А Роб-Грийе - Проект революции в Нью-Йорке
Я же говорю себе, что достаточно долго созерцал витрину, где ровные ряды мертвых президентов окружают афишу, сулящую исполнение всех планов и желаний. Вновь осторожно скосив глаза на другую сторону улицы, я пытаюсь разглядеть удаляющиеся фигуры Фрэнка и Бен Саида. Но этот быстрый взгляд, возможно, чересчур беглый, позволяет мне увидеть лишь череду домов:
их неровные фасады уходят вдаль по пустынной улице, которую я затем долго изучаю через послужившую мне убежищем витрину магазина, где прямо передо мной блистает во всем своем великолепии роскошная рыжая шевелюра.
Наконец, я решаюсь обернуться: опровергнув все мои расчеты, исчезли оба как тот, так и другой. Они еще не могли - разве что припустились бегом добраться до перекрестка, а это означает только одно: им пришлось скрыться в доме по соседству со "Старым Джо". Итак, мне остается направиться на станцию метрополитена, через которую я затем возвращаюсь к себе домой.
Но в вагоне - абсолютно пустом, как часто случается в этот поздний час поезда-экспресса, который уносит меня в грохоте вибрирующих металлических частей и скрежете их при неритмичных сбоях, я вновь начинаю думать о ДР. Все это время она по-прежнему находится у маленькой Лоры, в квартире на Парк-Авеню. Девочка, наконец, согласилась показать своей новой няне, откуда исходят подозрительные шумы, звучавшие в соседней комнате - из кассеты с магнитной лентой, заключенной в прозрачную пластмассовую коробочку, которая лежит на одноногом китайском столике. Сцена насилия, видимо, завершается: слышится только неравномерное дыхание, все еще сдавленное и хриплое, но мало-помалу затихающее в тишине большого дома.
ДР спрашивает у девочки, зачем ей понадобились забавные записи такого рода. Но Лора, продолжая безмолвно слушать кассету, откуда доносятся вздохи, пристально наблюдает за тем, как узкая коричневая лента равномерно крутится под плексиглазовой крышкой; и молодая женщина тоже не может оторвать от нее глаз, с еле уловимой тревогой ожидая, что последует дальше.
Наконец девочка, по-прежнему не сводя взгляда с катушек, из которых одна постепенно утрачивает толщину, тогда как диаметр другой увеличивается, решается нарушить молчание и произносит доброжелательно-равнодушным тоном, словно комментатор, целиком поглощенный работой интересного механизма:
- Это он включил перед тем, как уйти.
- Но почему вы не остановите кассету?
- Невозможно: она запирается.
- Твой отец забыл выключить ее перед уходом?
- Он мне вовсе не отец. И ничего он не забыл - это делается нарочно.
- Зачем же?
- Чтобы мне не было скучно одной.
- Когда я пришла, ничего не было слышно.
- Потому что вы пришли во время паузы.
- Там есть паузы?
- Да... Иногда очень долгие... И она добавляет шепотом, продолжая неотрывно смотреть на маленький магнитофон:
- Именно в эти минуты страшнее всего...
- Но... Разве нельзя ему сказать?
- Нет. Это бесполезно... Он делает нарочно. Внезапно действие возобновляется без предупреждения, и это вновь стремительные мужские шаги на металлической лестнице, перебегающие с площадки на площадку, все более быстрые, все более близкие, так что возникает впечатление, будто кто-то уже здесь, в этой самой комнате, и тут мы обе вздрагиваем от громкого звона разбитого стекла и инстинктивным движением поворачиваем голову к окну... Но это всего лишь продолжает медленно и равномерно крутиться коричневая магнитная лента... звяканье осколков стекла, упавших на плиточный пол; затем гораздо более тихий скрип кусочков, осторожно вынимаемых из пазов, затем скрежет шпингалета, звук открываемого окна, шаги, приближающиеся по плиткам очень длинного коридора, грубый толчок в дверь, крик молодой женщины, тут же вязнущий в шелесте скомканной ткани, а затем хриплый шепот: "Заткнись, идиотка, или тебе будет больно".
Тогда Лора неторопливо поднимает руку, снимает легкую крышку прозрачной коробочки, безошибочным жестом находит крошечную красную кнопку, нажимает на нее пальцем, и все прекращается.
- Ну, хватит уже, - говорит она, - всегда одно и то же: шаги, крики, разбитое стекло, и слова никогда не меняются.
- Откуда она взялась?
- Что? Кассета?
- Нет, лента с записью.
- Из магазина. Откуда же еще?
- Но... Кто ее сделал?
- Разумеется, хозяин студии!
- И это можно купить?
- Конечно! Эту запись я купила сегодня утром, на станции метро Таймс-Сквер... Это история про лейтенанта пожарной команды, который поднимается на небоскреб, чтобы спасти девочку, когда та хотела броситься вниз.
- Вот как... Она пыталась покончить с собой?
-Да.
- Почему?
- Потому что ей было скучно дома.
- А почему она сказала, что ее отец, поставив кассету, запер коробочку на ключ?
- Во-первых, она не говорила, что это ее отец. А во-вторых, она все время лжет.
- Ей так нравится лгать?
- Да нет, не очень. Но на одну маленькую правду всегда наваливается многотонная ложь, и одно тянет за собой другое, вы же понимаете... Точно так же она могла бы сказать, что ее заставляет слушать эту запись лейтенант пожарной команды, желая как следует припугнуть;
или что это вы, или я, или Авраам Линкольн.
ДР смотрит на часы. Уже почти полночь. Ей надоело ждать, и она спрашивает:
- Когда же возвращается ваш отчим?
- Отчим? Ах, да! Мой дядя, вы хотите сказать... Сегодня он не придет. Если вам хочется уйти, не стесняйтесь. В вестибюле висят часы со счетчиком, жалованье будет выдано автоматически: я отметила ваш приход, когда вы позвонили и одновременно включила магнитофон.
Юная Лора провожает свою гостью до дверей квартиры и резко захлопывает ее, прокричав: "До скорого!", а вслед за этими словами раздается сухой щелчок замка, вызывающий глубинное содрогание во всей массе деревянной створки.
На губах девочки появляется ангельская улыбка -она вслушивается в отзвук, растущий и быстро замирающий вплоть до наступления полной тишины... Затем Лора возвращается, кружась в медленном вальсе, в китайскую гостиную, снова открывает плексиглассовую коробочку, переворачивает кассету, не давая себе труда перемотать пленку, нажимает на красную кнопку и ложится на ковер, чтобы спокойно прослушать другую сторону записи:
"...убийственная рыжая шевелюра, которая блистает во всем своем великолепии прямо передо мной. Тут же меня пронзает мысль, что это западня: слишком уж заученная, профессионально чувственная и заговорщицкая улыбка у этой молодой женщины, свалившейся с неба в ответ на самое обыкновенное маленькое объявление и сообщившей только свое имя: Джоан; очень уж короткое и чересчур декольтированное платье из тонкого шелка изумрудного цвета слишком хорошо демонстрирует прелести нежного, гибкого, упругого, нервного тела, словно бы лишь на время укрытого зелеными травинками с пляшущими на них бликами - тонкими неосязаемыми пластинками, которые медленно колышутся по воле скрытых течений в прозрачной массе воды, будто глубоководная рыба застыла, наполовину спрятавшись в зарослях морской капусты, чуть шевеля плавниками, готовая внезапно сжаться в резких конвульсиях, открыв дряблую алчную пасть с бесчисленными замысловатыми отчетливыми складками, что бесконечно меняются в результате новых инвагинаций, но сохраняют, несмотря на изменчивость изгибов, идеальную билатеральную симметрию.
"Так уж и сохраняют..." - говорит Лора громко, дабы выразить скептическое отношение к этой детали, подкрепляя свое суждение презрительной улыбкой, искривившей надутые губы. Затем она поднимается на ноги невероятным по акробатической сложности прыжком и хватает толстый словарь, который, видимо, всегда лежит у нее под рукой. Она находит слово "морская капуста" и читает: "Род водорослей с пластинчатыми лепестками, чьи края более или менее завиваются вовнутрь; произрастают в соленой воде, на небольшой глубине". Девочка смотрит на резной карниз, бегущий под потолком прямо над пурпурно-красными обоями, и думает, что глубоководная рыба, следовательно, не может укрываться в этих зарослях морского салата. Затем произносит вполголоса, четко выделяя слоги: "неизбежная инвагинация", а через несколько секунд: "потонувший собор".
Она идет к застекленной стене, чтобы посмотреть, удалось ли бандитам, которые прячутся в кустах, завладеть какой-нибудь добычей. Но на маленьком пятачке, освещенном светом фонаря, больше ничего нельзя различить: наверное, жертва уже схвачена и теперь ее расчленяют под прикрытием кустов. Возможно, им попалась красивая няня, совсем недавно вышедшая из здания.
Лора опускает край тюлевой занавески, бросает взгляд на магнитофон и убеждается, что запись еще далеко не кончена; но голос, продолжавший все это время рассказывать свою историю, судя по всему, не был заглушен чем-нибудь более интересным: гулом народной революции, ревом сирен, рокотом пламени, револьверными выстрелами... Тогда девочка сама начинает подражать стрельбе из автомата, покачивается и падает со всего маху на толстый ковер из белой шерсти, где остается лежать, вытянувшись на спине и раскинув ноги и руки в виде креста.
