Болеслав Прус - Дворец и лачуга
- Добрый вечер, пани Мацеёва, - заговорил еврей.
Старушка подняла глаза.
- А, пан Юдка!.. Добрый вечер.
- А хозяин тут? - понизив голос, спросил посетитель.
- Ну конечно.
- А гости какие-нибудь есть?
- Гофф тут... Плохи, должно быть, его дела, очень уж часто он сюда наведывается.
- Ну! Ну! - улыбнулся еврей. - Сюда и не такие, как он, наведываются.
Старушка опустила на колени чулок и ответила:
- А все-таки это ему лишнее; есть у него деньги, а раз есть, так сидел бы лучше за печкой да благодарил бога, а не лез на глаза нашему барину...
- Вы его знаете? - спросил Юдка.
- Как не знать! Лет двадцать пять, наверно, будет, как я служила у него.
- Ну, тогда вы его не знаете. Он теперь обеднел.
- Обеднел и ходит к нашему барину? У... гу!
- Что значит у... гу?.. Приходит, потому что берет взаймы деньги, ну и землю свою продает.
- Нашему барину продает землю? Вот он - суд божий! - шепнула, словно про себя, старушка.
Лицо Юдки оживилось.
- Чему же вы так удивляетесь, пани Мацеёва? - спросил он.
- Э! - ответила женщина, - кабы вы знали то, что я знаю...
- А почему мне не знать? Я много знаю, а чего не знаю, так вы мне доскажете.
Старушка подняла палец и указала на дверь соседней комнаты.
- Разговаривают, - шепнул еврей.
- Вы знаете, Юдка, как Гоффы обидели нашего барина?
- Слышал, но уже не помню, - ответил еврей с видом прекрасно осведомленного человека.
Мацеёва наклонилась к его уху.
- Вы знаете, Юдка, что я служила у Гоффа?
- Ну! Ну!
- Говорю вам, лет уж двадцать пять тому назад, Гофф как раз справлял крестины... Родилась у него тогда эта... как же ее? Костуся!
- Ну, я ее знаю, у нее теперь ребенок.
- Вышла замуж?
- За Голембёвского.
- Господи Иисусе! - шепнула в ужасе женщина. - За того, что наш барин засадил в тюрьму?
- Ну, об этом лучше молчите. Он уже опять гуляет по городу.
Это известие, видимо, взволновало старуху, которая лишь после нескольких минут молчания вернулась к своему рассказу.
- На крестинах, говорю вам, гостей - уйма! А мороз на дворе был такой, что стекла лопались! И уж ели, ели, а пили-то!
- Теперь им нечего и в рот положить, - вставил Юдка.
- Однажды, - продолжала старуха, - было, может, часов девять вечера, смотрю, входят в сени каких-то двое с ребенком на руках. А это и был наш барин с сестрой и ее мальчиком на руках. Оборванные, озябшие... страсть, говорю вам!.. Наш барин и говорит... вот как сейчас слышу: "Люди добрые, дайте нам что-нибудь перекусить и где обогреться, а то у меня сестра с ребенком кончаются..." А пьяные гости давай смеяться, давай водкой их поить, а нет того, чтобы поесть дать... Ну, что вам сказать, и получаса не прошло, как женщина бух на землю! и ни рукой, ни ногой...
- Ай-ва!.. - шепнул еврей.
- Жалко мне их стало, я, значит, взяла да и отвела их обоих в коровник. Надоила тайком немного молока и напоила мальчика; женщина-то уже не могла пить, а барин не хотел ничего и в рот взять. На другой день прихожу я в коровник, а они спят. Бужу его... он едва на ноги встал; будим ее, глядим, а она уж мертвая... Умерла!
Еврей внимательно слушал.
- Как увидел это барин, как начал он плакать, так, говорю вам, прямо как зверь ревел, и все сестру целовал... Сбежались Гоффы, подмастерья ихние, ученики, а он давай их проклинать, давай жаловаться, что они у него сестру убили. А они на него! И давай кричать, что он сам ее убил, а на них сваливает. Кончилось тем, что собрался суд, покойницу похоронили, а наш барин с мальчиком пошли дальше куда глаза глядят.
- Ну, а как же он вас потом встретил, Мацеёва? - спросил Юдка.
- Искал меня, вот и встретил; прости ему, господи, все горе человеческое. Встретились мы что-то уж лет шесть спустя. Он меня сразу же узнал, а жил-то он уже здесь, вот и взял меня к себе, и еще такие слова мне сказал: "Ты дала моему мальчику ночлег в коровнике на одну ночь, а, я тебе дам приют на всю жизнь. Ты дала ему ложку молока, а я тебе дам кусок хлеба до самой смерти". Ну вот, с тех пор и живу у него; оно бы и хорошо мне было, - прибавила она еще тише, - кабы не эти слезы людские...
- Да, беда теперь Гоффу, - вставил Юдка и, помолчав, спросил: - А молодого барина видели?
- Как же не видела, только давно уже, он все за границей сидит.
- Вернулся, вот уж с неделю, как вернулся.
- Вернулся?
- И теперь господин будет на Гоффовой земле для него дворец ставить.
- Что ж! - сказала женщина. - Мальчик стоит дворца: и тебе добрый, и умный, и красивый. Хоть бы из него толк вышел!
- Старик его очень любит; это он для него все копит деньги, хоть и не говорит ему.
- Что деньги! За него он в куски изрубить себя дал бы...
Она не кончила, потому что в это мгновение двери соседней комнаты приоткрылись, и из них вышел Гофф. Волосы его были в беспорядке, безумные глаза неподвижно смотрели в одну точку.
Теребя в руках шапку, он быстро прошел через комнату. Еврей и старуха с ужасом, словно на привидение, смотрели на него, потом прислушались к звуку его шагов на лестнице и, наконец, движимые одним и тем же чувством, бросились к окну, чтобы еще раз взглянуть вслед уходящему.
- Без шапки идет! - шепнула Мацеёва.
- Пришел там Юдка? - раздался сухой голос из другой комнаты.
Еврей вздрогнул:
- Я здесь, хозяин!
И, согнувшись в три погибели, он переступил порог, чтобы предстать перед человеком, который после рассказа Мацеёвой стал в его глазах еще могущественнее и страшнее, чем до сих пор.
Глава седьмая
Паук и муха
В комнате, куда вошел Юдка, кроме нескольких крепко сбитых шкафов, маленького столика и нескольких стульев, ничего не было, и - что еще удивительней - никого не было. Несмотря на это, еврей поклонился стене напротив двери и остановился в ожидании.
- Ну, что там слышно? - спросил вдруг прежний голос. Он донесся из маленького оконца в стене, в котором тут же появилось пожелтевшее лицо и синие очки.
- Я принес деньги за керосин, - ответил Юдка.
- Все?
- Все. Триста пятнадцать рублей.
- С трехсот рублей - шесть рублей, с пятнадцати рублей - тридцать копеек, это тебе, - бормотал голос. - Значит, мне следует триста восемь рублей семьдесят копеек. Дальше?
- Лавочница с Сольца уже умерла, - шепнул еврей.
- Царствие небесное!.. Надо на ее место посадить эту Веронику с Врублей улицы.
- После той осталось двое детей...
- Я сказал, что надо посадить Веронику... Торговля стоять не может... Дальше?
- Дело с волами покончено.
- Заработали мы что-нибудь?
- Немного: шестьдесят три рубля.
- С пятидесяти рублей - рубль, с тринадцати рублей - двадцать шесть копеек... это тебе. Мне следует шестьдесят один рубль, семьдесят четыре копейки. Дальше?
- Еще процентов принес девять рублей пятнадцать копеек.
- Должно быть пятнадцать рублей.
- Не отдают.
- Будешь сам платить... Да! А с этой кладовщицей кончено?
- Был судебный пристав, но, видно, получил хабар и ничего не сделал.
- У кого он занимает? - продолжал допрашивать голос в оконце.
- У Абрамки, у Миллерихи...
- Скажи им, что если судебный пристав не покончит с кладовщицей, то они мне заплатят убытки. Понимаешь?
- Как не понять? - отвечал еврей, почесывая затылок.
- Ах да! Сходишь в полицию с этими золотыми часами, которые заложил вчера старик. Это краденые часы... Нужно дать знать.
- Зачем давать знать? - закричал в ужасе Юдка. - Только потеряете пятьдесят рублей... Лучше я перекуплю у вас и дам вам сорок, все равно вы еще заработаете...
- Сходишь в полицию...
- Как это можно такое дело из рук выпускать? - пробормотал еврей.
- Кто не может устоять перед соблазном, падет и будет отвержен богом. Сходи в полицию.
В это мгновение в дверь постучали.
- Выйди, Юдка, к Мацеёвой и подожди там. Кто-то идет...
Спустя минуту место Юдки в дверях заняла какая-то бедно одетая женщина с узлом в руках.
- Слава Иисусу Христу...
- Во веки веков, аминь! - ответил человек в оконце, набожно склонив голову. - Что вам угодно?
- Пришла просить у вашей милости три рубля, - ответила, кланяясь, женщина.
- А что это за узелок?
- Салоп, ваша милость. Заплатили мы за него, вот два года будет, одиннадцать рублей и полкварты водки...
- Покажите!
Женщина приблизилась. Человек в синих очках тотчас исчез из оконца вместе с салопом.
- Гм! Гм! Недурное дельце, нечего сказать... Мех съеден молью, верх изношен... Вы что ж думаете, у меня склад старья?
Женщина молчала.
- Дам вам два рубля, а через месяц вернете два рубля шестьдесят копеек, а не то продам салоп. Это лохмотья, дольше их держать нельзя... Согласны?
- Да ведь как не согласиться, ничего не поделаешь.
- Ваше имя, фамилия и номер дома.
Женщина продиктовала свой адрес и вскоре покинула комнату, унося два рубля.
- Юдка! - крикнул человек из оконца.
Дверь скрипнула, но вместо Юдки на пороге появился элегантно одетый юноша.
- Ах, это вы, сударь! Предчувствовала моя душа, предугадывала ваше посещение...
