Ричард Шеридан - Писарро
Ролла. Когда бы деянье было так же благородно, как эта цель, тогда бы Ролла, не колеблясь, свершил его,
Входит стража.
Писарро. Взять эту чертову ведьму. Она замышляла убить вашего военачальника.
Эльвира. Ради спасенья ваших душ - не прикасайтесь Ко мне. Я узница ваша, и сама пойду за вами. А ты, их торжествующий начальник, ты выслушай меня. Но сперва - к тебе, Ролла: прими мое прощение. Даже если бы я пала жертвой твоего благородства, я и тогда преклонилась бы пред тобой. Но не ты - я сама навлекла на себя смерть, ты же пытался меня защитить. Однако я не хочу сойти в могилу, провожаемая твоим презрением. Если бы только ты знал, каким колдовским обольщением этот лицемер исподволь подрывал добродетель безвинного сердца! Как даже в той смиренной обители, где я жила, он подкупом и угрозами воздействовал сперва на тех, кому я больше всего доверяла, пока мое распаленное воображение не привело меня, шаг за шагом, к бездне моего позора...
Писарро. Почему не повинуются мне? Убрать ее отсюда!
Эльвира. Прошлого не возвратить. Но если б, Ролла, ты узнал мою историю, ты бы меня пожалел.
Ролла. Я тебя жалею - от всей души!
Писарро. Мерзавцы! Тащите ее в тюрьму!.. Готовьте все для пытки, немедленно!
Эльвира. Солдаты, еще минуту. Скажу в прославление вашего генерала. Пусть узнает изумленный мир, что хоть однажды приговор Писарро был делом справедливости. Да, подвергай меня страшнейшим пыткам, какие только истязали человеческое тело: это будет справедливо. Да, прикажи твоим любимцам палачам выкручивать суставы этих рук, которые тебя дарили ласками - и даже защищали. Вели им лить расплавленный металл в кровавые орбиты этих глаз, которые смотрели в твое грозное лицо с такой любовью, с таким благоговением; потом приблизься к телу, распятому на колесе, - насыть свой дикий взор смертельной судорогой этой поруганной груди, которая еще недавно тебя покоила... Я все снесу: все будет справедливо, все! И, когда ты отдашь приказ исторгнуть жизнь из тела - в надежде, что, наконец, твой огрубелый слух упьется музыкой моих предсмертных криков, - я не издам ни стона. И до последнего своего содрогания моя терпеливая плоть будет издеваться над твоею местью, как смеется над твоею властью моя душа.
Писарро (силясь скрыть волнение). Ты слышишь эту тварь, чьи руки готовили убийство?
Ролла. Да! И если ее обвинение ложно, выслушай его не дрогнув. Если же оно справедливо, не отягчай ее страданий мыслью о тех муках совести, которые навлечет на тебя ее казнь.
Эльвира. А теперь - мир, прощай! Прощай, Ролла! Прощай и ты (к Писарро), отверженный... Потому что я знаю, никогда раскаянье и угрызенья не очистят твоей души. Мы встретимся еще! Ха-ха! Пусть на земле тебя страшит сознанье, что мы встретимся еще за гробом! И, когда настанет твой смертный час, слушай, с отчаянием слушай неприкаянной душою страшный звон. И тогда услышишь проклятье смиренных отшельниц, от которых ты выкрал меня. Услышишь последний вздох моей матери, крик ее разбитого сердца, которым ока взывала к богу, обвиняя погубителя своей дочери! И услышишь захлебнувшийся в крови стон моего убитого брата, убитого тобою, мерзкое чудовище, когда искал он искупленья за поруганную честь сестры! Я слышу их сейчас! Воспоминания сводят меня с ума! Чем же в смертный час будут они для тебя?
Писарро. Еще минута промедленья, и я вас всех казню...
Эльвира. Я сказала все, и последняя бренная слабость ушла из сердца. Теперь с несокрушимым духом, с неизменной твердостью встречу я свою судьбу. Что не жила я благородно - в том заслуга Писарро. Что я благородно умру - в этом будет моя заслуга. (Уходит под стражей.)
Писарро. Ролла, мне не хотелось бы, чтобы ты, доблестный и славный воин, поверил гнусным россказням сумасшедшей бабы. Причина всей этой ярости, увы, распутная страсть к молодому мятежнику, к Алонсо, который сейчас - мой пленник.
Ролла. Алонсо уже не пленник.
Писарро. Как!
Ролла. Я затем и пришел, чтоб его спасти - я обманул стражу, и он спасен. Вместо него - я твой пленник.
Писарро. Алонсо бежал! И уже никогда мое сердце не усладится местью?
Ролла. Изгони из сердца подобные чувства, этим вернешь ему покой.
Писарро. Пусть выходят, встречусь с любым врагом лицом к лицу: но не могу я сражаться с собственной природой.
Ролла. Тогда, Писарро, не притязай на имя героя. Победа над самим собою - единственное торжество, в котором удача не имеет доли. В битве случай может вырвать у тебя лавровый венок и тот же случай может увенчать им твое чело: но в схватке с самим собою будь только тверд - и победа твоя.
Писарро. Перуанец! В отношении тебя я не выкажу себя неблагодарным или невеликодушным. Вернись к своему народу - ты свободен.
Ролла. В этом ты себя ведешь, как повелели честь и долг.
Писарро. Я не могу не восхищаться тобою, Ролла. Мы должны стать друзьями.
Ролла. Сжалься - и прости Эльвиру! Стань другом добрых чувств, станешь тогда и моим. (Уходит.)
Писарро. Честолюбие! Скажите, где призрак, за которым я гонялся? Где та единственная радость, которая меня манила? Громкое имя мое? Его очернила зависть. Моя любовь осмеяна изменой. Слава моя? Ее затмил мальчишка, мой выученик! Месть моя посрамлена суровой честью моего противника-дикаря - и я повержен и покорен природным величием его души! Ах, я хотел бы повернуть назад - и не могу; хотел бы - и не могу - уйти от этих мыслей!.. Нет! Раздумье и память - мой ад! (Уходит.)
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Густой лес. На заднем плане - хижина, почти скрытая за ветвями деревьев. Сильная гроза с громом и молниями. Кора склонилась над младенцем, лежащим на
постели из листьев и мха.
Кора. Природа, ты слабей любви. Мой беспокойный дух гонит меня неустанно вперед, меж тем как измученное тело гнется и дрожит. А ты, мой мальчик... не потому, что ослабела я от милой ноши, но как могла я отказать тебе в покое и не уложить на эту бедную постель! Дитя! Когда б узнать наверно, что твой отец не дышит - уже не дышит, - о, я бы тут же легла с тобою вместе, мой родной, легла бы... навсегда!
Гром и молния.
Я не прошу тебя, нещадная гроза, утишить ярость свою из состраданья к Коре; и, если пощадит твой гром невинный сон младенца, не стану я будить моего уснувшего ангела, хоть, видит небо, я жажду услышать голос жизни, почувствовать ее рядом с собою. Но я все вытерплю, пока не изменил мне остаток разума. (Поет.)
Без крова я, но не страшусь ничуть
Твоей, гроза, неукротимой силы.
Жги, молния, - вот я открыла грудь,
Лишь посвети мне до родной могилы.
При свете молний - к ледяным губам
Прильну и мертвая останусь там...
А ты, - твой детский сон глубок,
Но ты проснешься, мой сынок,
Вновь для веселья.
Улыбкой встретишь ты рассвет...
Отец твой не проснется, нет,
Он спит в могильной келье!
На листьях сына уложила мать
Они теплей, чем стынущие руки;
На них в грозу покойней крошке спать,
Чем подле сердца, бьющегося в муке.
Из мха и листьев постлана постель,
А грудь моя - плохая колыбель.
Спи, милый, спи! Твой сон глубок,
Но ты проснешься, мой сынок,
Вновь для веселья.
Улыбкой встретишь ты рассвет...
Алонсо не проснется, нет,
В могильной келье!
Гром и молния.
Нет, она неумолима, бесчувственная стихия! А ты все спишь, мой ангел, и улыбаешься во сне! О смерть! Когда подаришь ты такой же отдых матери младенца? Но я могу укрыть его получше от бури; этот плащ... (Укутывает младенца своим покрывалом и плащом.)
Издалека доносится голос Алонсо.
Алонсо. Кора!
Кора. Ах!
Алонсо (снова). Кора!
Кора. Сердце разорвется! Небо! О, не обманывай меня! Это не голос Алонсо?
Алонсо (ближе). Кора!
Кора. Он... он! Алонсо!
Алонсо (дальше). Кора! Любимая!..
Кора. Алонсо!.. Здесь!.. Я здесь! Алонсо! (Бежит на голос.)
Входят два испанских солдата.
Первый солдат. Что я тебе говорил? Мы выбрались к их форпостам, а эти голоса, что мы сейчас слыхали, - перекличка часовых.
Второй солдат. Вот и отлично. Нам чертовски повезло: бежали от неприятеля и наткнулись на потайной горный проход.
Первый солдат. Сюда. Солнце, хоть и в тучах, а слева от нас. (Замечает младенца.) Это что еще? Ребенок, не будь я солдат!..
Второй солдат. Да. Чудный малыш. Знаешь, самое божеское дело - отобрать младенца у матери-язычницы.
Первый солдат. Верно! Самое божеское дело! Дома есть у меня такой же пусть играют вместе; но посмотри, приятель, как он одет, - это не простой дикаренок. Идем!
Солдаты забирают младенца и уходят.
Входят Кора и Алонсо.
Кора (за сценой). Сюда, Алонсо, дорогой... Теперь я не собьюсь - здесь, здесь, под этим деревом. Ну кто бы мог поверить, что сердце матери не сразу отыщет путь? Сейчас увидишь сына мирно спящим; или, если он проснулся, я подниму его, он глянет на тебя большими синими глазами и улыбнется. Да-да... Постой, вот тут, я разбужу его от розового сна и подниму румяного, как зорька. (Подбегает к месту и находит только плащ и покрывало. Она рывком хватает их с земли - младенца нет. Вскрикивает и стоит, онемев от горя.)
