Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра
— Ты не возражаешь?
— Нет. Хочется увидеть хоть какое-то дружеское лицо. Вот когда свидание кончается и тебя уводят, это ужасно… Ну, что нового на белом свете?
— Много всякого…
Мы встретились в большой камере для свиданий с высоким потолком, оштукатуренными грязными стенами и тщательно вымытым цементным полом, на котором все же темнели какие-то пятна; мы сели на длинную черную скамью у закопченной стены. У двери — это была самая обыкновенная дверь — за сосновым столом сидела надзирательница; перед ней стояла чашка чая без блюдечка и лежали какие-то синие жетоны. К поясу ее платья была прикреплена цепочка, похожая на цепочку унитаза, и на ней висела связка ключей. Пепи выглядела несколько странно в длинной тюремной юбке, хотя чувствовала себя в ней совершенно свободно; впрочем, это странное впечатление объясняется скорее всего тем, что я пришел к ней из мира коротких юбок: тюремная мода отставала года на четыре, а может быть, лет на четыреста. Время здесь остановилось.
Я попробовал описать ей день за днем все, что произошло с тех пор, как ее посадили в тюрьму, но у нее не хватило терпения меня выслушать; к тому же, я забыл, что ее уже навещала Кэти.
— Хватит об этом, — прервал я вдруг ее расспросы о Руперте и Джо. — Я ведь пришел предложить тебе выйти за меня замуж, как только тебя выпустят; все остальное обсудим потом.
Она, славу богу, не стала надо мной издеваться, и я был ей благодарен хотя бы за это.
— Очень мило, Джек, но чем ты собираешься заняться? — спросила она.
— Это зависит от твоего ответа.
— Если я скажу «да», чем ты тогда займешься? — настаивала Пепи.
Я задумался: какой ответ заставит ее сказать «да»? Берегись, сдерживал я себя: никогда нельзя угадать, что она скажет. Но я уже чувствовал себя несчастным оттого, что готов был идти на любые уступки, и только не знал, каких она требует. Чего она от меня хочет?..
— У меня нет определенных планов, — отважился я наконец. — Придется тебе пойти на риск.
— Ты что же, хочешь, чтобы я за тебя все решала? — спросила она, постучав пальцем по моему колену.
— Ну тебя к черту! — воскликнул я с раздражением.
Надзирательница оторвала взгляд от чашки и пролаяла:
— Ругаться запрещено.
Внезапно от этого окрика я почувствовал какую-то дурацкую робость.
— Бедный Джек! — захохотала Пепи.
Не знаю, подействовал ли на меня лей надзирательницы или насмешливый тон Пепи, но меня вдруг охватило непреодолимое желание бежать. Мне уже расхотелось жениться на Пепи, больше того, меня одолевал страх при одной мысли, что она может согласиться.
— Собственно, — скороговоркой произнес я, призвав на помощь всю свою волю, — я хочу перебраться в Сурабайю, или на французский остров Нумеа, или еще куда-нибудь, все равно куда. Уехать отсюда.
— Вот как?..
Я знал, что говорю как раз то, что заставит ее сказать «нет», и тут же понял, чем объясняется внезапный перелом в моей душе.
Дело было в самой Пепи. За несколько секунд в тюрьме я вдруг увидел, что она собой представляет. Есть такие англичанки — они всегда находят какое-нибудь дело и целиком посвящают себя служению ему, не столько ради самого дела, сколько из чувства противоречия, для того, чтобы постоянно преодолевать какое-то сопротивление. Я понял, что к такому типу людей принадлежит и Пепи, тогда как, например, Мэриан Крейфорд похожа на всех нас, простых смертных — она мучается от наших общих болячек, и сердце у нее кровоточит, как у любого из нас. Таким же, как Мэриан, был и Руперт.
Я отчетливо видел долгое, богатое событиями будущее Пепи; видел, как она бросает вызов несметным противникам, наслаждается гонениями, которые навлекла на себя, и упивается ненавистью злейших своих врагов, с которыми ее свяжут противоестественные, но нерасторжимые узы. При этом ей будет все равно, за что сражаться: она с тем же пылом ринется в бой против вивисекции или, скажем, поведет кампанию за выращивание апельсинов на дне океана… Ясные глаза и свежие щеки этой заключенной предвещали ей судьбу подвижницы, слава которой прогремит на всю страну: она, наверно, сделает людям много добра и, без сомнения, потратит все деньги Рандольфа на пацифистские цели; однако ей никогда не понять душой, да и не познать, что такое насилие, против которого она борется, даже если она сама с ним столкнется. Рандольф прав: по существу, Пепи пошла в него.
— Значит, ты хочешь спастись бегством? — спросила она. — Это на тебя не похоже.
— Я вовсе не спасаюсь бегством, — ответил я. — Просто хочу, наконец, делать то, что собирался делать с самого начала. Мне теперь хватит денег на несколько лет.
— Но, Джек, это ужасно глупо!
Она догадалась, что со мной произошло за эти несколько минут, поняла, что, заглянув в ее мужественную холодную душу, я решил от нее бежать. Теперь ей захотелось меня подчинить, заставить снова просить ее руки, чтобы она могла завладеть тем, что от меня останется, а останется, наверно, немного, потому что уже сейчас у меня коленки дрожали от страха.
— Знаю, что глупо, — неуверенно произнес я, — но мне необходимо на какое-то время отсюда уехать.
— Ты растратишь свои силы впустую. Тебе надо остаться здесь и начать работать.
— Ес ли я здесь останусь, я останусь с Фредди в фирме Ройсов, — напомнил я.
— Все же это лучше, чем бежать на необитаемый остров.
Меня охватил ужас. Значит, Пепи охотно вышла бы за меня замуж, даже если бы я связал себя с фирмой; она готова признать меня законным супругом в качестве наследника Рандольфа, супругом с деньгами и положением.
— Необитаемых островов давно не существует, — угрюмо ответил я, — легче спрятаться от людей в Пимлико[25], чем на берегах Тихого океана.
— Тогда в чем же дело?
— Наверно, я создан для моря, — сказал я, чувствуя себя несчастным оттого, что вынужден делиться с ней своими заветными помыслами, в которых я не решался признаться даже себе самому. — Нумеа, например, завидное место для моряка.
— Сентиментальная чепуха.
— Наверно.
— А ты не передумаешь?
Яснее нельзя было дать понять, что, если я передумаю, она будет моей. Я покачал головой.
— Нет, нет, — пробормотал я. — Это я решил твердо.
— Джек, — произнесла она и дотронулась до моей руки с искренним чувством, которое чуть было меня не обезоружило; все во мне рванулось к ней, но какая-то внутренняя сила сковывала меня.
— Нет! — крикнул я. Голос мой гулко отдался под сводами этого мрачного храма, которому Пепи собиралась посвятить весь остаток своей подвижнической жизни, всю свою несгибаемую волю и ненасытную жажду борьбы. — Прости меня, Пепи, — произнес я, поднимаясь со скамьи, — но это место действует мне на нервы.
Я протянул руку, чтобы коснуться ее лица, которое прежде так любил, но она сердито отодвинулась — так я до нее и не дотянулся. Мы не произнесли больше ни слова, я подождал у двери, пока надзирательница ее отпирала, и вышел, не смея оглянуться. Я знал, что стоит мне это сделать, и железная воля Пепи прикует меня к ней навсегда.
█
Теперь, когда решение уехать было принято, я должен был выполнить его немедленно. Я нашел сухогрузное судно фирмы «Нортон и К°» водоизмещением в четырнадцать тысяч тонн, которое отплывало на Пенанг через два дня, и с помощью Фредди устроился помощником капитана, что было совсем неплохо. Я знал, что на Пенанге застану какое-нибудь каботажное судно, которое перевезет меня через Малаккский пролив, может быть, даже какое-нибудь судно фирмы Ройсов, зафрахтованное до Сурабаи, Нумеи, Сувы, Порт-Морсби или Науру, а то и до островов Гилберта.
Руперт гостил у Кэти, но мне некогда было туда съездить: надо было выправить мореходные документы, упаковать вещи и книги, взять наличные деньги и аккредитив на пять английских банков, которые безраздельно господствуют в тех местах, куда я направлялся. Я позвонил Руперту и сообщил о своем отъезде, но он не вызвался меня проводить.
— Надолго уезжаете? — спросил он.
— Навсегда.
— Жаль. — сказал он. — Но помните, Джек, что мы всегда вам будем рады.
Мы так быстро отдалились друг от друга, что теперь мне было неловко спрашивать его о Джо. Однако потом к телефону подошла Кэти и сообщила вполголоса, что с Джо он не виделся.
— Ну, а как у вас с Пепи? — спросила она, удивленная моим неожиданным отъездом.
— Ничего не вышло, Кэти, — вот и все, что я смог из себя выдавить, но я знаю: она меня поняла.
— Обидно, — с грустью сказала она.
Я позвонил Джо, но она не подошла к телефону. Оставалось попрощаться с Пегги и Фредди — мой отъезд не слишком их удивил, — а потом взять такси и поехать в порт; я прибыл на судно в час ночи, а на заре мы отплыли.
Я никуда не уехал с Пенанга. Так и остался на этом острове в Малаккском проливе и живу здесь на полпути к вершине горы, которая господствует над Джорджтауном. Куда ни глянешь, везде сахар, кофе, рис, перец, гвоздика, мускатный орех, бетель, — словом, все, ради чего Колумб отправился в кругосветное плаванье, отыскивая Восточную Индию; в свое время Запад зубами вцепился в эти сокровища и так и не разжал челюстей, пока не открыл здесь олово, каучук и нефть, а тогда челюсти сжались еще крепче. Здесь лишь недавно скончалась Ост-Индская компания[26], еще не забыты договоры о борьбе с пиратами, японцы только-только убрались, а сейчас индонезийцы стоят у ворот нашего нового изобретения под названием Малайзия, и американцы умирают во Вьетнаме. За что?
