Майкл Дэвидсон - Ленинград
Обзор книги Майкл Дэвидсон - Ленинград
Дэвидсон Майкл
Ленинград
Дэвидсон Майкл
Ленинград
АРХИВ
Книга Leningrad , переводы глав из которой мы намереваемся предложить ниже, вышла в известном издательском доме Mercury House (California) в 1991. Буквально книга посвящена одной неделе августа 1989 года, когда в Ленинграде состоялась первая (и, увы, надо полагать, последняя) Ленинградская летняя школа: языксознаниеобщество . В подготовке этого в целом странного по тем временам проекта принимали участие многие. Назову лишь некоторых - Борис Останин, Алексей Адашевский (ныне в Германии), представители Фонда Культуры... - до сих пор не оставляет удивление их страстным участием в том приключении, не сулившим, признаться какихлибо особых выгод.
Впрочем, это и было самым настоящим приключением. Созданная незадолго до того творческая лаборатория Поэтическая функция , на короткое время объединив писателей, философов, критиков, социологов Ленинграда, предприняла, как мне теперь кажется, действительно опрометчивый, но вместе с тем единственно верный шаг в попытке преодолеть изоляцию, в которой по известным причинам пребывала не только внеакадемическая культура, но и сама академия .
Проект летней школы предполагал семинары, чтения, дискуссии, а вдобавок, конечно же, обещал сладостные и бесконечные кулуарные разговоры с последующим, как водится в таких случаях, изданием тома, в коем надлежало увидать свет докладам, выступлениям, статьям, записям дискуссий, текстам, - словом всему тому, из чего состоит хрупкая оболочка реальности подобных встреч. Книга с самого начала обещала быть вполне привлекательной. Участие Вячеслава Вс, Иванова, Ивана Жданова, Дмитрия Спивака, Владимира Малявина, Эммануэля Оккара, Лидии Гинзбург, Тадеуша Раквела, Анри ДеЛюи, - осложнения с визой не позволили приехать Феликсу Гваттари, поэтому его присутствие ограничилось лишь присланным Текстом для русских - список можно продолжать еще долго - было как бы естественной гарантией того, что очевидно скучным этот компендиум не будет. Нужно ли упоминать, что общая приподнятость той поры, интеллектуальная раздраженность, жадное желание общения, ускоренность переживаемого времени и, главное, ощущение причастности к истории придавали этой затее не только специфическое очарование общего дела , но и успешно позволяло искать мгновения соприкосновения с мировой культурой, надеясь на возможности изменения в том, что и называется сознаниемязыкомобещством . Что ж... На то были не такие уж и ординарные причины. Возьмем, к примеру, падение Берлинской стены.
Как и следовало ожидать, книга на русском языке не вышла. За тощими коровами следует отсутствие коров. За 80-ми, вопреки всякой логике последовали 90-е и все остальное, что и по сию пору вызывает некоторое изумление. Но в результате долгой и скрупулезной работы Еллен Берри, Алисы Погокар, Джона Эйшби в издательстве Мичиганского университета (Анн Эрбор) в 1990 выходит в свет антология постсоветской поэзии в переводах на английский, во многом обязанная летней школе и тотчас обратившая на себя внимание критики, тогда же начал готовиться и второй том, который в ближайшем должен выйти в свет (скорее всего, это уже свершившийся факт): Re-Entering the Sign , на этот раз целиком состоящий из теоретических и критических материалов школы того далекого, жаркого и душного доисторического лета. Издательские жернова мелют медленно, но все же мелют.
Отведя взгляд от прелестного пейзажа с ветряными мельницами, фонтанами и разноцветными коровами на склонах, обратимся к третьей книге, написанной по следам той недели, к книге, возрождающей традицию географических описаний, наподобие записок Марко Поло, путевых заметок, переходящих в пристальные и краткие, как предутренние сны, размышления о ряде предметов, достоверность которых в самих размышлениях подвергается вопрошанию, - к книге, в которой четыре ее автора - Майкл Дэвидсон, Лин Хеджинян, Рон Силлиман, Барретт Уоттен, так сказать цвет Language School, направления долгое время плававшего бревном в глазу американской академии, избавляясь от собственности на воспоминание и преставление ткут, на первый взгляд, бесхитростную ткань детальномонотонного повествования. Встречи, имена, прикосновение подробностей, реплики. Ни одному даже мельчайшему факту этого общего (разделенного на предимена лишь только графическими заставками - icons) письма не отдается предпочтения перед какимлибо другим.
Намеренно деиерархизированное письмо, архаичное в пространстве кажущегося безразличия, но постоянно заинтересованное каждым намерением предложения, создающего ячейку за ячейкой контекст повествования - именно контекст по замыслу должен стать протагонистом этого письма - по мере накопления , по мере длительности и погружения в него читателя насыщается все более, хотя никаких спасительных - тут подошел путешественник не происходит. Оставим теологию, спасение и путешественников. Лучше перейдем к самой книге, главы которой Митин Журнал намерен публиковать в последующих номерах.
Аркадий Драгомощенко
Майкл Дэвидсон
Рон Силлиман
Лин Хеджинян
Барретт Уоттен.
ЛЕНИНГРАД
( ( (
Запись в моем дневнике, относящаяся к 13 марта 1989, в самом конце моего тогдашнего пребывания в Ленинграде являет собой первый черновик перевода официального приглашения который меня попросили сделать для Ленинградского отделения Фонда Культуры. На следующий день я привезу это приглашение в США. Первый абзац гласит:
Уважаемые Майкл Дэвидсон, Лин, Хеджинян, Рон Силлиман, Барретт Уоттен:
совет творческой лаборатории Поэтическая функция при Ленинградском отделении Фонда Культуры приглашает принять вас участие в первой Международной летней школе - в конференции по проблемам современной культуры, которая состоится в Ленинграде. Тема будущей конференции - Язык-Сознание-Общество . Предполагаемые время проведения 9-15 августа 1989 г.
Дальше в письме говорилось о том, что попечители конференции ожидают от нас подтверждения согласия на участие, а также просят прислать необходимую информацию для оформления виз. Тут же, следом, безо всякого интервала, я записала: Аркадий предлагает мне написать русский роман ; роман нужно начать с третьей главы, сказал он, предпослав эпиграф, который следует отнести к Канту: все происходит настолько часто, что говорить об этом бессмысленно .
История моего сотрудничества с Аркадием началась шесть лет назад, в 1983 году, когда я приехала в Советский Союз в свой первый раз и впервые пережила будоражащие, одновременно подавляющие впечатления от России, мира который казался необыкновенно знакомым и одновременно совершенно непроницаемым. Однако логика, повлекшая совпадение очень специфичных признаков литературной сцены США с подобными признаками литературной сцены в Советском Союзе берет для меня начало в моменте почти десятилетней давности, когда началась моя переписка с Роном Силлиманом и Барреттом Уоттеном. Они подтолкнули меня к чтению великих русских футуристов и формалистов, и они же были в ряду других поэтов, разрабатывавших тогда предпосылки литературной жизни, что также вовлекло меня в ту пору. Работы футуристов и формалистов, вне всякого сомнения, были материальной подоплекой нашей активности; имели место, разумеется, и другие влияния - французское, в особенности американское, но все они определялись социальной и политической жизнью той поры, нашим отношением к войне во Вьетнаме, борьбой за гражданские права, а позднее и женским движением. И у меня самой, надо сказать, возникли, скорее фантастические, нежели вразумительные отношения с произведениями таких поэтов, как Велимир Хлебников, - отчасти потому что в 1970 году в переводе на английский его работы публиковались крайне редко, но в большей части по той причине, что я находилась вне русского контекста, который смог бы определить мое понимание масштабов и интенций (следовательно смысла) его работ.
Тем не менее определенные черты нашей литературной жизни, как и характерные признаки самой сцены были обязаны нашему пониманию раннего периода Русской поэзии, в особенности критическим работам того же Хлебникова, Виктора Шкловского, Юрия Тынянова, Бориса Эйхенбаума, Романа Якобсона и других. Выделение ими и исследование конструктивности литературного текста предлагало множество возможностей для обсуждения и анализа наших собственных работ, а в более глубоком смысле положение конструктивности сыграло и социальные роль в нашей жизни. Мы представляли, а, вероятно, в какойто мере даже преуспели в этом, что создаем литературную и интеллектуальную среду вне традиционной, санкционированной институтами (в основном - университетами). Желание эстетических открытий и социального их воплощения - по отношению к поэзии и роду мышления, которое она требует - вылилось в организацию нескольких литературных издательств, литературной радиопрограммы, в развитие публичных дискуссий и лекций, мы обратились к жанру эссе, к критике, прозе, и тех, кого эта бившая ключом (бьющая и поныне) жизнь вовлекла в себя стали известными как language poets.
