Курт Воннегут - Песня для Сельмы
Обзор книги Курт Воннегут - Песня для Сельмы
Курт Воннегут
Песня для Сельмы
Вне стен средней школы Линкольна имя Ала Шредера было слабо известно. Он был просто Шредером. Даже не просто — его фамилия произносилась с сильным акцентом, как если бы он был знаменитым уже умершим европейцем. Но он им не был. Он был американцем, как кукурузные хлопья, и далек от смерти — ему было шестнадцать.
Его фамилию с таким акцентом первой произнесла Хельга Грош, учитель немецкого в школе Линкольна. Другие преподаватели, услышав это, тотчас подхватили начинание. Учителя выделяли Шредера из числа остальных учеников и повторяли, что несут за него большую ответственность.
Для блага Шредера, от него и от остальных учеников держали в тайне, откуда взялась эта ответственность. Он был первым настоящим гением за всю историю школы.
Результаты IQ-теста Шредера и остальных учеников были большим секретом и лежали среди секретных документов директора школы.
То, что Шредер может стать таким же великим, как автор марша «Звезды и полосы навсегда» Джон Филипп Суза, первым понял заведующий музыкальной кафедрой и руководитель маршевого оркестра школы Линкольна — Джордж Хельмхольц.
Шредер в первом классе средней школы научился играть на кларнете за три месяца так, что занял в оркестре первое место. К концу второго класса он виртуозно играл на всех инструментах оркестра. В данный момент он был в третьем классе и сочинил приблизительно сто маршей.
Сейчас в качестве упражнения для сольфеджио у начинающих музыкантов — оркестра С — Хельмхольц выбрал раннее произведение Шредера «Привет Млечному пути». Хельмхольц рассчитывал этим восторженным куском с простой виолончелью втянуть новичков в музыку. Звезды Млечного пути, говорил сам Шредер, находятся в десяти тысячах световых лет от Земли. И, если вы хотите отослать им музыкальный привет, то надо играть громко и четко.
Оркестр мычал, визжал, завывал и вопил, пытаясь достичь далекой звезды. Музыканты умолкали один за другим, пока, как это часто случалось, не остался один барабанщик.
«Бум, бум, бум», — стучала бочка. Бил по ней Большой Флойд Хайрс, самый большой, самый приятный и самый тупой парень в школе. К тому же, он был самым богатым. Ему в наследство должна была достаться отцовская химчистка.
«Бум, бум, бум», — стучала бочка Большого Флойда.
— Спасибо за терпение, Флойд, — остановил его Хельмхольц. — Многие могли бы последовать твоему примеру. Сейчас мы пройдем все с начала, и я прошу каждого закончить, не важно уже как.
Когда Хельмхольц поднял свою палочку, в зал вошел школьный гений — Шредер. Хельмхольц кивнул в знак приветствия.
— Давайте, парни. Тут автор этого произведения. Не разочаруйте его, — попросил учитель.
Оркестр опять попробовал передать привет Млечному пути и опять провалился.
«Бум, бум, бум», — в полном одиночестве бухала бочка Флойда.
Хельмхольц извинился перед композитором, который сидел у стены на раскладном стуле.
— Извините, мы всего второй раз пробуем. Они сегодня это произведение первый раз в глаза увидели, — сказал он.
— Я понял, — сказал Шредер.
Шредер был маленького роста, всего 1,6 метра, хорошо сложенный, но худой. У него был великолепный лоб, высокий и обычно нахмуренный. Элдред Крейн, учитель английского, называл этот лоб «белыми скалами Дувра». Неустанное сверкание Шредеровских мыслей придавало ему тревожный вид, который лучше всех охарактеризовала Хал Бордо, учитель химии.
— Шредер, — сказала она однажды, — похож на человека, посасывающего очень кислый лимонный леденец. А когда леденец заканчивается, он готов всех убить.
Фраза про убийство была, конечно, всего лишь метафорой. Он никогда не был хоть сколько-нибудь импульсивным.
— Возможно, вы объясните мальчикам, что хотели сказать этим произведением? — спросил Хельмхольц у Шредера.
— Нет, — ответил Шредер.
— Нет? — переспросил Хельмхольц с удивлением. Отрицание не было похоже на Шредера. Обычно, лучше него никто не мог зажечь оркестр.
— Я не хочу, чтобы они пробовали еще раз.
— Я ничего не понимаю.
— Я не хочу, чтобы кто-либо еще играл мою музыку, — Шредер встал и устало оглянулся. — Я хочу забрать ноты, если вы не возражаете.
— Зачем?
— Чтобы сжечь. Это мусор. Полный мусор, — он слабо улыбнулся. — Я покончил с музыкой, мистер Хельмхольц.
— Покончил? — вскричал учитель, хватаясь за сердце. — Этого не может быть!
— Я не знаю, что будет дальше, — пожал Шредер плечами. — Я знаю, что происходит сейчас. Все, чего я хочу, чтобы вы меня больше не беспокоили просьбами сыграть мои идиотские, пошлые и бессмысленные произведения.
Он попрощался с Хельмхольцем и вышел.
В оставшееся время Хельмхольц не замечал оркестр. Он думал только о шокирующем и необъяснимом решении Шредера бросить музыку.
После занятий Хельмхольц зашел в учительскую столовую. Был обеденный перерыв. К нему подсел гениальный барабанщик Большой Флойд Хайрс.
Он пришел не случайно. Ему было, что сказать учителю. Это желание редко его посещало, и он чувствовал себя как локомотив, сбрасывающий пар.
И он начал хрипеть.
— Мистер, Хельмхольц, — прохрипел Флойд.
— Да? — ответил Хельмхольц.
— Я... я, я хочу, чтобы вы знали: мне кажется, что мне надо покончить с бездельем.
— Превосходно!
Хельмхольц был готов на все ради людей, которые стараются. Даже в случае Большого Флойда, когда старайся — не старайся — результат один.
Теперь тот ошарашил Хельмхольца, вручив ему песню, которую сам же и сочинил.
— Я хочу, чтобы вы на нее посмотрели, — попросил Флойд.
Для него такая музыка была так же трудна, как для Бетховена — Пятая симфония, подумал учитель.
У нее было название: «Песня для Сельмы», и слова:
Я порвал цепи, которые меня связывали.
Я перестал быть клоуном.
Это было мило с твоей стороны — напомнить мне,
Что если я посмотрю, то найду себя.
О, Сельма, Сельма, спасибо тебе.
Я никогда не скажу: «Прощай».
Пока Хельмхольц изучал слова и музыку, автор песни ушел.
В полдень в учительской столовой разгорелся жаркий спор. Учитель химии Хал Бордо сформулировала тему: «Компенсирует ли новость о том, что Большой Флойд собрался стать музыкальным гением, новость о том, что Шредер решил бросить музыку?»
Уколоть Хельмхольца было главной целью спора. Пока эта проблема была исключительно трудностью самого оркестра — оркестр перестали рассматривать всерьез и развлекались все, кроме Хельмхольца. Учителя еще не знали, что Шредер вообще больше не собирался учится.
— Мне кажется, — сказала Бордо, — что если отсталый ученик решает взяться за музыку оркестра, а гений отказывается от нее в пользу химии, то не один из них поумнел, а второй поглупел, а оба поумнели.
— Да, — ответил Хельмхольц тихо. — Способный мальчик может подарить нам новый отравляющий газ, но глухой не может подарить нам новую мелодию.
Учитель физики Эрнест Гропер присоединился к спору. Это был крепкий, прагматичный, похожий на бомбу мужчина, который с сентиментальностью вспоминал войну. Когда он поставил свои тарелки с подноса на стол, создалось впечатление, что он с удовольствием подчиняется законам механики, потому что считает их превосходными, а не оттого, что не может их преодолеть.
— Вы слышали новость про Большого Флойда Хайрса? — спросила его Бордо.
— Великого ядерного физика? — переспросил Гропер.
— Великого кого?
— Большой Флойд сказал мне утром, что он собирается им стать. Сказал, что ему надоело бездельничать и он хочет стать ядерным физистом. Я понял, что он имеет в виду ядерного физика, но может, он говорил про ветеринара? — Гропер взял в руки лист с «Песней для Сельмы». — Что это?
— Большой Флойд написал, — ответил Хельмхольц.
— Вот чем он занят все эти дни! — Гропер поднял брови. — Сельма? Какая Сельма? Сельма Риттер? — он засунул салфетку под воротник.
— Мы знаем только Сельму Риттер, — сказал Хельмхольц.
— Должно быть, это она. Большой Флойд сидит с ней за одной партой на физике. Какая безумная, перемешанная парта. Шредер, Большой Флойд и Сельма Риттер.
— Они сидят втроем? — спросил Хельмхольц задумчиво.
— Я думал, Шредер поможет утихомирить Большого Флойда и Сельму, — Гропер задумался. — И ему удалось, не так ли? — он вопросительно посмотрел на Хельмхольца. — Джордж, ты случайно не знаешь, какой у Большого Флойда IQ?
— Я даже не хочу знать. Я не верю в IQ.
— В офисе директора есть секретная папка. Если тебе охота сильных ощущений, посмотри там его IQ.
— Кто такая Сельма Риттер? — спросила Хал Бордо и посмотрела сквозь стекло, разделяющее столовые учителей и учеников.
— Кроха, — ответил Гропер.
— Совсем кроха, — подтвердил учитель английского Элдред Крейн, — робкая и не слишком популярная.
— Сейчас с Большим Флойдом она несомненно популярна, — возразил Гропер. — Судя по всему, у них большая любовь. Я должен отсадить их от Шредера. Не знаю как, но они его сильно расстраивают.
