Анатолий Иванов - Ермак
Анатолий Иванов - Ермак краткое содержание
Анатолий Иванов
Ермак
Часть первая
ГУЛЕВЫЕ ЛЮДИ
В XIII веке народы Западной Сибири подверглись нашествию с Востока. Более трехсот лет пришельцы жестоко угнетали коренное сибирское население.
Трудно представить себе картину беспощадного грабежа татарами местного поселения, вот хотя бы тех же остяков.
…С воем скачут мимо горящих чумов и землянок татарские всадники…
…Выбрасывает татарин из остяцкого жилища всякую рухлядь — меховую одежду, тряпки, посуду…
…Прямо за косы, подхлестывая плетьми, выволакивает наружу одну за другой двух красивых девушек-остячек…
…Гонят татары по горящему поселку толпу воющих остяков…
Особенно жестоким стало обращение завоевателей с местным населением при хане Едигере и его соправителе Бекбулате.
Молодой, почти безбородый еще мурза Баянда осадил пляшущего под ним коня. Сверкая посеребренной кольчугой, закричал:
— Пленных привязывать к седлам! Этих девок везти в повозке, — ткнул Баянда плетью в двух красивых молодых остячек, стоящих в воющей толпе сородичей.
Захлопали плети. Человеческий вой поднялся еще выше. Несчастным остякам крепко захлестывали запястья рук, концы веревок привязывали к седлам. Девушек-остячек втолкнули в крытую повозку. Вся процессия под вой и плач пленников, громкое щелканье плетей двинулась прочь от горящего селения.
Потягивая из кальянов, на атласных подушках возлежали двое — тучный, бородатый, свирепого вида хан Едигер и тощий, с узкой бородкой клинышком, с хитрыми узкими глазами его брат Бекбулат.
Мурза Баянда стукнул лбом об ковер:
— Любимец аллаха великий хан Едигер!
Снова стукнулся об ковер, повернулся к тощему:
— Мудрый и славный хан Бекбулат! Вонючие остяки, задолжавшие ханский ясак, пришли просить за то прощение. Провинившиеся дают в ханские наложницы двух самых красивых своих девушек.
Тучный Едигер лишь сердито выпустил изо рта облако табачного дыма, а Бекбулат нетерпеливо взвизгнул:
— Посмотрим… наложниц!
Голодные, измученные пленники — человек с полсотни — по-прежнему со связанными руками стояли, окруженные татарскими воинами, перед ханским дворцом в Кашлыке. Когда на крыльце появились Едигер, а за ним Бекбулат, захлопали плети, раздались крики:
— На колени! На колени!
Толпа повалилась головами вниз. Остались стоять лишь две девушки — головы их были опущены.
Едигер смотрел на них, попыхивая дымом трубки. Баянда черепком плети поднял подбородок одной девушки, потом другой. Они были одинаково красивы.
— Близнецы, — сказал Баянда.
— Еще перепутаем, — пропищал Бекбулат.
Что-то наподобие улыбки проступило на мрачном лице Едигера и исчезло. Он вынул трубку кальяна изо рта, проговорил:
— Остячек — в наши гаремы. — И повернулся к Баянде. — Остальных отвезешь в Астрахань, на невольничий рынок.
— Только, мурза Баянда, не продешеви, — проскрипел Бекбулат.
А по другую сторону Урала бесконтрольно хозяйничали «великопермские властелины» — купцы Строгановы. Состоящие у них на службе вооруженные отряды постоянно и также беспощадно грабили местных коренных жителей.
…Многие чумы были в огне, другие просто повалены…
…По бывшему стойбищу бегут люди в обветшалых казацких кафтанах, тащат к берегу вороха собольих, лисьих, беличьих шкурок, грузят на большой струг…
…Люди в стрелецких кафтанах, тоже заношенных, согнав жителей стойбища на поляну и положив их на землю, держат их под дулами пищалей…
Бежит свирепого вида мужик в кафтане красного сукна, опоясанный широким восточным ремнем с драгоценным накладом. На поясе у него тяжелая сабля, в руке увесистая плеть.
— Все схоронки сыскать! — заорал он. — Ванька! Кольцо!
— Ну? — откликнулся молодой казак в синем кафтане.
— Вот этот чум обшарить! — Руководитель грабежа ткнул плетью в ближайшее вогульское жилище, молодой казак скрылся в нем…
Полуденное солнце играло над летней тайгой…
Послышался сперва радостный женский смех. Потом в кадре — бегущая куда-то по высокой траве молоденькая девушка. Она обернулась, сверкнула на бегу ослепительной своей красотой — и побежала дальше.
— Держи ее! — вскричал, смеясь, парень в худой крестьянской одежде. Таежная лайка устремляется за девушкой, за собакой — парень. Все одновременно вбегают на небольшой пригорок, парень и девушка с хохотом валятся в немятую лесную траву, молодо играют и целуются.
Таежная лайка давно была свидетелем их счастья. Наверное, ей это уже было неинтересно, она отвернулась равнодушно.
— Ты через край-то не балуй! — воскликнула наконец девушка, сверкнув счастливыми глазами. Она освободилась от его объятий. Застегивая кофтенку, поднялась, чуть отошла, стала смотреть вдаль на бескрайние лесные дали, открывающиеся с пригорка, на синюю полосу невысокой горной гряды. Парень тоже встал, подошел к ней. Было ему лет 18, в плечах широк и силен, волосы темные, вьющиеся…
— А что там, Ермошенька?
— Камень-горы это, по-вогульски — «Урал», — ответил он.
— Я знаю… А за Камнем-то что? Край света?
— А там, говорят, Сибирь-земля лежит. Бескрайняя… И еще краше этой будто. Поженимся, да и махнем туда, а? Охотник я не из последних. Заживем! А, слышь, Алена?
Алена помолчала. Потом ткнулась лицом в его широкую грудь.
— Ох, Ермошенька! Когда ты так говоришь — на сердце у меня томно делается. Будто не радость, а горе оно чует.
На этих словах собака насторожилась, вскочила, дважды тявкнула тревожно.
Быстро поднялись и Ермолай с Аленой. Собака сорвалась с места, за ней бросились и парень с девушкой… Сбежали с пригорка, выбежали на опушку, остановились. Донеслись до них издалека воющие человеческие голоса.
Впереди был низкорослый кустарник. Над ним стали подниматься столбы дыма. Потом послышался выстрел, другой…
— Это что-то там, в вогульском стойбище! — вскричал Ермолай. — Ну-ка, айда!
— Ой! — прижала Алена к груди обе руки. — Ермолай!
И побежала за ним.
Молодой казак по имени Иван Кольцо вышел из чума, сказал:
— Ничего там нет, кроме обглоданных костей.
— Как ничего? Чья это нора? — Начальник над грабителями шагнул к лежащим на земле людям. — Ну? А то повелю чум сжечь.
Из кучи людей поднялся вогул лет под тридцать.
— Наша чум. Игичей моя звать.
— Твой? — Начальник над грабителями ринулся к вогулу, бросил его к ногам Кольца. — Где твоя схоронка?
— Нету ничего хоронить.
— Секи его, пока не скажет. — И бросил Кольцу плеть.
Плеть Иван Кольцо поймал. Но, помедлив, отрезал вдруг:
— Я к тебе, Сысой, в палачи не нанимался.
Швырнул ему плеть назад, повернулся и пошел.
— Что-что? Ты… Да за такое ослушанье…
— Моя похоронка нету, — опять простонал Игичей.
— A-а, нету! — взъярился Сысой. — Сейчас узнаем, есть али нету!
И замахнулся плетью, ударил, замахнулся было второй раз.
Но в это время выскочила из-за чума собака-лайка и вцепилась в Сысоя. Тот, крутнувшись, отбросил пса, выхватил саблю и, когда собака снова ринулась, рассек ее пополам.
Все, словно оцепенев, смотрят на происходящее.
Собачья кровь, видимо, совсем опьянила Сысоя.
— Говори, где шкурки!
И он страшно замахнулся саблей теперь на вогула.
— Стой! — Это Ермолай с криком вылетел из-за чума, молнией метнулся на Сысоя, с ходу повалил его.
Сысой вскочил с земли первым.
— A-а, Ермошка, вонючая говешка! — зарычал Сысой и двинулся на него с обнаженной саблей. — Сейчас рассеку тебя, как твою паршивую собаку!
Все, включая Ивана Кольца, по-прежнему смотрят на все это как парализованные.
Ермолай схватил прислоненные к чуму деревянные вилы-рогатины и сам пошел на Сысоя. Тот в страхе попятился, уперся спиной в ствол растущего посреди стойбища дерева. Ермолай прижал его к дереву острыми, как шилья, рожками деревянных вил.
— Бросай саблю, кишки выпущу!
Сысой в страхе отбросил саблю. Ермолай крикнул опять:
— Игичей! Вогулы! Бей грабителей!
— Мой друг Ермошка на помощь пришел! — вскричал Игичей.
Лежащие на земле люди было зашевелились, но кто-то из казаков выстрелил вверх, и они притихли.
— Ты, парень, не дури! — Кольцо тронул Ермолая за плечо.
— Не трожь его! — вскричал женский голос, и Алена, появившись из-за чума, с ходу оттолкнула Ивана. Потом сама повисла на Ермолае: — Да ты чего? Ведь засекут тебя, Ермолай! Беги!
— На помощь, на помощь! — взревел Сысой.
Но от реки и так бежали уже казаки с саблями наголо. Ермолаю ничего не оставалось, как развернуться со своими вилами им навстречу и отступать под ударами сабель. Какое-то время он еще отбивался, пока от обрубленных саблями вил не осталась коротенькая палка. Казаки наконец навалились на него.
