не унималась она. — Я недоумевала, как один и тот же город может все выпускать и выпускать облигации, уже сочувствовала мэру и ждала банкротства. Оглядываюсь на себя тогдашнюю и понимаю, какая я была добрая, как не видела ничего, кроме детей и дома, все время висела на телефоне — то с подрядчиком, то с водопроводчиком, то с газовой компанией, заботилась, чтобы ко Дню благодарения, когда заявится его дура мамаша, у нас была новая кухня. Раз в день точила нож для разделки мяса, представляете? Слава богу, эта фаза моей жизни теперь позади. Я навестила его мамашу, — наверное, из сочувствия, — а она злобно спрашивает меня, что я сделала с ее мальчиком! В общем, мы с детьми жевали бутерброды с тунцом, и это был первый День благодарения, которым я наслаждалась, даю вам слово!
— Я всегда долго ищу у индейки второй сустав, — сказал ей Ричард.
— Дорогой, ты знаешь, что впереди ужасный изгиб дороги? — тревожно спросила Джоан.
— Вы бы видели, как индейку разделывает мой тесть. Щелк, щелк, щелк! Кровь в жилах стынет!
— А что этот негодяй устроил на мой день рождения! — Элеонор случайно пнула ногой отопитель. — Сидит со своей куколкой в ресторане и сообщает мне по телефону — нет, мужчины совершенно невозможны! — что заказал на десерт торт. В мою честь! Когда он во всем сознался, чуть мир не рухнул, но я только смеялась. Спросила, заказал ли он на торт свечку. Он ответил, что хотел, но не решился.
Смех Ричарда повис в машине, вписывавшейся в поворот. Посередине ветрового стекла появился темный вертикальный штрих, он попытался от него избавиться, но автомобиль остался нечувствителен к повороту рулевого колеса, его, наоборот, тянуло как магнитом к телефонному столбу, который отказывался покидать середину ветрового стекла и стремительно увеличивался в размерах. В свете фар к машине рванулись зазубрины на столбе, оставленные зажимами монтера, и сразу после этого раздался глухой удар, удивительно недвусмысленный, учитывая, как буднично все произошло. Ричард почувствовал резкий отказ своего двигательного аппарата, почти услышал крик «нет!» и понял, при всем своем ватном безразличии, что случилось нечто, о чем в иной инкарнации он бы очень пожалел.
— Ничтожество! — сказал у него над ухом голос Джоан. — Это же твоя ненаглядная новая машина! Элеонор, вы живы? Вы живы? — повысила она голос, словно делала выговор.
Пассажирка смущенно хихикнула:
— Все в порядке, только ноги что-то не двигаются…
Ветровое стекло над ее головой превратилось в паутину света, во взорвавшуюся звезду.
Радио, то ли все это время работавшее, то ли включившееся само по себе, транслировало спокойную, задумчивую музыку оттуда, где нет счета времени. Ричард опознал сонату Генделя для гобоя. Он обратил внимание на несильную боль в коленях. Элеонор сползла вперед, как будто не могла расплести скрещенные ноги, и потрясенно скулила.
— Милый, ты не знал, что превышаешь скорость?
— Какой же я болван! — сознался он. На них лились музыка и снег. Ему пришло в голову, что если проиграть сонату для гобоя в обратную сторону, то они тоже отскочат от проклятого столба и как ни в чем не бывало покатят домой. Смешное расстояние до их домов, измерявшееся минутами, замерзло и возросло до межгалактического.
Элеонор руками развела себе ноги, села в кресле прямо, зажгла сигарету. Ричард, треща коленями, выбрался из машины и попытался оттолкать ее от столба. Джоан было велено сесть за руль. Оба неуклюже двигались в темноте. Фары остались зажженными, но светили не прямо, а друг на друга. К счастью, у «корвэйра» багажник находился впереди, двигатель — сзади. Физиономия автомобиля, скопированная с какого-то безразличного насекомого, теперь причудливым образом оплетала основание столба, бампер превратился в сцепленные клешни. Ричард толкал, Джоан поддавала газу, колеса с жалобным визгом вертелись в пустоте. Вокруг смыкалась, присыпая их снегом, ночь. Ни одного горящего окна, никого, кто бы понял, как им худо.
Джоан, обладательница гражданского самосознания, спросила:
— Почему никто не приходит к нам на помощь?
Ей ответила с горечью, накопленной вместе с опытом, Элеонор:
— В этот столб так часто врезаются, что он уже надоел всей округе.
— Я слишком пьян, чтобы попасться на глаза полицейским, — заявил Ричард для пущей ясности.
Рядом затормозил автомобиль. Опустилось стекло, испуганный мужской голос спросил:
— У вас все в порядке?
— Не совсем, — ответил Ричард, гордившийся своим умением точно выражаться в напряженной обстановке.
— Я могу подвезти кого-нибудь к телефону-автомату, — предложил мужчина. — Я еду с покера.
«Врет, — подумал Ричард, — иначе зачем говорить про покер?» Мужчина в машине, вернее, парень, был помятым и бледным — скорее всего после активных сексуальных упражнений. Стараясь придать весомости каждому слову, Ричард сказал ему:
— Тут есть женщина, которая не может двигаться. Мы были бы очень признательны, если бы вы отвезли к телефону мою жену.
— Кому звонить? — спросила Джоан.
Ричард колебался между домом, где была вечеринка, няней, сидевшей с их детьми, и мужем Элеонор, жившим в мотеле на Сто двадцать восьмом шоссе.
— В полицию, — ответил за него парень.
Джоан села в машину незнакомца, ржавый красный «мерседес». Машина исчезла в затихавшей метели. Метель оказалась совсем короткой, скорее иллюзией, из-за которой случилась вся эта неприятность. О ней даже вряд ли напишут в завтрашней газете.
У Ричарда было ощущение, будто к чувствительным точкам под его коленями, куда бьет своим молоточком в поиске рефлекса невропатолог, приложены ледышки. Он снова сел за руль и выключил фары, потом зажигание. Рядом алела сигарета Элеонор. Даже сильное опьянение не могло перебить металлический привкус на зубах, это категорическое «нет!». Сквозь многослойную пелену пробивалось и тыкалось в него что-то твердое. Однажды он плавал в полосе прибоя, и его затянуло под большую волну. Он стал пленником многотонной массы, которая затолкала его вглубь плотной зеленой горечи, сделала невесомым; как он ни бился, это ничего не давало. Внутри волны он был ничем. В ней не было ненависти, ей просто было все равно.
Он стал извиняться перед невидимой в темноте женщиной.
— Я вас умоляю! — отмахнулась она. — Уверена, что у меня ничего не сломано. В крайнем случае поковыляю несколько дней на костылях. — Она со смешком добавила: — Ничего не поделаешь, не мой год!
— Вам не больно?
— Совершенно не больно.
— Наверное, это шок. Как бы вы не замерзли. Я включу отопление. — Ричард трезвел, на него наваливалась невыносимая скука. Никогда, никогда больше ни капли — ни в честь новой машины, ни за собственную зубную эмаль, ни за взлет ее стройных ног! Он запустил для тепла двигатель. Снова негромко заиграло радио. Тот же самый Гендель.
Он не ожидал от Элеонор такой прыти. Стремительно повернувшись на сиденье, она обняла его. Щеки у нее были мокрые, помада имела химический привкус. Он уже искал ее талию, маленькую грудь, возился с одеждой. Они еще сжимали друг друга в объятиях, когда в них ударила синим светом «мигалка» на крыше полицейской машины.
Звонил твой любовник
Зазвонил телефон, и Ричард Мапл — он простудился и не поехал в пятницу на работу — снял трубку. Звонивший не ответил на его «алло» и разъединился. Ричард явился в спальню, где Джоан стелила постель, и сообщил:
— Звонил твой любовник.
— Что ты сказал?
— Ничего. Он повесил трубку. Удивился, застав меня дома.
— А может, это была твоя любовница?
Как ни мутно было у него в голове из-за заложенного носа, он смекнул, что что-то здесь не так, и быстро сообразил, что именно.
— Если бы это была моя любовница, то зачем бы она повесила трубку, раз ответил я?
Джоан так встряхнула простыню, что получился хлопок.
— Предположим, она тебя разлюбила.
