Франсуаза Саган - Ангел-хранитель
-- Понимаю.
-- Ничего и никогда просто так! Ничего и никогда даром! Ни одна живая душа до вас. И когда я лежал там, наверху, я все время мечтал, что вы когда-нибудь...
Он покраснел. По-моему, я тоже. Прямо как в романах Делли и Д. X. Чейза. Я была совершенно разбита.
-- Когда я понял, что вы взяли меня просто так, что вы добрая, я вас полюбил. Конечно, я знаю, вы считаете меня ребенком, вы предпочитаете Пола Бретта, и я вам совсем не нравлюсь. Но я могу хотя бы оберегать вас. Вот и все.
Вот и все. Как это он говорит? Вот и все. Я попала в жуткий переплет. Сделать ничего нельзя, я погибла. В придорожной канаве я подобрала сумасшедшего, маньяка. Пол был прав, прав как всегда.
-- Вы на меня не сердитесь? --спросил Льюис.
Я даже не ответила. Не сержусь ли я на человека, убившего троих, чтобы доставить мне удовольствие? Даже само слово-"сердиться" Льюис произнес как провинившийся ученик. Я думала, вернее, только делала вид, что думаю: в голове моей было совершенно пусто.
-- Льюис, теперь я вынуждена сдать вас полиции. Это мой долг.
-- Как хотите, --ответил он спокойно.
-- Следовало бы позвонить туда немедленно, -- тихо сказала я.
Он поставил передо мной телефон, и мы тупо уставились на него, как будто впервые видели. Потом я потребовала:
-- Расскажите, как все это произошло?
-- Франка я позвал от вашего имени в мотель, а сам забрался в окно. Что касается Болтона, я быстро его раскусил и для виду согласился. Он тут же назначил мне свидание в своем любимом заведении. От радости он был сам не свой. Дал мне ключ от номера. Никто не заметил, как я прошел туда. А с Луэллой было еще легче: ночью я просто развинтил болты в ее машине. Вот и все.
-- Спасибо, достаточно, --сказала я. --И что же мне теперь делать?
Я, конечно, могла выгнать Льюиса из дома и постараться забыть всю эту историю. Но это все равно что выпустить хищника из клетки. Он будет следить за мной издалека и с методичностью автомата убивать окружающих меня людей. Можно потребовать, чтобы он уехал, но контракт подписан, и его непременно отыщут. Сдать его в полицию я не могла. Я туда вообще никого не смогла бы сдать. Тупик, полный тупик.
-- Знаете, --сказал Льюис, --никто из них не мучился. Все произошло очень быстро.
-- И на том спасибо, --съязвила я. --С вас бы сталось изрезать их перочинным ножиком.
-- Вы прекрасно знаете, что нет, --сказал он с нежностью и взял меня за руку. От растерянности я ее не вырвала, только подумала, что тонкая, нежная рука, держащая мою ладонь, убила трех человек. Эта мысль меня почему-то больше не ужасала. Наконец я решительно высвободилась.
-- И мальчишку вчера в баре вы тоже хотели убить, не так ли?
-- Да. Но это было глупо. Я наглотался ЛСД и не соображал что делаю.
-- Льюис, вы понимаете, что вы натворили? Я рассматривала его тонкое лицо, зеленые глаза, властный изгиб губ, черные волосы и пыталась найти хотя бы намек на раскаяние. Ничего подобного. И от садиста ничего не было. Только одна безграничная нежность. Льюис смотрел на меня, как на капризного ребенка, хныкающего по пустякам. Могу поклясться, в его глазах даже была жалость. Это меня добило:
я зарыдала. Он обнял меня, стал гладить по голове; я не вырывалась.
-- Чего уж теперь плакать, --прошептал он.
Глава одиннадцатая
Как и следовало ожидать, у меня жутко разболелась печень. Крупные неприятности всегда заканчиваются для меня приступом. На этот раз он продлился два дня, и слава Богу. Хоть это время я могла не думать ни о чем другом. Приступ прошел, и я решительно настроилась все уладить. Возможно, двое суток и не слишком большой срок для того, чтобы забыть о трех трупах, но пусть бросит в меня камень тот, у кого никогда не болела печень.
Наконец я встала с постели, не желая знать ни о каких неприятностях, вот так. Об убийствах я думала не больше, чем о налоговых декларациях. К тому же бедняжка Льюис два дня не отходил от моей постели, возясь с компрессами, тазиками и лекарствами. От беспокойства он просто потерял голову, и я ни в чем не могла упрекнуть такую самоотверженную сиделку.
Однако намерение серьезно поговорить с ним у меня осталось. Как только я смогла проглотить кусок мяса и выпить глоток виски, я позвала его в гостиную и поставила ультиматум:
во-первых, ему категорически запрещается убивать кого бы то ни было без моего согласия (совершенно очевидно, что я никогда его не дам, но благоразумнее оставить ему надежду);
во-вторых, он прекращает принимать ЛСД;
в-третьих, он должен как можно скорее подыскать себе жилье.
В выполнение третьего пункта я верила меньше всего. Но Льюис с серьезнейшим видом принял все условия. А вдруг он все-таки маньяк или садист? Надо попытаться выведать, каковы его впечатления от убийств. Честно говоря, он меня немного успокоил. Не слишком, конечно, но все же. Весь этот кошмар на него абсолютно не подействовал. Страшно ему не было-наверное, оттого, что он совсем не знал своих жертв. Но и удовольствия никакого. Уже кое-что. С другой стороны, угрызений совести у него тоже не было, его не мучил стыд, и души умерших явно не докучали ему по ночам своими стенаниями.
Дважды заходил Пол, но я не могла показаться ему на глаза. Во время приступов вид у меня просто устрашающий. Встречать любовника с грязной головой, запавшими глазами и желтой кожей-верх неприличия. Зато присутствие Льюиса меня совершенно не смущало. И именно потому, что между нами ничего не было. В то памятное утро, когда он признался мне в любви, его абсолютная искренность меня поразила.
По-моему, покройся я коростой, он все равно ничего не заметил бы. Приятно, хотя и обидно. Я пыталась объяснить это Полу, когда после моего выздоровления он меня упрекнул:
-- Льюис за вами ухаживал, а мне было запрещено даже увидеться с вами.
-- Я была сущим уродом, Вы бы после этого даже не взглянули в мою сторону.
-- Знаете, Дороти, я долго не мог поверить, что между вами ничего нет, но теперь спокоен. Только с кем же он тогда спит?
Я призналась, что сама ничего не знаю. Два или три раза он не приходил ночевать, и я считала, что он наслаждается в объятиях какой-нибудь из молодых актрис. Но, как выяснилось, в это время он приканчивал Болтона или еще кого-нибудь.
Красотка Глория Наш, новая восходящая звезда нашего кинонебосклона, заметила его и даже прислала ему приглашение на вечеринку. При этом ей пришлось пригласить и меня. Я спросила Пола, пойдет ли он. Он кивнул.
-- Я зайду за вами обоими. Надеюсь, на этот раз наш поход втроем окончится удачнее, чем прошлый.
Я тоже надеялась.
-- И все же меня удивляет, что эта потасовка так на вас подействовала. Ваши приступы, Дороти, известны всему Голливуду. Первый случился, когда Фрэнк уехал с Луэллой. Следующий-когда вы обозвали Джерри скрягой и он выбросил вас на улицу. В последний раз это произошло, когда ваша милая секретарша вывалилась из окна. Но сейчас не было ничего серьезного.
-- Что поделаешь, Пол, я уже не девочка. Ничего серьезного... Господи, если бы он только знал! На секунду я представила себе его физиономию и расхохоталась. Минут пять я рыдала от смеха при этой мысли. Видимо, нервы у меня все-таки на пределе. Пол принял мужественный, стопроцентно американский вид и даже протянул мне носовой платок вытереть потекшую тушь. Наконец я успокоилась, пробормотала какую-то глупость и поцеловала его, чтобы он не успел заговорить. Мы сидели в моем кабинете, Кэнди вышла, и он нежно меня обнял. Мы договорились вечером заехать к нему, и я позвонила Льюису предупредить, чтобы он ужинал без меня. (На этой неделе у него не было съемок. )
Льюис пребывал в отличном настроении и возился с "роллсом". Я ему посоветовала вести себя хорошо и опять едва не расхохоталась. Он поклялся, что до завтрашнего вечера никуда не пойдет.
У меня по-прежнему было ощущение нереальности происходящего. Тем не менее мы поужинали с Полом "У Романова", я встретила уйму знакомых-людей, которые ничего не знали о моем кошмаре. Думать об этом не хотелось. Только позднее, ночью, лежа рядом с обнимающим меня Полом, я вдруг ощутила жуткое одиночество и страх. Дороги Сеймур знала тайну, страшную тайну! Дороти, которая даже секреты хранить не умеет. С такими мыслями я и пролежала до утра. А в пяти километрах отсюда, в своей постельке, безмятежно спал мой любящий потрошитель. Ему наверняка снились цветы и птицы.
Глава двенадцатая
На вечеринку к Глории Наш мы основательно прифрантились. Я надела черное платье с блестками, купленное в Париже за сумасшедшие деньги. Оно изящно открывало спину-одно из моих главных достоинств. Льюис, в смокинге, с зачесанными черными волосами, был неотразим, как юный принц, упруг и изящен, как гепард. Пол был мне прекрасной парой-сорокалетний красивый мужчина с седеющими висками и ироничными глазами-воплощение элегантности и хорошего вкуса. Я подумала, что в "Ягуаре" мое сверкающее платье безнадежно помнется между их смокингами. Неожиданно Льюис поднял руку и торжественно произнес:
![Франсуаза Саган - Хранитель сердца [Ангел-хранитель]](/uploads/posts/books/147681/147681.jpg)