Макс Фриш - Дон Жуан, или любовь к геометрии
Епископ. Вы поближе к делу.
Дон Жуан садится.
О чем идет речь?
Дон Жуан. Говоря в двух словах - о создании легенды.
Епископ. Как, простите?
Дон Жуан. О создании легенды. (Берет со стола графин.)
Забыл вас спросить, ваше преосвященство, вы пьете?
Епископ делает отрицательный жест.
Дон Жуан. У нас мало времени, скоро появятся дамы. Позвольте говорить без обиняков.
Епископ. Прошу вас.
Дон Жуан. Мое предложение в двух словах сводится к следующему: Дон Жуан Тенорио, ваш, так сказать, легендарный враг, сидящий перед вами в расцвете сил и собирающийся обрести бессмертие, более того, собирающийся стать мифом, - этот самый Дон Жуан Тенорио принял твердое решение умереть не позднее сегодняшнего дня.
Епископ. Умереть?
Дон Жуан. На известных условиях.
Епископ. На каких же?
Дон Жуан. Мы свои люди, ваше преосвященство. Буду откровенным: вы, то есть испанская церковь, выплачиваете мне скромную ренту и отдаете в мое распоряжение келью в монастыре - мужском монастыре. Келью не слишком маленькую, если позволите, и по возможности с видом на Андалузские горы. Там я буду жить, питаясь хлебом и вином, безымянный, не тревожимый женщинами, в полной тишине и наедине со своей геометрией.
Епископ. Гм...
Дон Жуан. А вы, епископ Кордовы, получите от меня то, в чем нуждаетесь гораздо больше, чем в деньгах: миф о богохульнике, которого поглотил ад. (Пауза.) Что вы на это скажете?
Епископ. Гм...
Дон Жуан. Ваше преосвященство, вот уже в течение двенадцати лет стоит этот памятник с неприятным для меня изречением: ДА РАЗВЕРЗНУТСЯ НЕБЕСА НАД НЕЧЕСТИВЦЕМ! А я, Дон Жуан Тенорио, прохаживаюсь мимо этого памятника всякий раз, как приезжаю в Севилью, здоровехонек не хуже любого другого. Как долго, ваше преосвященство, как долго еще мне будет позволено безобразничать? Соблазнять, убивать, смеяться и как ни в чем не бывало проходить дальше? (Встает.) Что-то должно произойти, епископ Кордовы, непременно должно произойти.
Епископ. И произойдет!
Дон Жуан. Подумайте о моем влиянии на молодежь! Ведь она берет с меня пример. Я уже вижу приближение целой эпохи - пустой и никчемной, как я, но смелой от сознания своей безнаказанности. То будет поколение насмешников, возомнивших себя Дон Жуанами, людей мелко тщеславных, в погоне за модой презирающих все и вся, людей и недалеких и безнадежно глупых... Я уже вижу ее приближение...
Епископ. Гм...
Дон Жуан. А вы разве не видите?
Епископ берет со стола графин и наполняет стакан.
Поймите меня правильно, епископ Кордовы, я устал но только от дам, я духовно устал - устал от богохульства. Двенадцать лет жизни, безвозвратно погубленной этим ребяческим противоборством с голубым воздухом, называемым небесами! Я ни от чего не отступаюсь, но вы сами видите, ваше преосвященство, - мое богохульство меня же еще и прославило.
Епископ пьет.
Я в отчаянии.
Епископ пьет.
Тридцати трех лет от роду я разделил судьбу многих знаменитостей: всему миру известно о моих подвигах, но мало кто проник в их смысл. Меня охватывает ужас, когда я слышу, что обо мне болтают люди. Будто бы для меня все дело в женщинах!
Епископ. Но все же...
Дон Жуан. Вначале, признаюсь, это меня забавляло: о моих руках говорят, что они вроде волшебного жезла - разом отыскивают то, что законный супруг был не в силах отыскать в течение десяти лет брака. Я имею в виду источник наслаждения.
Епископ. Вы говорите о славном Лопесе?
Дон Жуан. Я не хочу называть имен, ваше преосвященство.
Епископ. Дон Бальтасар Лопес...
Дон Жуан. Я ко всему был готов, ваше преосвященство, но только не к скуке. Эти сладострастные рты, эти глаза - мутные глаза, суженные от страсти, - я не могу их больше видеть. Именно вы, епископ Кордовы, как никто другой, подогреваете мою славу. Вот в чем парадокс! Дамы, возвращаясь с ваших проповедей, мечтают обо мне, а мужья обнажают клинки прежде, чем я обращу внимание на их жен, и таким образом мне приходится драться буквально на каждом шагу! Подобная постоянная тренировка сделала из меня виртуоза, и не успеваю я спрятать шпагу в ножны, вдовы уже виснут у меня на шее и рыдают в ожидании, что я их утешу. А что мне остается делать? Я вынужден идти на поводу своей славы, быть ее жертвой; а вот об этом в нашей деликатной Испании никто не говорит: ведь женщины меня просто насилуют! Есть и другой выход - оставить бедную вдову без внимания, повернуться к ней спиной и уйти. Но ведь это сложнее всего, ваше преосвященство! Вам-то уж хорошо известен мстительный характер женщин, которые тщетно ждут, что их соблазнят.
Стук в дверь.
Одну минуту!
Стук в дверь.
Епископ. Что вы на меня так смотрите?
Дон Жуан. Странно.
Епископ. Что странно?
Дон Жуан. Впервые вижу вас так близко, епископ Кордовы. Мне казалось, что вы гораздо полнее.
Епископ. Мой предшественник, может быть.
Дон Жуан. Тем не менее у меня такое чувство, будто мне ваше мрачное лицо хорошо знакомо. Где мы могли встречаться?
Стук в дверь.
Очень странно...
Стук в дверь.
Я говорил о своей беде.
Епископ. Вы оскверняли браки, разрушали семьи, соблазняли дочерей, убивали отцов, - не говоря уж о мужьях, переживших свой позор, - и вы, причина всех этих бед, вы осмеливаетесь говорить о какой-то своей беде!
Дон Жуан. Вы дрожите!
Епископ. Быть рогоносцем, над которым смеется вся Испания, - вы когда-нибудь испытывали что-либо подобное?
Дон Жуан. А вы, ваше преосвященство?
Епископ. Супруг, вроде этого славного Лопеса...
Дон Жуан. Что он вам дался, этот Лопес? Не родственник ли вы ему? Да, я знаю, он пожертвовал половиной своего состояния, чтобы испанская церковь не прекращала меня преследовать. Теперь он окружил мой дом своими шпиками. Вы побледнели, ваше преосвященство, но это же факт: не успеваю из дому выйти кого-нибудь да заколю. Просто беда, ваше преосвященство, поверьте мне наваждение какое-то!
Входит Лепорелло.
Не мешай нам!
Лепорелло уходит.
Епископ. Вернемся к существу дела.
Дон Жуан. Пожалуйста.
Епископ. Сотворение легенды.
Дон Жуан. Мне достаточно вашего согласия, епископ Кордовы, и легенда уже сотворена. Я нанял человека, который изобразит покойного командора, и дамы завопят, как только услышат его замогильный голос. Об этом не беспокойтесь! К тому же я засмеюсь нахальным смехом - и у них мурашки по спине пробегут... А когда в нужный момент раздастся грохот и дамы от страха спрячут лица - вот взгляните на это устройство под столом, ваше преосвященство, - тут же запахнет серой и дымом. Само собой разумеется, что все произойдет очень быстро. Неожиданность - мать чуда. А вы - так я себе это представлял - произнесете соответствующую случаю речь, как вы это обычно делаете, - речь о неотвратимости небесной кары, музыканты заиграют "Аллилуйю" - и конец.
Епископ. А вы?
Дон Жуан. Спрыгну в подвал. Взгляните на эту хитроумную крышку в полу. Конечно, я заору благим матом, вызывая у собравшихся ужас и сострадание совсем по Аристотелю. В погребе я переоденусь в коричневую рясу, сбрею свои прославленные усы, и вскоре по пыльной дороге поплетется монах.
Епископ. Понимаю.
Дон Жуан. Одно условие: мы оба храним тайну. Иначе все пропало. Слух о моем низвержении в ад мигом разнесется по всей стране, и чем меньше будет свидетелей, тем богаче воображение остальных распишет подробности происшествия. Не найдется никого, кто бы в нем усомнился. Все будут довольны - и дамы, и их мужья, и полчища кредиторов. Никто не останется в обиде. Что может быть чудеснее?
Епископ. Понимаю.
Дон Жуан. Дон Жуан умер. Теперь я могу спокойно заняться своей геометрией. А церковь получит доказательство небесного правосудия. Другого столь убедительного примера вы не найдете во всей Испании.
Епископ. Понимаю.
Возвращается Лепорелло
Лепорелло. Хозяин...
Дон Жуан. В чем дело?
Лепорелло. Дамы пришли...
Дон Жуан. Где они?
Лепорелло. Во дворе. Они негодуют, хозяин. Каждая думала - мол, с глазу на глаз... Если б я не запер ворота на задвижку, они бы все улетучились. Раскудахтались, как на андалузском птичьем дворе.
Дон Жуан. Хорошо.
