Фрэнк О'Коннор - Его величество закон
Обзор книги Фрэнк О'Коннор - Его величество закон
О'Коннор Фрэнк
Его величество закон
Фрэнк О'Коннор
Его величество закон
Перевод М. Шерешевской
Старый Ден Брайд как раз ломал свежесрезанные прутья для очага, когда на дорожке послышались шаги.
Он так и замер с охапкой на коленях.
Пока жизнь еще теплилась в старухе матери, Ден ходил за ней как умел, а после ее смерти ни одна женщина не переступала порог его дома. Оно и было заметно: дом имел соответствующий вид. Все здесь было сделано своими руками и на свой манер. Вместо стульев - круглые болванки - торцевые срезы, грубые, толстые, - как их взяла пила, с годичными кольцами, четко проступавшими сквозь грязь и глянец, наведенный за долгие годы заскорузлыми штанами. Ден приладил к кругляшам крепкие суковатые ясеневые ветви, которые служили снизу ножками, а сверху спинками. Сосновый стол, купленный в лавке, достался Дену в наследство от катери; он очень им гордился и любил смотреть на него, хотя стол качался при малейшем прикосновении. На стенах, неоштукатуренных и засиженных мухами, красовалась единственная, невесть откуда взявшаяся гравюра - Марков камень. У двери висел календарь с изображением лошади, над дверью - ружье, послужившее, но еще годное и в отменном порядке, а перед очагом растянулся старый сеттер, который, стоило Дену привстать или хотя бы пошевелиться, настороженно поднимал голову.
Он и сейчас поднял ее, заслышав приближавшиеся шаги, а когда Ден, переложив охапку, задумчиво вытер руки о зад штанов, громко гавкнул правда, всего лишь из желания показать свою бдительность. Пес давно уже вполне очеловечился и знал, что люди считают его старым и отслужившим свой срок.
Не успел Ден оглянуться на дверь, как в прямоугольнике танцующих на солнце пылинок в открытой верхней створке появилась человеческая тень.
- Вы одни, Ден? - спросил словно извиняющийся голос.
- А, сержант! Заходите, заходите. Гостем будете, - откликнулся старик, торопливо ковыляя на своих, далеко не твердых ногах к двери, которую, отодвинув засов, уже толкал рослый полицейский. Он стоял под притолокой, и по контрасту с его мощной фигурой, полуосвещенной солнцем, полузакрытой тенью, еще резче бросалось в глаза, каким мрачным был дом изнутри. Краснощекое лицо сержанта было повернуто в пол-оборота - одной стороной к свету, - а позади него, простирая ветви в небо, шумел воздушной листвой ясень. За ясенем сбегали вниз зеленые поля, прорезанные там и сям грядами красновато-бурых камней, а дальше, до самого горизонта, простиралось залитое солнцем, почти прозрачное море. Лицо у сержанта было круглое, свежее, а лицо старика, появившегося из кухонных потемок, - выдубленное ветром и зноем; его черты, заострившиеся от долгой борьбы с годами и стихиями, казались словно высеченными на поверхности скалы.
- А вы, ей-богу, все молодеете, Ден, - сказал сержант.
- Держусь, сержант, держусь, - согласился старик, давая понять тоном, что готов принять комплимент, но, как человек воспитанный, понимает: комплимент есть комплимент. - И ни на что не жалуюсь!
- И правильно делаете: все равно никто вашим жалобам не поверит. И пес вроде бы нисколько не постарел.
Пес глухо огрызнулся, словно намекая, что не забудет сержанту столь неучтивого напоминания о его возрасте; он всегда огрызался, когда о нем говорили, убежденный, что ничего, кроме гадостей, люди сказать о нем неспособны.
- А вы как, сержант?
- Ну, я как и все. Ни шатко, ни валко. У каждого свои печали и радости.
- А жена ваша? Детки?
- Ничего, слава богу, ничего. Вот бросили меня на месяц одного, уехали всей оравой к теще - в Клэр.
- В Клэр, говорите?
- В Клэр. Так что я тут без них жил, не тужил.
Старик оглядел свою кухню, прошел в спаленку и, вернувшись с ветхой рубахой в руках, торжественно отер сиденье и спинку ближайшего к очагу самодельного стула.
- Присаживайтесь, сержант. Устали, верно, шагаючи. Дорога сюда длинная, разбитая. Вы как добирались?
- Тиг Лири меня подвез. Да не хлопочите вы, Ден, прошу вас. Я ведь ненадолго. Обещал обернуться за час.
- А к чему вам так спешить? - осведомился Ден. - Я как раз огонь разводил, когда вы свернули к моему дому.
- Да полноте, Ден. Уж не надумали ли вы поить меня чаем?
- Я не вас надумал поить - я сам собираюсь выпить чашечку и очень на вас обижусь, коли откажетесь почаевничать со мной.
- Ах, Ден, Ден. И часу не прошло, как я пил чай в казарме - не сойти мне с этого места!
- И слушать не хочу! Тшш! Никаких отказов!
У меня здесь кое-что припасено - сразу подымет вам аппетит.
Подхватив тяжелый чайник, старик подвесил его на цепочку над открытым огнем. Пес, шевеля ушами с глубоко заинтересованным видом, уселся на задние лапы.
Полицейский расстегнул мундир, расслабил ремень, достал из нагрудного кармана трубку и пачку прессованного табаку и, усевшись поудобнее, нога на ногу, принялся размеренно и тщательно крошить складным ножичком табачные листья. Подойдя к кухонному шкафчику, старик вынул две, единственные в доме, нарядно расписанные чашки, и хотя были они щербаты и без ручек, ими пользовались только в редчайших случаях; сам он пил из жестяной кружки. Теперь, бросив на них взгляд, он обнаружил следы небрежения: белая торфяная пыль, всегда стоявшая в низкой дымной хибаре, плотным слоем осела на стенках. Пришлось снова прибегнуть к рубахе, и, величественным жестом закатав рукава, он долго тер чашки, изнутри и снаружи, пока они не заблестели.
Затем нагнулся к поставцу. Там хранился штоф с бесцветной жидкостью, по всей очевидности, еще не початый. Откупорив штоф, старик понюхал содержимое и замер, словно силясь вспомнить, где и когда вдыхал этот необыкновенный, отдающий дымком аромат. И, наконец, решившись, щедрой рукой наполнил чашку.
- Вот. Отведайте, сержант, - сказал он со скромной гордостью.
Если сержант и испытывал укоры совести при мысли, что его потчуют самогонным виски, то сумел это скрыть. Внимательно оглядев чашку, он поднял на Дена глаза.
- На вид хорош, - откомментировал он.
- Должен быть хорош.
- И на вкус хорош.
- Ну уж, - сказал Ден, не желая хвалить сам себя в собственном доме, не так чтоб очень. Бывает и лучше.
- Из вас вышел бы замечательный судья, Ден, право слово, - сказал сержант без тени иронии.
- С тех пор как все пошло нынешним порядком, - сказал Ден, тщательно следя за тем, чтобы ненароком не коснуться впрямую странных статей закона, служителем которого был его гость, - спиртное уж не то - не то, что бывало.
- Мне это уже приходилось слышать, Ден, - глубокомысленно проговорил сержант. - Слышал от бывалых людей: в старину оно лучше было.
- Спиртное, - сказал старик, - это такая штука, на него время требуется. В спешке ничего путного не сделаешь.
- Да, тут своего рода искусство.
- То-то и оно.
- А для искусства время требуется.
- И знания, - внушительно добавил Ден. - В каждом искусстве свои секреты. А секрет перегонки забыт, как забыты старые песни. Когда я был мальчонкой, не было в округе человека, который не держал бы в голове добрую сотню песеп. А нынче бегают все туда-сюда, суетятся, вот песни и перезабыли... С тех пор как все пошло нынешним порядком, - повторил он на прежней сдержанной ноте, - такая кругом суета, что все секреты перезабыли.
- А их, наверно, была тьма-тьмущая.
- Да уж... Вот хотя бы: спросите любого из тех, кто гонит виски, - а знает ли он, как гнать его из вереска?
- Неужели и из вереска гнали? - спросил полицейский.
- А как же!
- И вы сами пили?
- Сам нет, не пивал, но знал стариков, что пивали.
И слышал от них, что нынешнее с тем не сравнится.
- Точно, Ден, точно. Мне иногда думается: большую сделали ошибку, объявив это дело вне закона.
Ден покачал головой, но ответил одними глазами: не в его обычае было осуждать занятие гостя, которого принимал у себя в доме.
- Может, так, а может, и нет, - сказал он уклончиво.
- Ну, чего там говорить - а что еще есть у бедного человека?
- Да ведь у тех, кто законы пишут, свой благой резон.
- Все равно, Ден, все равно. Жестокий закон.
Сержант не давал старику превзойти себя в великодушии: учтивость требовала не соглашаться с доводами хозяина в защиту сильных мира сего и непостижимых их путей.
- Вот секреты - их жаль, - сказал Ден, подводя черту. - Люди умирают и люди рождаются, и где один осушил болото, другой проведет борозду. А если секрет позабыт, то позабыт навсегда.
- Верно, - сокрушенно подтвердил сержант. - Позабыт навсегда.
Ден взял свою чашку, ополоснул в стоящем у двери ведре с чистой водой и, вытерев насухо все той же рубахой, бережно поставил у локтя сержанта. Затем достал из шкафчика кувшин с молоком и синий бумажный кулек с сахаром, присоединив к ним брусок деревенского масла и - явный признак того, что ждал посетитеЛЯ) - нетронутый каравай свежего, домашней выпечки хлеба. Запел, забулькал чайник, и пес, поводя ушами, сердито его облаял.
