Сергей Минутин - Никто мне ничего не обещал
Служить по специальности инженера — механика, которой его учили, Сергей не попал. На всех военных заводах, выпускающих технику тыла, был полный комплект. Он был направлен на должность начальника продовольственной службы отдельного батальона аэродромно–технического обеспечения. Сокращённо это звучало как ОБАТО. Всё хорошее в его службе сводилось к тому, что это было рядом с Киевом, остальное походило на вечный бой. Хоть как–то упорядочить службу в ОБАТО не было никакой реальной возможности. Назначение на любую должность в ОБАТО было сродни проводам в «последний путь». Но кто выдерживал в ОБАТО, пару лет не боялся уже вообще ничего и дальше делал хорошую военную карьеру, либо спивался к «чёртовой матери». Офицеры шутили, что в мире есть только три агрессивных блока: СЕНТО, НАТО и ОБАТО. Причём последний самый агрессивный.
ОБАТО занимался обеспечением полётов лётного полка. Лётчики летали постоянно: и днём и ночью. Их нужно было кормить, следить за тем, чтобы в окна столовой не дуло, так как любую простуду они сразу списывали на плохую заботу о них со стороны ОБАТО. Нужно было успокаивать официанток и поварих, которые вовсю вели охоту на лётчиков и даже авиационных техников, что всегда заканчивалось слезами и бабьими войнами вплоть до того, что повариха могла кинуться драться на официантку, вооружившись тёркой. Девчонки были красивые. Сергей им всем желал счастья, но службу это легче не делало.
К этому прибавлялось постоянно желание всего обслуживающего персонала без исключения, а особенно заведующих столовых, а их было целых три, унести из столовой свежие продукты, а еду готовить из тех, что остались с прошедшего дня. Периодически это приводило к массовым отравлениям, так как не у всех дур хватало мозгов хотя бы все просроченные продукты прокипятить и прожарить. Это был рукотворный ад. Но было не скучно. Не скучно настолько, что Сергею было некогда даже задуматься над тем, где я, кто я, что я?
Батальон собрать было невозможно. Все солдаты по штатному расписанию болтались кто где хотел. Именно болтались, так как согласованности в действиях комбата и комполка практически никогда не было. Видимо, порядок был в воздухе, а на земле был полный бедлам. К основному аэродрому придатком добавлялся ещё запасной. Бойцы там жили, как лесные братья.
Это был вечный, круглосуточный бой. Сергей даже ночевал в кабинете, там он хоть высыпался, ибо офицерское общежитие, куда его поселили, тоже представляло из себя большой бордель в период заката Римской империи. Авиационный полк летал на «МИГах — 25», их называли «летающими гастрономами». Спирт, которым промывались двигатели самолётов, промывал и кишки всего воинского братства. Он был везде: в ваннах, в вёдрах, в трёхлитровых банках, в вазах из–под цветов, в бутылках. Ёмкость тары соответствовала близости её владельца к самолёту.
В соседях с Сергеем был дикорастущий старлей Вася Савицкий из политотдела дивизии, со средним образованием авиационного техника, который постоянно учил Сергея жизни, говоря: «Хочешь расти, пол–оклада отдавай кадровику. Я уже через год старший лейтенант, «окучивающий» комсомол, а по–иному бегал бы с гаечным ключом за реактивным самолётом…».
В Васе всё было хорошо. Но он был страшный бабник и большой специалист по комсомолкам. Причём приводил на редкость красивых и ухоженных девчонок.
Сергею же видеть их было невыносимо. Такая красота — и почти под армейским порогом.
Пока Вася спаивал очередную жертву авиационной массандрой, Сергей, думая, куда бы ему из мужской солидарности пойти перекантоваться, сочинял стихи и дарил их падшим барышням:
Милая, прикрой лицо руками,
Твою улыбку видят столько глаз,
Боюсь, не затоптали бы ногами,
Плохих так много среди нас.
Ты улыбайся, будь нежна, игрива,
Но перед зеркалом, сама с собой.
Тогда, возможно, злая сила,
Тебя не видя, минет стороной.
Но как нежна твоя улыбка,
Что я совсем тебе чужой,
Тебя увидел — и влюблён.
Возможно, что стихи Сергея оказывали на барышень оздоровительный эффект. По крайней мере, ни одну из них Сергей не видел дважды.
А стишки его гуляли по гарнизону:
Не люби, любить уже поздно,
Любовь меня уже не найдёт,
Вспоминай, вспоминать ещё можно,
И меня, и наш гвардейский полк.
Вторым соседом был прапорщик — парашютист, Заслуженный мастер спорта. Он уходил рано утром, почти ночью, когда Сергей ещё спал. С парашютом он прыгал рано утром, до начала полётов. Приходя вечером, Сергей всегда его заставал сидящим на кровати, в позе лотоса с аэрофлотовской пиалой в руках и с крепко удерживаемой ногами трёхлитровой банкой со спиртом.
Сергей всякий раз, увидев мутный осадок на дне банки, состоящий из остатков сгоревшего авиационного керосина, говорил: «Валера, ты бы хоть процедил его, что ли».
Валера всякий раз отвечал: «Тех, кто цедил, давно смели вениками в мешок». Лицо у Валеры было синеватого цвета, всё в мелких точках. Как объяснял сам парашютист — это следы прыжков с большой высоты. Валера был не женат. Как понял Сергей, девушка, которая ему нравилась, разбилась лет 10 назад. Это его странным образом успокоило. Так выходило, что у него всё уже было: и любовь и жена — и что теперь он вдовец с пиалой в руках и трёхлитровой банкой со спиртом в ногах, с пустым сердцем и потухшими глазами.
Обслуга гостиницы извлекала из пьянства офицеров немалую прибыль. Ведёшь барышню в номер гостиницы, отведи глаза кастелянши, хотя бы «трёшкой». Но, были и жадные.
Напротив номера Сергея обитали штурмана. Возглавлял их Миша Хоменко. Миша был очень хороший парень и уже капитан. Собираясь на свидание, он без стука врывался в номер Сергея и спрашивал: «Есть чистая рубашка?». Ему всякий раз отвечали: «Возьми в шифоньере». В шифоньере валялось грязное бельё. Миша всё вываливал на пол и выбирал наиболее чистую и не мятую, иногда прихватывал и носки. Миша откровенно не признавал ни кастелянш, ни расточительства некоторых офицеров. Зачем переплачивать, если гостиница одноэтажная. И в ней, кроме дверей, есть ещё окна. Иногда Мише эти номера удавались, но это было редко. Воинская часть была древняя, для кастелянш секретов в ней не было. Они сами лет тридцать назад растягивали пружины этих же кроватей. Они чуяли нутром, как мимо них проплывает положенный за «тайну» гешефт.
Дежурная бабулька в любое время ночи могла встать под Мишиной дверью и заголосить: «Миша, я знаю, у тебя женщины». Миша начинал ругаться, его подруга хихикать. Бабулька продолжала голосить и будить всю гостиницу: «Миша, я сейчас позову начальника политотдела». Миша ей говорил: «Зови хоть всех начальников». Эти переговоры могли длиться и час, и два, но бабки всякий раз побеждали. Сергей несколько раз, чтобы выспаться с 50 % скидкой, расплачивался за Мишу. Бабулек такой вариант тоже устраивал.
Молодость била ключом, сперматозоиды играли, как мальки в озере. Всем было весело: и бабулькам — кастеляншам, и барышням, и офицерам.
Помимо человеческого фактора Сергей обнаружил, что голуби на Украине воркуют громче российских, хоть и тельцем помельче. Эти сизые бестии начинали ворковать с 4‑х часов утра. Вся эта суматоха была каждую ночь. Это тоже был своеобразный порядок, ритм жизни, но вывернутый наизнанку. Поэтому Сергей отсыпался на аэродроме.
Спасало ещё большое количество командировок. Фактически каждый месяц он куда–то летал. Самой продолжительной и трудной была командировка в Узбекистан.
Время шло, место службы у Сергея было хоть и трудное, но предельно «блатное». Киев — отец городов русских. Кроме того, кадровые отделы внимательно следили, чтобы дипломы офицеров соответствовали хотя бы их званиям. У Сергея был диплом инженера, и подошло время присвоения очередного воинского звания. Ему предложили перейти точно на такую же должность только из батальона в зенитно–ракетный полк, но за 200 километров от Киева. Сергей согласился. Конечно, после ОБАТО он попал в рай.
Страной уже вовсю «рулил» новый Генсек Михаил Сергеевич Горбачёв. Он открыл все тайны партийной номенклатуры, и из затхлых шлюзов пошла сильная вонь. Оказалось, что дети партхозноменклатуры давно уже укрепляли агрессивный блок НАТО, да и сам М. С. Горбачёв туда зачастил.
Сергею новый Генсек нравился. В некотором роде он сильно облегчил его, Сергея, службу, объявив борьбу с пьянством. Кое–какое представление у офицеров о дисциплине в Советской Армии ещё оставалось, хотя Варшавский военный блок разваливался и разворовывался с разбойничьим свистом, но пить стало опасно. Из армии можно было вылететь, а куда приземляться, было не совсем понятно. У тех, кто служил на Украине, особенно до аварии на Чернобыльской АЭС, желаний и ожиданий от службы уже не было. Квартиры получены, сады и гаражи построены. Чего ещё желать? Многие только ради этой материальной мечты и служили. Кроме того, такого ассортимента товаров, который был на полках украинских магазинов, Сергей не видел в России нигде, даже в Москве.
