Уильям Теккерей - История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим
Большие перемены совершились в государстве, пока милорд и миледи находились в отсутствии. Король Иаков бежал, голландцы шли на Англию; немало страшных историй о них и о принце Оранском рассказывала старая миссис Уорксоп маленькому пажу в часы досуга.
Ему пришлась по душе одинокая жизнь в большом доме; к его услугам были все собрания пьес, которые можно было теперь читать, не опасаясь плетки патера Холта, и сотни ребяческих занятий и развлечений, в комнатах и на дворе, в которых время проходило весело и незаметно.
Глава V
Мои домашние участвуют в заговоре в пользу реставрации короля Иакова Второго
Как-то бессонной ночью - спать ему не давали мысли о верше для угрей, поставленной накануне, - мальчик лежал в своей постели, дожидаясь часа, когда отопрут ворота замка и можно будет вместе с приятелем по имени Джон Локвуд, сыном привратника, побежать к пруду и посмотреть, что им послала судьба. Джон должен был разбудить его на рассвете, но охотничий пыл давно уже сыграл ему утреннюю зорю, так давно, что ему казалось, будто день никогда не наступит.
Шел, должно быть, пятый час, когда он услышал скрип отворяемой двери и чей-то кашель в коридоре. Гарри вскочил, решив тотчас же, что это разбойник, а быть может, надеясь встретить привидение, и, распахнув свою дверь, увидел, что дверь капеллана раскрыта настежь, в комнате горит свет и на пороге, в клубах дыма, вырывающихся в коридор, стоит мужская фигура.
- Кто тут? - крикнул мальчик, смелый от природы.
- Silentium! {Молчание (лат.).} - послышался шепот. - Это я, дитя мое.
И Гарри, протянув вперед руку, без труда признал своего наставника и друга, патера Холта. Окно, выходившее во двор, было задернуто занавесью, и, войдя в комнату, Гарри увидел, что дым поднимается от груды бумаг, ярким пламенем горевших на жаровне. Наскоро приласкав и благословив мальчика, обрадованного нечаянной встречей с учителем, патер продолжал жечь бумаги, которые он доставал из потайного шкафа в стене над камином, никогда прежде не виденного юным Эсмондом.
Заметив, что внимание мальчика тотчас же приковалось к этому тайнику, патер Холт рассмеялся.
- Ничего, ничего, Гарри, - сказал он. - Верный ученик чародея все видит и обо всем молчит. В твоей верности я не сомневаюсь.
- Я знаю только, что пошел бы на казнь для вас, - сказал Гарри.
- Твоя голова мне не нужна, - сказал патер, ласково поглаживая эту голову. - Все, что от тебя требуется, это держать язык за зубами. А теперь сожжем все эти бумаги и никому не будем говорить об этом. Не хочешь ли прежде прочитать их?
Гарри Эсмонд покраснел и опустил голову; должно признаться, что он уже заглянул, не размышляя, в лежавшие перед ним бумаги; но хоть он хорошо видел их, однако же не мог понять ни слова, ибо строчки, выписанные разборчиво и четко, не содержали никакого смысла. Вдвоем они сожгли все документы и выколотили золу из жаровни, чтобы и следа от них не осталось.
Гарри привык видеть патера Холта в самых разнообразных одеждах - для папистского духовенства было небезопасно и неразумно появляться в подобающем сану облачении; и потому он нимало не удивился, когда патер предстал перед ним в платье для верховой езды, ботфортах из буйволовой кожи и шляпе с пером, простой, но вполне подходящей для джентльмена.
_ Итак, ты уже знаешь тайну стенного шкафа, - смеясь, продолжал мистер Холт. - Приготовься же узнать и другие тайны. - И с этими словами он отворил на этот раз не потайной шкаф, но простой гардероб, который обычно бывал заперт на ключ и из которого теперь он вынул разную одежду, два или три парика неодинакового цвета, парочку отличной работы шпаг (патер Холт мастерски владел шпагой и во время своего пребывания в Каслвуде каждодневно упражнялся в этом искусстве со своим учеником, который вскоре достиг в нем значительных успехов), военный мундир, плащ и крестьянскую блузу и все это положил в углубление над камином, откуда только что доставал бумаги.
- Если они не обнаружат тайник, - сказал он, - то не найдут всего этого; если же и найдут, эти вещи им ничего не скажут, разве только, что патер Холт любил менять свое обличье. Все иезуиты так поступают. Ведь ты знаешь, какие мы обманщики, Гарри.
Гарри огорчился, увидев, что друг собирается вновь его покинуть; но священник утешил его.
- Нет, нет, - сказал он, - я, должно быть, вернусь сюда через несколько дней вместе с милордом. К нам будут терпимы: нас не станут преследовать. Но, быть может, кое-кому вздумается заглянуть в Каслвуд до нашего возвращения; а так как лица моего сана сейчас все на подозрении, любопытство непрошеных гостей могут привлечь мои бумаги, до которых никому нет дела, а всего менее им. - И было ли содержание шифрованных бумаг политического свойства, или же они относились к делам таинственного общества, которого патер Холт был членом, о том ученику его, Гарри Эсмонду, и поныне ничего не известно.
Остальные свои пожитки, скромный гардероб и прочее, Холт оставил нетронутым на полках и в ящиках и лишь достал, посмеиваясь при этом, и бросил в огонь, которому, однако, лишь наполовину дал его уничтожить, теологический трактат своего сочинения, направленный против англиканского духовенства.
- Ну вот, Генри, сын мой, - сказал он, - теперь ты с чистою совестью можешь присягнуть, что видел, как я накануне своего последнего отъезда в Лондон жег здесь латинские проповеди, а сейчас уже близится рассвет, и я должен исчезнуть прежде, чем Локвуд заворочается на постели.
- Разве Локвуд не должен отпереть вам ворота, сэр? - спросил Эсмонд. Холт засмеялся: никогда он не бывал так весел и в таком отличном расположении духа, как перед лицом опасности или во время решительных действий.
- Локвуд ничего не знает о моем пребывании здесь, запомни это, - сказал он, - как не знал бы и ты, маленький бездельник, если б спал покрепче. Ты должен позабыть, что видел меня здесь; а теперь прощай. Закрой дверь, ступай в свою комнату и не выходи, покуда... а впрочем, отчего не доверить тебе еще одной тайны? Я знаю, что ты никогда не предашь меня.
В комнате капеллана было два окна; одно выходило на двор, к западу от фонтана; другое, небольшое и забранное крепкой решеткой, было обращено к деревне. Оно приходилось так высоко, что рука до него не доставала; но, взлезши на табурет, стоявший рядом, патер Холт показал мне, как, если надавить на подоконник, весь свинцовый переплет вместе со стеклом и железными брусьями решетки опускался в устроенный в стене глубокий паз, откуда его можно было поднять и установить на место извне, просунув руку через одно из стекол, намеренно разбитое для этой цели, и нажав пружины механизма.
- Когда я уйду, - сказал патер Холт, - ты отодвинешь табурет, чтобы никому и в голову не пришло, что кто-то входил и выходил этим путем; запрешь дверь; ключ положишь - куда бы нам положить ключ? - на книжную полку, под проповеди Иоанна Златоуста; и если у тебя станут его спрашивать, скажешь, что я всегда прячу его там и предупредил тебя об этом, на случай, если бы тебе понадобилось что-нибудь взять в моей комнате. Отсюда по стене нетрудно спуститься в ров; итак, прощай, дорогой сын мой, до скорой встречи! - И, произнеся эти слова, бесстрашный патер с завидной ловкостью и быстротой взобрался на табурет, вылез в окно и снова поднял оконницу с решеткой, оставив лишь узкий просвет вверху, позволивший Генри Эсмонду, привстав на цыпочки, поцеловать его руку, после чего оконница встала на свое место и перекладины решетки плотно вошли в каменный свод вверху. Когда патер Холт вновь появился в Каслвуде, он въехал туда верхом через главные ворота; и никогда даже не поминал Гарри о существовании потайного хода, кроме тех случаев, когда испытывал надобность в получении тайным образом вестей из замка; для этой цели он, должно быть, и открыл своему юному ученику секрет подъемного механизма окна.
Как ни молод был Эсмонд, он скорей согласился бы умереть, чем выдать своего наставника и друга, и мистер Холт был в этом уверен, ибо неоднократно испытывал мальчика, подвергая его различным искушениям и при этом наблюдая, поддастся ли он и сознается ли впоследствии, или же сумеет устоять, что нередко бывало, или, наконец, солжет, чего не бывало ни разу. Холт, однако, постоянно поучал мальчика, что если умолчать не значит солгать, - что, без сомнения, справедливо, - то, с другой стороны, молчание равносильно отрицанию, и поэтому прямо сказать "нет" в интересах друга или справедливости, а тем более в ответ на вопрос, заданный с пагубной целью, не только не грешно, но даже похвально; и это вполне законный способ обойти опасный разговор.
- Вот, например, - говорил он, - вообрази, что некоему доброму англичанину, видевшему, как его величество укрылся в ветвях большого дуба, задают вопрос: "Не сидит ли король Карл на этом дереве?" В подобном случае долг велит ответить не "да", чтобы солдаты Кромвеля схватили короля и умертвили, как некогда отца его, - но "нет", ибо король пребывал на дереве неофициально и глазам верноподданного не следовало даже видеть его.
