Святослав Логинов - Во имя твоё
Происшедшее никак не укладывалось в голове Рено. Они с Казимиром благополучно перевалили через горы к этому городу, где никто не подозревал об ужасах, царящих по ту сторону хребта. Правда, и здесь жили не сытно, а болели часто, но не было ни голода, ни чумы. Вечерами люди на улицах пели и смеялись. Их говор казался Рено родным, хотя Казимир утверждал, что это какой-то новый язык, еще непонятнее, чем прежде.
Первый день они провели, осматривая город и заходя помолиться во все попадающиеся церкви. На второй день решили искать работу. Деньги у них кончились, а идти прося милостыню или просто подбирая, что плохо лежит, как они делали в опустошенных местах, было нехорошо и опасно. Правда, у Рено оставалось зашитое в куртку золото, но он не мог тратить его. Это была цена Ренаты, он шел выкупать ее.
Работы найти не удалось. По старой привычке они ночевали за городом, забившись в придорожные кусты, а когда утром вошли в город, их окружили вооруженные люди и, направив в грудь Казимиру арбалеты, приказали остановиться. Казимир не понимал, что ему говорят, и Рено пришлось объяснять. Арестовавшие их люди почему-то очень боялись Казимира и шли на почтительном расстоянии, держа заряженные арбалеты наготове.
Их привели в просторный зал, напоминавший церковь. Сходство еще усилилось, когда явилось несколько господ в длинных мантиях и принялись с важным видом переговариваться на непонятной Рено латыни. Рено, слыхавший от Казимира о любви ученых к бесконечным диспутам, приготовился к длительному ожиданию, но собравшиеся удивительно быстро пришли к единому выводу и объявили, что Казимир болен проказой.
Рено был так поражен, что даже не разъяснил другу, в чем его обвиняют.
– Не может того быть! – воскликнул он громко и так уверенно, что его стали слушать. – Что я прокаженных не видел? Они в балахонах белых и с колокольчиками. Говорят, у них пальцы отваливаются, кожа с живых слезает, а Казимир вон какой здоровый! Ну не понимает по-вашему, так не всем же понимать. – Рено вдруг смутился, сообразив, что не годится ему, мужику и беглому крепостному, спорить с важными господами.
Однако, господа были скорее удивлены, чем разгневаны, и один из них снизошел до того, чтобы человеческими словами сказать Рено:
– Представленный на наше рассмотрение пациент страдает самой опасной и заразительной формой проказы, именуемой lepra polonika. Если взглянуть на его голову, то можно увидеть устрашающего вида коросту, образованную из волос и мозгового вещества. Черепная коробка у пациента расплавлена, мозг изливается наружу через обширные и многочисленные язвы. Так учат нас многие великие наставники.
Казимир, когда Рено пересказал эту речь, был совершенно уничтожен. Он покорно шел, куда ему указывали, и только поминутно восклицал, запустив пальцы в колтун:
– Вот же голова, целая! У нас полдеревни таких!
Казимира привели в собор, заставили лечь в приготовленный гроб. Зазвучал орган, началась заупокойная месса. Люди, заходившие в церковь, в испуге смотрели, как отпевают живого человека. Казимир лежал, даже не пытаясь пошевелиться, и только временами постанывал:
– Иезус, Мария! За что же? Целая голова-то!
Священник тоже пугался Казимира и спешил поскорее закончить обряд. Он подал знак, четверо крючников подняли гроб на длинные палки и понесли на кладбище. Рено бежал за ними, страшась, что сейчас Казимира живьем закопают в могилу.
Но до этого не дошло. Священник пробормотал еще несколько фраз, набрал лопату земли, высыпал на ноги Казимиру и, облегченно вздохнув, отошел. Теперь Казимир считался похороненным, и ему позволили встать. Служка издали кинул длинный балахон с прорезями для глаз, трещотку и палку. Казимир оделся и, сопровождаемый арбалетчиками, пошел по улице, нерешительно постукивая трещоткой. Народ мгновенно расступался.
Казимира привели на берег к лежащей на песке лодке, и Рено, тоже смертельно перепугавшийся, когда увидел друга в одежде прокаженного, передал слова начальника стрелков, что лодку ему дарит магистрат, и что он должен немедленно уплыть вверх или вниз по течению и никогда больше не показываться в окрестностях города.
Казимир столкнул лодку на воду, сел на корме, безвольно опустив руки. Лодка, медленно поворачиваясь, поплыла вниз по реке.
Когда лодка скрылась за ближайшей косой, священник подошел к Рено и сказал:
– Тебе, сын мой, тоже лучше покинуть город.
– Я не могу, – ответил Рено. – У меня нет денег, я не успел здесь ничего заработать.
– На, возьми, – священник бросил на мостовую несколько монет и ушел.
Теперь Рено сидел у подножия невысокого плоского холма, разглядывал древнюю триумфальную арку, превращенную горожанами в крепостную башню, и пытался собрать разбегающиеся мысли.
Раньше он шел с Казимиром, а теперь идти некуда. В Риме делать нечего, а на востоке… В самом деле, не к песьим же головам идти.
На вершине холма что-то сооружали, оттуда слышались громкие голоса и стук топоров. Пара лошаков, тяжело поднимаясь в гору, провезла мимо Рено телегу с бревнами. Рено поднялся и пошел посмотреть. Он увидел массивный столб, опутанный старыми цепями. Четверо человек, нестройно стуча топорами, кололи толстые поленья, еще двое складывали вокруг столба костер, чередуя слои дров со слоями мелкого хвороста. Монах-доминиканец стоял рядом с рабочими и что-то указывал им.
«Ведьму жечь будут», – сообразил Рено.
За свою жизнь он перетаскал столько дров, что их могло хватить на тысячу аутодафе, но сам он еще ни разу не видел этого действа. Ему захотелось узнать, кого и за что будут жечь, но подойти к доминиканцу он побоялся. Среди начавших собираться зевак Рено заметил странствующего монаха-францисканца. Тот сидел на камне, босые ноги высовывались из-под перепоясанной грубой веревкой рясы.
– Святой отец, за что ее будут жечь? – спросил Рено.
– Кого? – не поворачивая головы, переспросил монах.
– Ведьму.
– Будут жечь не ведьму, а еретика, – поправил монах.
– А-а-а!.. – разочарованно протянул Рено, боявшийся и в то же время желавший увидеть что-то вроде того, о чем рассказывали ему в гостинице. – И чем же он согрешил?
– Безбожник, – коротко ответил францисканец.
Он подтянул ноги, сел прямо и, увидев, что послушать подошло еще несколько человек, начал рассказывать:
– Еретик учил, что Земля наша кругла как шар, и будто бы половина людей, антиподами именуемая, ходит по ней вверх ногами. (В толпе раздался смешок.) Утверждал также, что не Солнце совершает свой путь по небу, а напротив, вся Земля вокруг Солнца вертится, что, конечно, неверно, ибо тогда головы у людей кружились бы как на потешной карусели. Солнце, подчиняясь слепым стихиям, носится по Вселенной, неустроенной и не имеющей себе никаких границ. Все на свете устраивается вихрями, в коих усматриваем бесовские силы, бога же нет нигде.
– Как так, нет бога? – громко спросил Рено. – Зачем же жить, если нет бога?
– Мерзкое и зловредное учение, – подтвердил монах. – Давая ложное представление о мироздании, не оставляет в нем места для господа. Истина же говорит обратное. Земля наша круглая, но плоская, наподобие лепешки, покоится на спинах трех китов. Над Землею расстилается твердое и плотное небо. В том легко может убедиться каждый, кто не поленится поднять глаза ввысь. Выше тверди небесной расположены семь подвижных хрустальных сфер: Солнца, Луны и блуждающих планет. Над ними лежит сфера неподвижных звезд, и это предел, до которого может проникнуть взор человеческий, ибо еще выше вознесены райские кущи, обитель господа бога нашего, а также сферы неземного огня, музыки и гармонии..
– Святой отец! – прерывающимся голосом спросил Рено. – Раз Земля похожа на блин, значит где-то у нее есть край, с которого можно перейти на небо и подняться на него. Знаете ли вы, где такое место?
– Такого места нет, ибо небесная твердь не просто стоит на земле, но опускается на дно морское, и проплыть туда нельзя – сильные бури и ветры топят и отгоняют дерзкий корабль. Но впрочем, на востоке, на берегу моря Сирийского, где небо уже весьма невысоко, есть скала, с которой можно до неба допрыгнуть. Только трудно это, потому как грехи наши тяжкие тащат вниз. Души же безгрешные на небо и без того попадут, а прежде времени и без воли божьей туда не стремятся. Так что можно с уверенностью сказать…
Рено незаметно отошел. Он узнал все, что хотел, и понимал, что если дослушает до конца, то придется подавать францисканцу милостыню, а тратить полученные от священника медяки надо было более разумно.
Костер был совсем готов, его оцепили вооруженные гвардейцы, отовсюду на холм стекался народ. Уже не один, а несколько доминиканцев ходили вокруг, раскладывая на поленьях листы каких-то рукописей, должно быть, еретических сочинений. Рено разглядел на листах рисунки со страшными хвостатыми звездами и многочисленными концентрическими кругами, вероятно, теми самыми бесовскими вихрями.
