Уильям Голдинг - Повелитель мух (сборник)
Роджер выжидал. Сперва он притаился за стволом толстой пальмы. Но Генри был так явственно поглощен своим занятием, что Роджер в конце концов совершенно перестал прятаться. Он вышел из-за ствола и оглядел берег. Персиваль с ревом убежал, и замки достались счастливцу Джонни. Тот сидел среди них, напевал и швырял песком в воображаемого Персиваля. За ним Роджер видел выступ площадки и отсветы брызг – в бухте плескались Ральф, и Саймон, и Хрюша, и Морис. Он внимательно вслушался, но, кроме их криков, ничего не услышал.
Вдруг ветер качнул пальмы, так что дрогнули и забились листы. С ветки в шести футах над Роджером сорвалась гроздь орехов, волокнистых комьев, каждый – мяч для регби. Они тяжко плюхнулись вокруг, но в него не попали. Роджер и не подумал спасаться. Он переводил взгляд с орехов на Генри.
Пальмы росли на намывной полосе, и многие поколения пальм повытягивали из почвы камешки, прежде лежавшие в песке другого берега. Роджер нагнулся, поднял камешек и запустил в Генри, но так, чтобы промахнуться. Камень символом сместившегося времени просвистел в пяти ярдах от Генри и бухнул в воду. Роджер набрал горстку камешков и стал швырять. Но вокруг Генри оставалось пространство ярдов в десять диаметром, куда Роджер не дерзал метить. Здесь, невидимый, но строгий, витал запрет прежней жизни. Ребенка на корточках осеняла защита родителей, школы, полицейских, закона. Роджера удерживала за руку цивилизация, которая знать о нем не знала и рушилась.
Вода хлюпала. Генри насторожился. Он изменил своим тихим прозрачным малявкам и, как сеттер, нацелился на центр слоящихся кругов. Камни падали то по одну, то по другую сторону от Генри, и он послушно крутил шеей, но все не успевал застигнуть взглядом камень на лету. Наконец это ему удалось, и он стал весело озираться и искать, где же решивший его позабавить приятель. Но Роджер снова нырнул за ствол и прижался к нему. Он запыхался и жмурился. А Генри уже утратил к камням интерес и побрел прочь.
– Роджер…
Джек стоял ярдах в десяти, под пальмой. Роджер открыл глаза, увидел его, и еще более темная тень наползла на смуглоту щек, но Джек ничего не заметил. Он кивал, он всем своим видом подзывал Роджера, и Роджер к нему подошел.
У моря запруженная песком река наливала заводь, крошечное озерцо. Оно все поросло иголками камыша и кувшинками. Там ждали Сэм и Эрик и еще Билл. Джек зашел в тень, стал возле озерца на коленки и развернул два больших листа. В одном оказалась белая глина, в другом – красная. Рядом была головешка.
Между делом Джек объяснял Роджеру:
– Чуять они меня не чуют. А видят наверное. Видят что-то розовое в кустах.
Он размазывал по лицу глину.
– Эх, мне бы еще зелененькой!
Он повернулся к Роджеру наполовину закрашенным лицом и ответил на мелькнувшую в его взгляде догадку:
– Это я для охоты. Как на войне. Ну – маскировка. Когда что-то на что-то еще похоже.
Он очень старался растолковать это Роджеру.
– …ну, как бабочки на дереве серые…
Роджер понял и угрюмо кивнул. Близнецы подошли к Джеку и стали чем-то возмущаться. Джек отмахнулся от них:
– Да ну вас.
Он затушевывал головешкой просветы между красным и белым у себя на лице.
– Хотя нет. Вы со мной пойдете.
Он взглянул на свое отражение и разочаровался. Нагнулся, зачерпнул полные пригоршни теплой воды и все смыл с лица. Снова показались веснушки и рыжие брови.
Роджер хмуро усмехнулся:
– Вид ничего.
А Джек уже сочинил себе новое лицо. Одну щеку и веко он покрыл белым, другую половину лица сделал красной и косо, от правого уха к левой скуле, полоснул черной головешкой. Потом опять заглянул в воду, но от его дыхания она замутилась.
– Эрикисэм. Ну-ка быстренько мне кокос. Пустой.
Он стал на коленки и зачерпнул скорлупой воды. Круглая солнечная заплата легла на лицо, и глубь высветлилась ярким зеркалом. Он недоуменно разглядывал – не себя уже, а пугающего незнакомца. Потом выплеснул воду, загоготал и вскочил на ноги. Возле заводи над крепким телом торчала маска, притягивала взгляды и ужасала. Джек пустился в пляс. Его хохот перешел в кровожадный рык. Он поскакал к Биллу, и маска жила уже самостоятельной жизнью, и Джек скрывался за ней, отбросив всякий стыд. Красное, белое, черное лицо парило по воздуху, плыло, пританцовывая, надвигалось на Билла. Билл хихикал, потом вдруг смолк, повернулся и стал продираться сквозь кусты. Джек метнулся к близнецам.
– Остальным построиться. Пошли.
– Но ведь же…
– … мы…
– Пошли! Я подкрадусь и ка-ак…
Маска завораживала и подчиняла.
Ральф вылез из воды, пробежал по берегу и сел в тень, под пальмы. Светлые волосы налипли ему на лоб, и он их смахнул. Саймон плавал и сучил ногами, а Морис учился нырять. Хрюша слонялся по берегу, что-то искал в песке, подбирал, равнодушно бросал. Пленившие его прудки накрыло приливом, и он выжидал, когда спадет вода. Вот он увидел Ральфа под пальмой, подошел и устроился рядышком.
На Хрюше еще кое-как держались остатки шортов, толстый живот золотисто загорел, и очки по-прежнему вспыхивали, когда он на что-то устремлял взгляд. У него, единственного на острове, волосы будто и не отросли. Все мальчики встряхивали густыми гривами, а у Хрюши голова чуть-чуть обросла, будто ей так и надо быть лысой и этот несовершенный покров потом сойдет, как мшистый налет с рогов олененка.
– Я вот думал, – сказал он, – насчет часов. Нам бы солнечные часы сделать. Воткнуть в песок палку и…
Объяснять связанные с этим математические сложности было бы чересчур утомительно. Хрюша сделал только несколько круговых взмахов руками.
– И еще можно сделать самолет, и телевизор, – отозвался Ральф кисло, – и паровой двигатель.
Хрюша покачал головой.
– Туда сколько металла идет, – сказал он. – У нас же нету его, металла этого. А палка вот есть.
Ральф обернулся и не удержался от улыбки. Хрюша был зануда. Его пузо и практические идеи надоели Ральфу, но ужасно весело было его дурачить, даже когда это выходило не нарочно.
Хрюша увидел улыбку и ложно истолковал ее как знак дружелюбия. Старшие не сговариваясь сошлись на том, что Хрюша чужак, не только из-за акцента и ошибок, ошибки-то бы еще куда ни шло, но из-за пуза, астмы, стекляшек и известного отвращенья к физическому труду. И вот, заметив, что развеселил Ральфа, он обрадовался и стал развивать свою мысль:
– У нас сколько хочешь их, палок. Можно, чтоб у каждого свои часы. И будем всегда сколько время знать.
– Вот уж много толку!
– Сам говорил – надо чего-то делать. Чтобы нас спасли.
– А, да ну тебя.
Он вскочил и побежал к бухте, где Морис как раз нырнул весьма неудачно. Ральф обрадовался, что можно переменить тему. И, завидя вынырнувшего Мориса, закричал:
– Эх ты, мешок! Мешок!
Морис улыбнулся Ральфу, а тот легко заскользил по воде. Он тут лучше всех плавал. Но сейчас болтовня о спасении, дурацкая трепотня о спасении, его разозлила и не утешали даже зеленая глубь и золотое, дробное солнце. Он не стал играть с ребятами, ровно прогреб под Саймоном и, блестя и струясь, как тюлень, вылез полежать на другой стороне. Этот нелепый Хрюша подался туда же, но Ральф лег на живот и притворился, будто его не заметил. Мираж исчез, и Ральф хмуро кинул взглядом по тугой и синей черте горизонта.
Через секунду он был на ногах, он орал:
– Дым! Дым!
Саймон сел было прямо в воде и, конечно, захлебнулся; Морис, собиравшийся нырнуть, качнулся на пятках, метнулся к площадке, свернул и бросился на траву под пальмы. И на всякий случай стал натягивать свои рваные шорты.
Ральф стоял, одной рукой он придерживал волосы, другую сжал в кулак. Саймон выбирался из воды. Хрюша тер очки об шорты и косился на море. Морис совал обе ноги в одну штанину. Только Ральф не шевелился.
– Дыма не видать, – протянул с сомнением Хрюша. – Дыма не видать. Где он у тебя, дым этот, а, Ральф?
Ральф молчал. Он теперь обеими руками зажал лоб, чтоб в глаза не лезли волосы. Весь подался вперед, и соль уже выбеливала ему тело.
– Где ж корабль, а, Ральф?
Саймон стал рядом и смотрел на горизонт из-за плеча Ральфа. Штаны Мориса вздохнули и треснули, он скинул их, побежал за деревья и тотчас вернулся.
Дым был – плотный узелок над горизонтом, и узелок этот тихо-тихо разматывался. Под ним была точка – наверно, труба. Ральф, весь белый, бормотал:
– Они увидят наш дым.
Хрюша наконец-то смотрел куда нужно:
– Его почти что не видать.
Он оглянулся и посмотрел на гору. Ральф впился взглядом в корабль. Лицо было уже не такое белое. Саймон стоял рядом и молчал.
– Я, конечно, плохо вижу, – сказал Хрюша. – Но наш дым-то, он у нас есть или нету его?
Ральф только дернулся, не отрываясь от корабля.