Алан Маршалл - Колченогая динго
Обзор книги Алан Маршалл - Колченогая динго
Маршалл Алан
Колченогая динго
Алан Маршалл
КОЛЧЕНОГАЯ ДИНГО
Перевод Н. Ветошкиной
Тиму Сюлливану было семьдесят пять лет. Это был коренастый и сильный человек, с головой, увенчанной шапкой густых седеющих волос. Под действием солнечных лучей и ветра кожа его задубела, и лицо казалось высеченным из камня. Говорил он медленно, как бывает с людьми, не привыкшими к частому общению с другими.
Тим жил в Джиндабине - поселке у подножия Австралийских Альп. Здесь его знали все. Он был охотником на диких собак-динго и всю юность и зрелые годы провел в горах, возясь с вьючными лошадьми и капканами.
Он жил убийством. Общее уважение друзей, похвалы, неплохие деньги - все это приносило ему истребление динго. С мешками, набитыми скальпами убитых собак, он спускался с гор вниз, в поселок, собирал щедрую мзду и пополнял свои запасы. Он любил проехаться верхом по главной улице, ведя на поводу вьючную лошадь, нагруженную бряцающими капканами. Люди, стоящие в дверях трактира, махали ему:
- Как делишки, Тим?
Фермеры в широкополых шляпах, в клетчатых спортивных пиджаках угощали его в барах и, узнав, что в его капкан попала динго, от чьих охотничьих налетов они особенно пострадали, дарили ему банкноты по пять фунтов стерлингов. Они слушали Тима с интересом, потому что его успехи или неудачи имели прямое отношение к их собственным делам. Встречаясь с ним на пустынных горных тропах, во время объезда своих отар, они охотно придерживали лошадь и останавливались поболтать с ним о том, о сем.
Они наперебой приглашали его к себе, в надежде, что он истребит динго, нападавших на их овец.
- Пожил бы у меня в Гихи недельку-другую.
- В Ханкобане для тебя всегда найдется место.
Он был хорошим парнем, своим в доску, на него можно было положиться...
Видя отношение этих людей, Тим Сюлливан постепенно преисполнялся чувства гордости и уверенности в себе.
Он охотился на динго в течение пятидесяти лет. Преследуя их, он побывал на самых отдаленных лугах, спускался по кручам гор, где редко ступала нога человека. Он знал все тропы, по которым скотоводы и овцеводы гоняли свои стада. Он загнал немногих оставшихся динго в трудно досягаемые места, где они пробавлялись мясом мелких кенгуру и откуда боялись спускаться вниз в овцеводческие районы. Свое дело Тим знал хорошо.
Тиму было шестьдесят пять, когда умерла его жена - спокойная, толстая, приветливая женщина. Никто никогда не видел ее без фартука, всегда, прежде чем поздороваться, она тщательно вытирала о него руку. А потом сразу же начинала хлопотать на кухне, готовить вкусный ужин для гостя. Время от времени она бросала на мужа взгляд, говоривший, что она полностью во всем с ним согласна.
Пока жена была жива, Тим чувствовал себя молодым. Иногда, преследуя в горах какую-нибудь неуловимую динго, он по неделям не возвращался домой. Но жена постоянно была у него в мыслях. Он всегда был рад вернуться к домашнему очагу и без всякого удовольствия думал о необходимости снова отправляться на охоту и подолгу трястись в седле по горным дорогам.
Когда жена умерла, Тим внезапно почувствовал себя стариком. Будто кто-то снял с него плащ и он ощутил на спине холодное дуновение ветра. Движения его стали медлительны и, вместо того, чтобы думать о будущем, он стал вспоминать прошлое.
- Не могу я уснуть под воскресенье. Все о Нэл вспоминаю. По воскресеньям мы всегда жареное мясо на обед ели.
Тим продал своих лошадей и капканы. Он перестал охотиться и перешел на положение пенсионера. Когда он возвращался домой с покупками из бакалейной лавки, встречные неизменно обращали внимание на его осанку.
- Взгляии-ка на этого старика. Видал, какой важный! Не помню, как его зовут. Знаю только, что прежде он промышлял охотой на динго. Говорят, большой знаток своего дела был. Молодец, не опустился!
Тим был уверен, что старые знакомые будут относиться к нему по-прежнему дружески. Но для фермеров он теперь не представлял интереса. От него больше не было никакой пользы, никакого толка... Обыкновенный пенсионер, надоедающий своими рассказами о прошлом.
Люди, которым он прежде служил, начали его избегать. Встречаясь с ним на улице, они проходили мимо, даже не кивнув. И постепенно ему стало ясно, какое положение занимает он на общественной лестнице их района.
- Обидно мне как-то стало, когда он прикинулся, будто не узнал меня. Я у него на ферме один раз целый месяц прожил. Хотелось ему сказать: "Не бойся! Я у тебя взаймы не попрошу. И пивом меня угощать не нужно. Поздороваться с тобой хотел, только и всего". Да он уж мимо прошел.
Так продолжалось до тех пор, пока в район Снежной реки не перекочевала из Змеиной равнины Колченогая Динго и не стала разорять овечьи отары.
Восемь лет подряд Колченогая Динго скиталась по пастбищам Косюско в районе Снежных Делянок. О ней говорили повсюду, от долины Серой Кобылы и до берегов Защемленной реки. Ее вой слышали на Большой Трясине и следы ее видели на овечьих тропах. Кости задранных ею овец устилали берега реки, пересекающей болотистую равнину у подножия Снежных Гор. Поговаривали даже, что ее замечали в долине Монаро.
Колченогая Динго была крупная сука с густой бурой шерстью и коротким пушистым хвостом. В молодости она по недомыслию угодила как-то в капкан и сильно покалечила лапу, на которой остался всего один палец. Вот по отпечатку, оставленному этой изуродованной лапой, и узнавали ее фермеры, охотившиеся за ней.
Бежала она чуть прихрамывая, припадая на переднюю лапу. Прихрамывала она вовсе не от боли, которой давно не испытывала, и не оттого, что лапа была попорчена. Казалось, будто хромоту свою она выработала сознательно, будто именно в этой побежке крылась ее сила и неутомимость.
Она промышляла в одиночку. Иногда какой-нибудь кобель, пересекающий долину, заслышав ее вой, останавливался как вкопанный, долго нюхал воздух, подняв кверху морду, а затем поворачивался и устремлялся за ней по лесистым отрогам вверх на голую вершину, в ее царство.
Но приставшие к ней псы обычно не обладали ни ее смекалкой, ни ее хитростью и либо угождали в капкан, либо погибали от голода во время снежных заносов.
На горных плато, там, где кончались леса, весной вырастали обильные луговые травы, и овцеводы гнали туда свои стада и оставляли на все лето на арендованных у правительства пастбищах - "Снежные Делянки", так именовались на картах эти луга.
Лишь только первый всадник появлялся на вершине горы, Колченогая Динго убегала куда-нибудь в укромное место, где ее было не достать. Оттуда она делала свои набеги.
В марте, в начале зимы, овцеводы обычно забирают свои стада и гонят их вниз на вечнозеленые пастбища, неподалеку от ферм, куда дикие собаки не смеют соваться.
Зимой на высокогорных пастбищах не остается ни одной овцы, огромные снежные заносы и сугробы покрывают луга, и диким собакам приходится туго. Но Колченогая Динго всегда находила, чем поддержать свои силы. Говорили, будто в ветреные ночи, зная, что наутро следы ее будут заметены, она разрывает свалки возле туристских привалов и дач. Кое-кто из охотников, задерживавшихся в горах до первого снега, высказывали подозрение, что она питается овцами, отбившимися от стада во время перегона. Таких отставших овец нередко заносит снегом и их-то и унюхивала Колченогая Динго, труся по твердому белому насту. Почуяв теплое овечье дыхание, она начинала проворно разрывать снег, пока не добиралась до перепуганных насмерть, сбившихся в кучу овечек. Тогда она принималась рвать живое горячее мясо. Летом она являлась через две ночи на третью, выбирая ненастную погоду, когда ветер заглушал отчаянное блеянье, а ее собственное учащенное дыхание терялось среди массы других звуков. Говорили, что как-то раз в бурную ночь, когда ревел ветер и тучи то и дело закрывали полную луну, она загрызла на одном пастбище пятьдесят овец. А на Делянке Томсона она разбойничала целую неделю, пока он не вернулся.
Ее повадки знали все овцеводы. Ее выдавал метод убийства, как выдают отпечатки пальцев преступника. Еще задолго до того, как она получила свое прозвище "Колченогая Динго", рассказы об овцах с перегрызанным горлом, рядами лежащих на Снежных Делянках, ходили по всей округе. Дикая собака сначала долго бежала рядом с обезумевшей от страха жертвой и, дождавшись, чтобы та споткнулась, молниеносно кидалась на нее. Вонзив "клыки в горло, она делала резкое движение головой назад, ломая шейные позвонки злосчастной овце.
Еще живых овец овцеводы сволакивали в одно место и пересчитывали. Многих так и не находили. Их искалеченные туши валялись в глубоких горных ущельях, в расщелинах между скалами, где обрывалась их жизнь при последней отчаянной попытке спастись бегством.
Обозленные овцеводы подсчитывали потери и скверно ругались. Собираясь за стойкой бара в придорожных трактирах, вытирая с усов пивную пену, они строили кровожадные планы мести.
