Майя Луговская - Тятя
Обзор книги Майя Луговская - Тятя
Елена БЫКОВА
ТЯТЯ
Вулкан извергался. Столб пленного пепла вознёсся в небо на несколько километров. Чёрная шапка на нём медленно расплывалась в гигантскую тучу. Дьявольскими языками непрестанно вылизывали её вертикальные молнии.
Люди срочно покидали остров. Аэропорт был забит, штурмом брались теплоходы. А они радовались, что повезло.
Сто шестьдесят лет бездействовал вулкан Тятя — и вдруг ожил, будто специально для них. И они мгновенно перестали думать о себе. О себе, как о двоих. В этой стихии гула, пепла, молний для неё сразу отступила мечта остаться с ним вдвоём, хотя вся-то их поездка и была задумана ею с целью уединиться. Уединиться, чтобы взгляд, прикосновение, слово не под контролем, конечно же, осуждающим контролем коллектива. Ведь Ирина твёрдо решила увести Алёхина от жены, и в институте наблюдали.
Беспосадочный полёт Москва — Хабаровск. Пересадка на другой самолёт, и через два часа — Южно-Сахалинск. Здесь их группе, состоящей из геологов, следовало разделиться. Одна часть отправлялась теплоходом к Северным Курилам, они двое — самолётом в Южно-Курильск.
Наконец вдвоём. Не слоняться стадом по городу, не оглядываться, не ждать, не разыскивать кого-то, не догонять. Вдвоём.
Но Южные Курилы встретили их извержением. Тут-то они и забыли о себе. Добраться к вулкану, добраться к вулкану. Им, изучающим закономерности рудоотложения, сама природа дарит такой случай. Они смогут отобрать самые свежие, нужные им пробы, получат уникальнейшие данные. Казалось, только это и важно, только это и нужно. Ничего кроме для них не существовало. Желание было единым.
В эту ночь из Южно-Курильска к месту извержения отправлялось научно-исследовательское судно. Опять они оказались среди людей. Было решено с отрядом вулканологов высадиться в районе эвакуированного посёлка, поблизости от места извержения.
Клубы пепла, взлетавшие над жерлом, относило в сторону их судна, и они оказались в зоне сильнейшего пеплопада. Как из распахнутых закромов, сыпался с неба пепел — мельчайшие зёрнышки растрескавшейся породы, колючие, острые, как наждачный порошок. Пепел густым слоем покрывал судно, въедался в кожу, царапал. Беспрестанные молнии, громовые разряды.
Почему Ирина выбрала Алёхина? Да разве это можно объяснить. Красив, умён, талантлив? Не в этом дело. Она всегда была слишком требовательна. Просто для неё он стал единственным. Она всех раскидала для него.
Свела их интереснейшая научная проблема, над которой оба работали, — связь рудоотложений с явлениями новейшей тектоники и современным вулканизмом. Постоянные экспедиции — Приморье, Средняя Азия, Восточная Сибирь. Он переманил Ирину в свой институт, она стала работать в его отделе. Оба начали докторские. Она оказалась в хвосте, и не удивительно. Самым главным для Ирины стала необходимость быть незаменимой в его работе — работе бешеной, страстной, одержимой. Это-то и привлекало её к нему. Ничего, кроме работы! Она знала, на что она шла.
Они работали тогда на Челекене. Жили в палатках. Он заболел, отравился консервами. Дикая боль. Температура сорок. От больницы категорически отказался: «Само пройдёт». Не проходило. Провалялся неделю. Ослаб. Ирина выхаживала его. Как маленького кормила с ложечки. Стал он ей особенно дорог. И как-то так случилось, что всё перешло в любовь. Все эти полгода на Челекене им было хорошо вместе. И чем дальше — становилось лучше. Он был её мужчина.
Жена. Алёхин никогда не говорил о ней, это было его табу. По-видимому, жена не мешала ему. Но для Ирины постоянно присутствовала. Особенно в Москве она понимала, что каждый раз от неё он возвращается к жене. Поспешный взгляд на часы, торопливые сборы, никакого прощания — уход. В отъездах возникала иллюзия, что их только двое, и потому каждый раз окончание экспедиции становилось для неё пыткой, которую она побеждала уверенностью в себе. Ирина не ревновала Алёхина к жене. Её чувство нельзя было назвать ревностью, это было нечто иное, скорее обида, не за себя, за Алёхина, за его двойственное существование. О двух своих сыновьях Алёхин тоже не рассказывал ей. Да и когда было рассказывать? В сутках слишком мало часов. Наука заполняла, захлёстывала, поглощала. А в любви им и о самих себе некогда было поговорить. И вообще он не любил разговоров: «Ненужная трата эмоций, всё ясно и так».
С судна не просто было обнаружить место, выбранное для высадки. Вулкан Тятя и все его окрестности укрыла густая пепловая пелена. Опять они были застигнуты сильным пеплопадом. И только к вечеру этого дня Ирине и Алёхину с отрядом вулканологов наконец удалось высадиться. Ночевали в эвакуированном посёлке, покинутом не всеми, в основном женщинами с детьми, в освободившемся и комфортабельном доме, опять всем скопом. Вулкан продолжал извергаться, выбрасывая огромные столбы пепла и газов. Гул, грохот, временами взрывы, грозовые разряды.
Ревность Ирина тоже иногда испытывала. Но какую-то странную… Будто ревновала его к самой себе. Он часто говорил ей: «Чётко ты умеешь работать. Любуюсь». Или: «Ты замечательно отредактировала моё введение». Или: «Я прочитал твою главу. Как независимо ты мыслишь! Как смело думаешь. Молодец». А она возмущалась: «Ты любуешься, как я работаю, но не замечаешь, как я выгляжу и что у меня другая стрижка». Или: «Ты оценил мою редактуру, но тебе безразлично, идёт ли мне мой французский свитер». Он всегда только отшучивался: «Всё это подразумевается». Бывало и другое: как-то приехали к ней родственники и свидание с Алёхиным (их tête-à-tête) Ирина устроила в квартире подруги, конечно, не институтской. В институте она не завела бы интимной подруги. Устроила свидание и — раскаялась. Не очень-то ей было приятно, когда там он вдруг оценил висевший в ванной комнате кружевной халатик, а потом и пёстрый пончо, будто нарочно брошенный подругой на кресло. Смешно, но в квартире Ирины он никогда ничего не замечал. Хотя, пожалуй, нет, один раз всё-таки заметил — изречение. Она держала на своём письменном столе перепечатанные на карточку слова: «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться и бросать, и опять бросать, и вечно бороться… А спокойствие — душевная подлость».
«Вот это мне нравится», — сказал Алёхин. «Не удивительно, как-никак всё-таки Толстой», — ответила она. «Я не текст имел в виду, а факт, что ты выбрала именно эти слова. Но цитата должна быть точной: «…и вечно бороться, и лишаться. А спокойствие — душевная подлость». «Негодяй!» — с нежностью подумала тогда Ирина.
Вулканологи, уже в посёлке начавшие наблюдения за вулканам, намечали дальнейший план действий и маршрут. Их главный заявил, что женщин (вместе с Ириной их было четверо) в маршрут к вулкану ни в коем случае не брать. Слишком тяжёл будет путь, опасен подъём в кальдеру, спуск, и не для женщин такая физическая нагрузка. Алёхин не вмешивался. Но Ирина стала уговаривать главного.
— Разве вы меня не знаете? Вы же не могли забыть нашу совместную работу на Камчатке? Помните, наш путь на лыжах к извергающемуся вулкану? Я же не отставала от вас. Забыли чёрную пургу? Я вынесла всё это. У меня есть опыт. Или вы забыли, как там же летом, двое суток без воды, я отбирала на вулкане пробы газа? Правда, он тогда бездействовал. Я даже не опустилась к вам в лагерь. Забыли?
Он всё прекрасно помнил. После долгих пререканий наконец главный согласился взять в маршрут Ирину с условием, что она понесёт рюкзак такой же тяжести, как и мужчины. Женщины ей не завидовали. Алёхин молчал. И что бы он мог сказать?
Утром группа из восьми мужчин и Ирины направилась к подножью вулкана. Путь лежал берегом океана. Здесь всегда угроза, что тебя смоет волной. Дальше труднопреодолимые скалы, с «непроходками». Дальше, в глубь тайги, к зарослям бамбука. Подъём, подъём, подъём. Ноги увязают в рыхлом пепле. Пепел покрыл деревья, сползает с ветвей, сыплется за ворот, проникает под одежду, натирает плечи под лямками рюкзака. Пепел в глазах, во рту, в носу. Жажда. Напиться невозможно, ручьи засыпаны пеплом, шлаком, обломками породы. Воды нет.
Только уже когда расположились на ночлег, Алёхин по лисьим следам, хорошо отпечатавшимся на свежем пепле, нашёл чуть откопанный зверями небольшой снежник с капелью. Он с трудом нацедил две литровые фляги мутной, грязной воды.
— Несчастные звери, — говорил он, — убегали с обжитых мест, из своих нор, с детёнышами, напуганные, растерянные…
Воду вылакали захлёбываясь, даже не подумав вскипятить.
Три дня такого пути, и на четвёртые сутки они поднимаются наконец в кальдеру. Взрывы заметно ослабли. Но отсюда хорошо наблюдать извержение. Оно взрывное и не из центрального кратера, а из вновь образовавшихся на склонах вулкана. Клубы пепла и пара продолжают выделяться. Громадные их тучи прорезают молнии с громовыми разрядами.
Нет, никогда не забыть Ирине алёхинской защиты. Столько душевных сил стоил ей этот день. Она помогала ему переделывать главы, сверяла перепечатку, проталкивала публикацию реферата, сама его всем и всюду рассылала, обеспечивала присутствие нужных людей. Готовилась к этому дню, как к собственной свадьбе.
