Жорж Санд - Исповедь молодой девушки (сборник)
Вечером Женни спросила у меня, куда мы едем. Повинуясь мне, она поспешила все уложить и приготовить, и моим долгом перед ней было решить за нас обеих, в каком краю и месте мы обоснуемся.
– Прежде всего я хочу, чтобы ты вышла замуж, – заявила я. – До этого никаких решений я принимать не стану.
– Но вы ведь знаете, что аббат Костель все еще болен. Ему то лучше, то хуже, как же можно отнимать у него сына, – ответила она.
– Кто об этом говорит! Но, быть может, нам в скором времени удастся вернуться. Обещай Фрюмансу, что выйдешь за него не позже чем через месяц.
– Дайте такое же обещание Мак-Аллану.
Она смотрела на меня так пристально, что я невольно потупилась. Мое живое романтическое воображение подсказывало мне, что я должна обмануть Женни во имя ее же блага, и я очень хотела, очень старалась ввести ее в заблуждение, но сила ее правдивости была такова, что как только она задавала мне прямой вопрос, ложь застревала у меня в горле.
– Зачем ты гонишь меня замуж за человека, которого я знаю без году неделю? – сердито сказала я. – А вот ты знакома с Фрюмансом двенадцать лет, и твои колебания и жестоки и смешны. Скажу тебе одно – да ты сама все знаешь, странно только, что тебя это ничуть не трогает. Про меня говорят, что я люблю или любила Фрюманса. Я считаю, с этими сплетнями пора покончить. Мне нельзя жить с вами, пока вы не поженитесь.
Женни украдкой смахнула слезу, и я вдруг поняла, что, стараясь убедить ее, первый раз в жизни была с ней резка. Мне захотелось броситься перед ней на колени, но я тут же решила, что должна проявить твердость, иначе ничего не добьюсь. Женни была так сильна и твердокаменна, что сломить ее волю можно было, лишь больно задев сердце. Я с жаром стала настаивать на своем и, желая изобразить нетерпение, невольно выдала затаенную горечь. Стремясь поставить между собой и Фрюмансом непреодолимую преграду, я воображала, что вот он женится – и в тот же день мое сердце обретет свободу и покой, а от тщетных волнений, так терзавших его, не останется и следа.
– Не удивительно ли, – сказала я моей бедной, потрясенной Женни, – что с самого моего детства этот человек, якобы любимый мною и поэтому всегда вызывавший ревность Мариуса, человек, из-за которого меня чуть не убила Дениза и произошли все нынешние беды, – ведь это он послужил поводом для мерзкой клеветы и для унижений, которым я подвергаюсь, человек, любящий одну тебя и, несомненно, любимый тобою, потому что ты только и ждешь моей свадьбы, чтобы сказать ему «да», – не удивительно ли, что этот самый человек непрестанно находится рядом со мной, занимается моими делами и воспитанием, устраивает мое настоящее и будущее, а ты не желаешь освятить положение, само по себе безгрешное, но оскверненное злоязычием наших врагов. Все дело в том, Женни, что ты жаждешь жертвовать собой, но твой героизм чрезмерен и переходит в безрассудство. Тебе казалось, что я, быть может, ревную к Фрюмансу, что могу подумать, будто его ты любишь больше, чем меня, пренебрегаешь мной из-за него. Возможно, в детстве так оно и было. Но, вместо того чтобы вразумить меня – а уж тебе это было бы совсем нетрудно, – ты приучила меня считать, что в твоем сердце и разуме я всегда на первом месте. Так вот, хватит считать меня ребенком. Я уже не избалованная наследница поместья Бельомбр, я отщепенка, изгнанница, и не будь у меня, на мое счастье, большего запаса мужества, чем ты предполагаешь, я умерла бы от гнева и горя. Но, благодарение Богу, я не слабее тебя, и теперь ты не сможешь поставить на своем, тебе придется выполнить свой долг – да, да, долг! – по отношению ко всем: к Фрюмансу, несчастному по твоей милости, к Мак-Аллану, который, как ты же сама и сказала, будто бы ревнует меня к нему, и больше всего ко мне, потому что из-за твоей излишней преданности на мой счет строят унизительные предположения.
– Унизительные предположения! – воскликнула Женни, выпрямляясь во весь рост. Глаза ее остекленели, казалось, она вот-вот лишится чувств. – Вы считаете, что, если бы полюбили Фрюманса, вас это унизило бы? Я так вас поняла?
Я почувствовала, что тоже бледнею: мне показалось в эту минуту, что Женни давно уже все разгадала, и мое бурное возмущение не помешало ей увидеть отчаяние, разрывавшее мне сердце.
– Уж не думаешь ли ты, что я его люблю? – закричала я, встряхивая ее похолодевшие руки. – И поэтому приносишь себя в жертву мне? Отвечай, если хочешь, чтобы я от тебя ничего не скрывала.
– Бог весть что приходит вам в голову, – сказала она обычным своим ровным голосом и снова села. Лицо ее было грустно. – У вас страсть к преувеличению, а сейчас и я заразилась ею. Мы сами не понимаем, о чем говорим. Вы хотите, чтобы я вышла за Фрюманса, хорошо, выйду, но не раньше, чем выйдете замуж вы. Фрюманс вполне согласен со мной, он иначе и не мыслит. Я стала бы противна и ненавистна самой себе, если бы бросила вас до того, как у вас появится твердая опора в жизни. Давайте же вместе уедем. Вижу, вам действительно еще рано останавливать выбор на Мак-Аллане. Фрюманс не скомпрометирует ни вас, ни меня, когда мы обе будем далеко отсюда.
Я так и не поколебала Женни и еще больше встревожилась, убедившись в ее проницательности.
LXIV
Когда Мак-Аллан снова пришел к нам, я пожаловалась ему на упрямство Женни, но он не только не поддержал меня, а, напротив, разбранил и стал доказывать мою неправоту.
– Я не перечил вам, когда вы предавались детским мечтам, но надо наконец приступить к исполнению условий договора, иначе он ничего не стоит: когда ваши противники обнаружат, что вы не придаете ему никакого значения, они немедленно дадут делу ход, а начавшись, оно неведомо когда кончится. Короче говоря, если вы остановитесь на полпути, все ваши старания сведутся к нулю.
– Сколько же времени потребуется, чтобы освободиться от позорного клейма, которое я надеялась смыть на следующий же день?
– Столько, сколько потребуется леди Вудклиф, чтобы вступить во владение вашими бывшими правами и больше вас не бояться.
– А точнее?
– Думаю, не больше полугода. Мы с Бартезом постараемся проделать все как можно быстрее.
– И полгода я должна путешествовать на деньги леди Вудклиф?
– Бартез будет брать их от вашего имени, но вы вольны не притрагиваться к ним. Они ваши, коль скоро вы уедете из Франции. А чтобы успокоить вашу гордость, условимся, что, вернувшись, вы возвратите вашей противнице не только капитал, но и проценты.
– Это действительно необходимо, чтобы Женни навсегда оставили в покое?
– Безусловно.
– Жертва оказалась тяжелее, чем я думала.
– Разумеется: полгода унижений вместо недели. Но Женни отдала двадцать лет жизни на служение вам и при этом рисковала всем. Вы еще далеко не расплатились с ней.
– Простите мое слабодушие, Мак-Аллан, и спасибо вам за новые силы, которые вы все время вливаете в меня. Но как я смогу жить за границей, не тратя этих отвратительных английских денег леди Вудклиф?
– Вы совсем без средств?
– Когда все расходы на похороны бабушки будут оплачены и все ее благотворительные дела завершены, – а я не хочу, чтобы их завершали другие, – у меня останется франков двадцать.
– Вот такой я и люблю вас, Люсьена, такой и вижу всегда.
– Но такая я не могу быть вашей, Мак-Аллан, потому что не чувствую и, может быть, никогда не почувствую той страстной любви, которая заставляет онеметь гордость.
– Знаю, знаю, зачем напоминать мне об этом? Но неужели эта гордость так непомерна, что вы откажетесь от скромного займа у отвратительного английского друга, который случайно оказался немного богаче других ваших друзей и даже не ощутит столь мизерного долга?
– Этот долг был бы для меня не унизительным, а священным, но, чтобы он священным и остался, мне все же надо знать, что когда-нибудь я смогу расплатиться. А из каких денег? У Женни есть несколько тысяч франков, предназначенных якобы для меня, но к ним я и пальцем не притронусь: это основа ее будущей жизни с Фрюмансом. Что ж, по-вашему, я отправлюсь в увеселительное путешествие по Италии или Швейцарии на их сбережения?
– Вы не отправитесь путешествовать ни по Италии, ни по Швейцарии, а поселитесь в скромном домике, который есть у меня на примете: это чистенькая лачуга в Соспелло – изумительном месте у подножия Альп, неподалеку от Ниццы. Оттуда до Франции рукой подать. Я решил расстаться с Джоном и подарил ему этот домик. Он будет там жить, но лучшие комнаты собирается сдавать. Вы снимете их, деньги это ничтожные. За очень скромное вознаграждение Джон будет доставлять вам продукты, готовить, исполнять все поручения, даже исполнять роль проводника, потому что Альпы он знает, как вы – свои провансальские бау. Итак, за жизнь без роскоши, но и без нужды вы будете платить двести франков в месяц и к тому же сможете располагать верным человеком: Джон – образец верности, мужества и доброты.
– Прекрасно, но эти двести франков мне не по карману, если у меня не будет возможности вернуть их потом Женни или вам. Не могли бы вы найти мне какой-нибудь заработок, чтобы хватало на жизнь?
