Мартти Ларни - Современная финская новелла
— Почему?
— Потому что у них нет слонов.
— Да потому что вы не можете! У вас денег нет!
— Ах нет! Как бы не так!
— Мы же знаем, что нет! Ведь у вас отец бродяга.
Мы бросаем в сестер Суниайнен песком. Они отвечают тем же. Щиплет глаза. Я хватаю кусок доски и швыряю в них. Девчонки хотят догнать нас. Но они плохо бегают. Сестры кидают в нас камнями, но попасть не могут.
Мы не пойдем в цирк, это правда. Душа болит, прямо вся разрывается.
Мы бродим по площадке до темноты. Зажигаются огни. Красные лампы блещут, как горящие маки. Звездные арки пульсируют. Человеческие тени качаются в возникших на площади столбах. Из шапито доносится музыка, а в нос ударяет особенный запах, терпкий и душный. Это, наверное, пахнет лев.
— Или змея.
— Змеи же не пахнут.
Вильо выдумывает всякое, ему ведь только пять лет. Я смеюсь над ним. Какой-то мужчина начинает выкрикивать в микрофон:
— Фокусник! Лев! Африканский глотатель огня!
У брата округляются глаза.
— Огонь нельзя глотать. От этого можно умереть.
— Может, у него в горле какая-то трубка.
К воротам в свет прожекторов выносят большой помост. На него запрыгивает удивительный негр. Он без рубашки, в какой-то коротенькой шелестящей юбке. На шее звенят бусы и обручи. И зубы хищника, крокодила или гориллы. Покачивания бедер. Топот ног. Раскатистый белый смех. В руках у него труба, в которую он кричит:
— Абаба яллалей! Абаба яллалей! Африка зовет! Африка зовет!
Потом он исчезает в шатре. Нам не видно, что происходит внутри. Нам не видно, как выступают фокусник, женщина-силач. И ниоткуда не появляется добрый взрослый незнакомец, который склонился бы к нам и по-дружески спросил:
— Хотите ли вы попасть в цирк, дети?
Уже поздно, слишком поздно. Мама сидит дома и шьет, согнувшись. После того как она уже достаточно отругала нас, я осторожно спрашиваю ее о деньгах на билет, хотя заранее знаю, что она ответит.
— Мы не можем позволить себе такую глупость. И к тому же у нас в доме есть собственный фокусник.
Вильо плачет в постели. Я не плачу и решаю про себя, что мы обязательно пойдем в цирк. Каким образом? Я что-нибудь придумаю. Рассказываю об этом братишке на ухо, и он сразу же перестает всхлипывать.
— Абаба яллалей! Абаба яллалей! Африка зовет! Африка зовет!
Луна светит в окно. Я все еще не сплю. По луне ходит человек, тот, в черной рубашке, с морщинистым лицом. Он смотрит на меня и посыпает землю желтыми опилками, лунными опилками, лунным песком. Я стою посреди лунного поля, и мне холодно, сиротливо, как будто я сама луна или звезда в космосе. Я иду к земле по длинной световой дуге. Если я упаду с нее, то превращусь в звездную точку и улечу. Не сыпь свой песок, человек в черной рубашке! Иначе я упаду и улечу. Далеко-далеко…
— Ирья, проснись, Ирья!
Вильо еще не надел рубашку. Он уже встал. У него проступают все ребра, как будто там внутри грабли или какие-то прутья. У него что-то было с легкими. А теперь все прошло.
Выглядываю из окна. Листья падают с деревьев и бегут, гонимые ветром. Летят галки, светит солнце. Мама велит нам принести дров в баню. Огонь трещит и стреляет под котлом. Мама помешивает белье деревянной палкой. Щелочной камень трогать нельзя.
Нам приходится помогать ей в бане все утро. У Вильо не хватает сил, чтобы выжимать простыни. Пусть полощет полотенца. На двери бани надпись: Йелыв удов зи алток, инреваз нарк. Я нарочно написала задом наперед обыкновенные слова: «Вылей воду из котла, заверни кран». Все знают про розу, упавшую на лапу Азора, но никто не знает двух слов, известных мне. Это «топот» и «потоп».
Вилка пахнет селедкой. Ненавижу селедку. Набираю в ковшик воды, иду с вилкой к помойке и поливаю ее. Ем только картошку. На тарелке нельзя ничего оставлять, но Вильо все же оставляет. Мы торопимся. Еда в животе булькает, когда мы бежим.
Уже далеко за полдень. Ветер несет пухлые облака по краю неба. Полы шапито плещутся на ветру. Старичок с бородой возится перед вагончиком, прибивает молотком оторвавшиеся таблички. Дергаю Вильо за руку.
— Здрасьте!
— Здравствуйте, здравствуйте.
— Мы пришли узнать… А нет ли у вас какой-нибудь работы?
— Работы… для таких клопов… — говорит он. У него во рту гвоздь. Борода шевелится и подрагивает.
— Да. Чтобы бесплатно попасть на представление.
— Ох-ох-ох! Нет у меня такой работы. И даже обещать не имею права.
Он качает головой и вколачивает гвозди — руки у него большие, с выступающими венами. Мы отходим подальше. У Вильо оттопыривается нижняя губа.
Но я уже смотрю на следующий вагончик. На краю площадки женщина склонилась над тазом с бельем. Из него подымается пар. Все сегодня стирают. Крошечный прыщавый ребенок теребит женщину за платье. «А-а-а!» Чего он плачет? Я нахожу на земле соску и облизываю ее. «А-а-а!» Сую соску ему в рот, и малыш перестает орать.
— Здрасьте. Мы пришли узнать, нет ли у вас какой-нибудь работы.
— Ничего другого у нас и нет, — отвечает женщина.
Объясняю ей суть дела. Но она качает головой. Такой работы нет. И не предвидится.
— Пойдите спросите там, — говорит женщина, указывая рукой вперед.
На ступеньках вагончика сидит мужчина.
Тот, в черной рубашке, со сморщенным лицом. Тот, что рассыпает желтые опилки, звездный песок, звездный порошок, вызывая на душе холод и одиночество.
Он небольшого роста. Почему же я боюсь его, хотя он такой маленький и щупленький? Он сидит на ступеньках и ковыряет в зубах спичкой. У него изо рта вылетают мельчайшие щепочки. Он берет новую спичку, кусает ее и выплевывает огрызки на землю. Его глаза следят за нами, хотя он и не смотрит в нашу сторону.
— Здрасьте… Мы пришли узнать, нет ли у вас работы.
— Ах, работы!
Он отламывает ядовитый кончик спички, раскусывает ее пополам и ковыряется в каком-то заднем зубе. Прочистив его основательно, он выбрасывает спичку. Мужчина смеется. Я не знаю, почему он смеется.
— Ах, работы! Хорошо, найдется для вас работенка, — говорит он.
Он велит нам следовать за ним. Я беру Вильо за руку. Работа! Нам дадут работу!
Мужчина в черной рубашке ведет нас через кусты на склон. Там натянута бельевая веревка. Она привязана к двум кольям. На ней колышутся белые простыни.
— Стойте здесь, — распоряжается мужчина, — и держите колья, чтобы ветер не сорвал белье моей старухи.
— А мы потом попадем в цирк? — спрашиваю я.
— Точно попадем? — пищит Вильо.
— Да, да, — отвечает мужчина и начинает спускаться с холма.
— А как долго нам здесь стоять? — кричу я ему вслед.
— Пока белье не высохнет.
Из шелестящего кустарника раздается его приглушенный смех. Черная рубашка мелькает раз, другой, потом макушка. Он пропадает из виду.
Дует ветер. Мы вцепляемся обеими руками в колья. Вильо стоит на одном конце веревки, я на другом. Палки дрожат. Мы изо всех сил удерживаем их от падения. Ветер рвет веревку и хлопает простынями.
— Подумай только, Вильо, мы попадем в цирк!
— И увидим огненного человека.
— Глотателя огня. Он глотает огонь.
— А жар достает ему до живота?
— Наверное.
— Но ведь живот может сгореть.
— Не сгорит, там есть какая-то перегородка. Какая-нибудь огнеупорная пленка.
— Какая пленка?
— Ну такая… Из жести. Жестянка, а в ней вода.
Холодно. Ветер бушует и вертит все вокруг. Темные тучи клубятся за церковными шпилями. Интересно, где те кленовые листья, что мы вчера собрали? Сколько нам придется стоять? Тело покрылось мурашками. А ветер становится все сильнее и холоднее. Приходится еще крепче держаться за колья. Если мы будем плохо держать, ветер повалит их. И тогда придет человек в черной рубашке, рассердится на нас, и мы не попадем в цирк.
— Ирья…
— Что?
— Сколько нам еще стоять?
— Пока простыни не высохнут.
— А когда они высохнут?
— Не знаю.
Порывы ветра приносят с собой мельчайшую изморось. Наши рубашки намокают. Руки мерзнут. Ветер с воем пронизывает тело. Он чуть не поднимает нас и пытается вырвать колья и простыни. Мы удерживаем их, сжав зубы.
— Ирья… Мне холодно!
— Мы должны выдержать. Подумай только, Вильо, глотатель огня…
Я жду и жду, что придет мужчина в черной рубашке и отпустит нас. Но его не видно. Щупаю простыни. Они еще совсем сырые.
— Ирья… Я больше не могу.
— Вильо, давай потерпим еще немножко и тогда попадем в цирк.
Братишка не отвечает. Его посиневшие губы едва шевелятся на ветру, развеваются волосы, развевается рубашка. Что я буду с ним делать, если он сейчас заплачет?
Неожиданно налетает страшный порыв ветра, резкий и беспощадный как объятия хищника. Он воет, бушует, ревет. Он хотел бы поднять нас и унести с собой. Мы цепляемся за колья, сгибаемся, качаемся, и я громко кричу Вильо:
