Уильям Сароян - Приключения Весли Джексона
Тем временем я прошел вдоль всего участка и не успел загадать, сколько там шагов; теперь я шел поперек участка, а это было слишком уж короткое расстояние, чтобы из-за него волноваться; слишком легкое для угадывания, как я считал; поэтому я подождал, пока пройду этот кусок, и уже готов был свернуть, чтобы идти опять вдоль.
Перед самым поворотом я сказал:
"Здесь ровно триста девяносто три шага. Если я угадаю с точностью до десяти, я встречу Ее".
Я повернул под прямым углом и начал считать.
Число триста девяносто три я выбрал потому, что люблю число три и давно уже считаю его своим счастливым числом, так же как и все числа, которые делятся на три. Мой армейский порядковый номер весь состоит из троек и девяток. Когда я был маленький, я любил число семь, но, вероятно, оно мне показалось слишком большим, и я его разлюбил, а вместо него полюбил число три. Все хорошее представлялось мне состоящим из троек.
Так вот я и надеялся, что загадал верно, но очень скоро убедился, что перебрал. Тогда я стал укорачивать шаги - и все равно просчитался. Получилось всего-навсего двести восемьдесят четыре шага, включая и коротенькие, а такое число ничего мне не говорило. Если разделить двести восемьдесят четыре на три, то получается девяносто четыре и две трети - тоже ничего хорошего. Однако девятка в числе девяносто четыре - все-таки лучше, чем ничего, поэтому я решил, что имею право загадать еще раз. Но так как гадание о том, что я встречу свою девушку, уже один раз не вышло, я решил загадать что-нибудь другое.
- И я сказал: "Если на этот раз появится в небе новая звезда или какая-нибудь звезда упадет, тогда..."
Мне нужно было что-то загадать, но что, я просто не знал.
Однако вскоре пришла новая мысль, и на этот раз стоящая.
"Если за то время, что я обойду участок, появится новая звезда или какая-нибудь звезда упадет, то я в эту войну убит не буду".
Ну и переволновался же я: боялся, что опять не выйдет. Ведь если идти медленно, как положено часовому, и даже чуть-чуть помедленней, то на обход всего участка понадобится каких-нибудь десять минут, а между тем, хотя я смотрел в небо почти все время, что находился на посту, я не видал, чтобы появилась хоть одна новая звезда или какая- нибудь упала. Но уговор дороже денег, и раз я поставил условия, нужно было их держаться. Я находил, что мне даже лучше оказаться в слегка невыгодном положении, ибо тогда, если я выиграю, я буду знать уже наверняка, что меня не убьют в эту войну. Мне-то ведь казалось, что шансы за то, что я уцелею, довольно малы, так что было правильнее поставить условия потруднее.
Пока я размышлял обо всем этом, я не позволял себе смотреть на небо, потому что, если бы новая звезда появилась прежде, чем я подтвердил соглашение торжественным поднятием руки, оно бы все равно не считалось. Но вот я поднял руку, заметил, где я стою, взглянул на небо и произнес:
- Если появится в небе новая звезда или какая-нибудь звезда упадет до того, как я вернусь на то самое место, я, Весли Джексон, в эту войну не буду убит.
Я решил не жульничать и не идти слишком медленно, ибо бога все равно не обманешь. Если мне не суждено остаться в живых, лучше об этом знать наперед. По крайней мере не придется зря нервничать. Я просто скажу себе: "Значит, так тому и быть", - и не стану больше об этом думать.
Я шел и поглядывал на небо, и вот уже прошел больше половины пути, а новых звезд все нет и нет и ни одна еще не упала.
Однако я не терял надежды.
Не знаю почему, но я чувствовал, что прежде, чем я пройду кругом до конца, я увижу новую звезду. Я был уверен, что увижу ее. Не падающую звезду увижу, а новую звезду; она появится в небе где-то далеко, за миллионы миль от меня, и я буду знать, что меня не убьют. Мне было все равно, сколько шансов против меня; я знал, что звезда непременно появится - совершенно новехонькая, моя собственная, - чтобы поведать мне, что я останусь жив, здоров, цел и невредим.
И вот я смотрю туда, где, по моим расчетам, звезда должна появиться далеко на востоке, примерно в двадцати футах над горизонтом. Я и теперь ничего не знаю о звездах. Ни в какой части неба они находятся в то или иное время года, ни куда они движутся, ни как называются, так что вы можете себе представить, какой ничтожный шанс был у меня, когда я уставился именно в эту часть неба. Но я ничуть не беспокоился. Я знал, что звезда моя взойдет, - и не подумайте, что я вру: она действительно появилась. Она показалась в небе гораздо раньше, чем я обошел весь участок. Я увидел ее так же ясно, как и все другие звезды, и заметил в тот самый момент, как она появилась.
"Это чудо, - сказал я себе. - Это звезда взошла для меня. Бог послал ее мне. Разумеется, она была там и раньше, только что-то ее заслоняло. А бог услышал, что я загадал. Он убрал то, что мешало видеть звезду, и она мне открылась, я увидел ее - и теперь я знаю, что не буду убит".
Я так обрадовался, что громко запел: "Скажи, браток, куда вас гонят?"
Маленькая дворняжка уже больше не трусила, и я тоже ничего не боялся решительно ничего. Я взял еще сигарету и закурил. Теперь мне было все равно - даже если кто-нибудь покажется на дороге в лагерь и мне придется его окликать.
И тут вдруг кто-то появился со стороны лагеря. Я сразу узнал Лу Марриаччи, но все-таки закричал:
- Стой! Кто идет?
- Вот это порядок, - сказал Лу. - Давай еще разок.
И я прокричал еще раз, просто так, из озорства.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Лу Марриаччи просит у Весли услуги, которая ставит того в затруднительное положение
Я прохаживался с Лу Марриаччи и недоумевал: что он такое задумал?
- Да ты, никак, потерял своего дружка, - сказал он про собачонку, которая только что убежала. - Люблю людей, которых любят собаки. Это хорошие ребята.
- Не все собаки меня любят, - сказал я. - А одинокий пес, да еще среди ночи, готов подружиться со всяким.
- Э, нет, - возразил Лу. - Стоило мне появиться, как эта собачонка припустилась со всех ног - только ее и видели. И не вернется, пока я не уйду.
- Ты думаешь, ты ей не понравился?
- Не думаю, а знаю.
- А почему?
- Видишь ли, - сказал Лу, - собаки доверяют своему чутью. Они могут и ошибаться, но большей частью угадывают. Я обходил этот участок за два часа до тебя. Несколько раз я видел, как эта собачка принюхивается издали, решая, можно ли ей подойти и завязать со мной дружбу. Понимаешь, так и не подошла. Принюхалась ко мне, и я ей не понравился.
- Чем же ты это объясняешь?
- Собаки ищут, кто им по душе. Для себя-то я хорош, а для собак, видно, не очень. А ты, видно, хорош и для себя и для собак. А коли так, значит, ты славный малый, и поэтому я хочу с тобой поговорить.
- Хорошо, я слушаю.
- Прежде всего никому не рассказывай, что здесь произошло между мной и сержантом. Я уложил его спать, и все в полном порядке. Теперь он будет с нами по-хорошему. Он с нами, правда, и прежде по-свински не обращался, да только никогда не мешает иметь какую-нибудь заручку против того, кому завтра может взбрести в голову - стать свиньей. Какалокович парень хороший, но служба есть служба, и время от времени ему приходится назначать нас в наряды - сам знаешь: дневальным по линейке, по казарме, по кухне, в караульную команду и все такое прочее.
- По-моему, дневалить нужно всем по очереди.
- Ну да, ты же пай-мальчик, - сказал Лу. - Конечно, по-твоему, каждый должен нести свой наряд. Поэтому собачонка тебя и полюбила. А вот я не верю этому. Я знаю, что каждый ловчится уйти от наряда. И мне это покою не дает, потому что ничто на свете мне так не противно, как оказаться в дураках.
- Что ты хочешь этим сказать?
- В войну все должны нести свой наряд, все и каждый, если только он не увиливает. Я-то вот в армии, а ведь я знаю многих, кто должен быть в армии, а их там нет и в помине.
- Как же это?
- Они люди умные, не какие-нибудь простачки, - сказал Лу. - Когда разгорится война, каждый мужчина в стране должен участвовать в ней, особенно люди с мошной, у которых есть что терять, а вот они-то как раз в войне и не участвуют. Им надо, чтоб ты да я воевали, а сами они только еще больше наживаются за наш счет. Им наплевать, скольких бы из нас ни убили, лишь бы им своего не потерять да еще прибавить малую толику. Зато ведь они ужас какие патриоты - в десять раз больше, чем мы с тобой. Войну они любят, это мы ее ненавидим. Почитывают о войне в газетах да журналах и знают о ней куда больше, чем мы. Они и о других войнах знают все что надо. Они их изучают, чтобы узнать, как лучше делать деньги на этой войне.
- Есть, видно, люди, для которых деньги важнее всего.
- Много таких, - сказал Лу. - Чересчур даже много. Но они не только за деньгами гонятся. Они используют войну, чтобы заполучить еще и другое: побольше власти, веса, известности. А мы, солдаты, превращаемся в стадо: за пять шагов не отличишь одного от другого. Но к черту все это. Я хотел с тобой поговорить вот о чем.
Несколько мгновений мы шагали молча, а потом он сказал:
