Густав Беннеке - Современная норвежская новелла
— «Селабим»?
— Нет, я сказал «СИМ».
Мэри и Билл целуются. Целуясь, они приоткрывают дверь. В детской Джон, в прошлом страдавший гемофилией, играет с электрическим поездом, а рядом стоят остальные члены счастливого семейства. Звуки органа. На экране возникает надпись: «История мальчика Джона, страдающего гемофилией, — подлинная история. Вам сейчас поведала о ней фирма „СИМ“. Запомните: „СИМ“. Только не „СЕЛАБИМ“. Просто „СИМ“! Препарат в виде пилюль, под воздействием которых — при несчастных случаях — свертывается кровь у больных гемофилией!»
На экране — новое незнакомое лицо:
— Через несколько минут мы покажем вам очередной эпизод из цикла приключений Перри Мэйсона. Но сначала мы должны сообщить вам одну новость.
Тут я кое-что вспомнил. Ведь я сижу в обществе четырнадцати коммивояжеров в отеле провинциального городка, где набираюсь сил после болезни. Сижу за стаканом кока-колы, целительного напитка для больных гемофилией, — да нет, что это я, прошу прощения… Ни один из четырнадцати коммивояжеров не заходил так далеко в своем требовании отменить всяческие ограничения для телевизионной рекламы, как я. Впрочем, когда идет передача цикла о Перри Мэйсоне, тут даже сами американские продюсеры не склонны прерывать его рекламными интермедиями.
Слишком уж увлекательны приключения Перри Мэйсона! Между прочим, установлено, что гидростатическое давление в городе Нью-Йорке резко возрастает всякий раз, когда в телепрограмму вторгается, например, реклама сигарет «Кэмел». Но не сигареты «Кэмел», кстати отличного качества, тому причиной. Выяснилось, что волнующая передача стимулирует некий естественный позыв, иными словами, зрители спешат посетить место, которое принято называть кабинетом задумчивости, и там спустя некоторое время они дергают шнурок. И потому они так ничего и не узнают о достоинствах сигарет «Кэмел». Внезапное и повсеместное повышение гидростатического давления в городе Нью-Йорке свидетельствует, что реклама в данном случае бесполезна. Как и следовало ожидать, недавно фирма «Кэмел» выпустила огромную партию ночных горшков для зрителей, которые не хотят отрываться от лицезрения Перри Мэйсона на экране. Горшок фирмы «Кэмел» по желанию может также быть использован как пепельница.
Впрочем, вспоминаю опасения одного эксперта. С этим симпатичным человеком я познакомился в Голливуде. Он был уполномоченным фирмы, снабжавшей страны Дальнего Востока телевизионными фильмами. «Я всей душой за рекламу, — сказал мне этот господин. — Но мне случалось сталкиваться с непредвиденными осложнениями. В прошлом году, к примеру, мы продали одной газовой компании документальный фильм о нацизме. Но из этого дела чуть не вышел скандал, который легко мог бы вылиться в судебный иск о возмещении крупной суммы денег. Понимаете ли, в фильме показывалось, как людей умерщвляли в газовых камерах, а это, понятно, никак не устраивало газовую компанию. Отсюда вам должно быть ясно, — заключил эксперт с иронической улыбкой, — что, сбывая свою продукцию, следует проявлять предельную осмотрительность».
Но и эту историю я не рассказал четырнадцати коммивояжерам. Зачем дразнить собеседников, когда твое здоровье и так идет на поправку?
ЭЙНАР ЭКЛАНД
Освобождение
Перевод Л. Горлиной
Не выйдет из него толка, говорили они всегда. Нечего и ждать. Он частенько слышал такие слова.
Они, эти, хозяева.
Теперь-то они увидят, выйдет из него толк или нет.
Остейн даже головой мотнул от злорадства. Увидят. Наконец-то. Хватит.
Когда дело касалось этих, хозяев, он не отличал одного от другого. Они высились перед ним, как стена или как густой лес, знакомый и непроходимый. До сих пор он знал только их радости. А теперь вдруг этого уже не будет. Ему стало даже не по себе. Но ведь каждому приходится хоть что-то терпеть.
Легким шагом он шел к дому. У него была красивая походка, этого они никогда не отрицали. Тут мало кто ходит так красиво, думал он. Каменная городьба по краям дороги да сыпучий песок под ногами. Можно подумать, что городьба и впрямь необходима. К примеру, скрывать ноги живущих за нею.
Негоже батраку так думать, мелькнуло у него в голове. Батрак должен твердо верить, что все правильно. А ведь так приятно думать, как хочешь, и сегодня у него есть на это право.
Как хочу, так и думаю.
Чудной человек этот почтмейстер, не хотел верить, что это я. А что тут поделаешь?
— Твой билет выиграл половину, — сказал он. — Ты только половину получишь.
И голос у него был строгий.
— С меня хватит.
Остейн тоже стал строгим.
— У нас здесь никогда столько не выигрывали. Выигрывали по мелочам.
— Знаю.
— Что ты теперь будешь делать?
Почтмейстер был слишком уж худ и мал. Какой-то слабый, ничтожный. А что такое почтмейстер, если судить с точки зрения заработка и усилий.
— Там видно будет. Сперва надо получить деньги. У меня еще есть время подумать.
Хороший ответ на такой вопрос. Я должен был бы задавать вопросы, а не он. Что он хотел вбить мне в голову?
Остейн почувствовал, как в нем шевельнулся гнев. Он остановился передохнуть, потом снова зашагал по дороге. Вперед, вперед, они ждут. Вот идет человек, который мог бы и поспешить. Если бы хотел.
Я не хочу быть таким, как они. Хочу освободиться от них, надо пользоваться случаем.
Слабый ветер шевелил песок на дороге. Подхватывал его, пытался подкинуть и ронял. И снова подхватывал, и снова ронял.
Хорошо — ветер не встречный.
Пусть и они поучатся ждать, подумал Остейн.
Хозяин сидел за столом тяжелый, мрачный. Он похож на черта, говорил Остейн людям.
Хозяйка кормила ребенка грудью. Это был их первенец, хотя они были женаты уже седьмой год. Она ничего не стыдилась. Скидывала с плеча бретельку и вытаскивала длинную плоскую грудь, не обращая внимания на присутствие Остейна. Грудь была бледная. Даже самый сосок. Остейну было видно, как под белой кожей извиваются синие жилы. Более отвратительного зрелища он не знал. Всякий раз при виде этого к горлу его подкатывала тошнота. Но он притворялся, что ничего не замечает, не хотел показать, что ему стыдно, а он знал, что это стыдно.
Лайла была не такая. Она была горячая, мягкая и упругая под его руками. Но она всего боялась. И ее страх передавался ему. Даже не понять почему. Он уехал, и они перестали встречаться. Все кончилось.
Да, он там со всем покончил.
— А ты не спешишь.
Хозяин говорил с набитым ртом. Как будто жевал эти слова вместе с пищей.
— Дела были.
— Ты прав, один работает быстро, другой копается. А что тебя ждут, верно, ничего не значит?
Отвечать не надо. Остейн знал, когда надо молчать. Но сегодня он молчал по другой причине.
— Бери ешь, — сказала хозяйка, запихивая грудь в платье.
Он сел на место. Ледяное спокойствие сковало его. Странно, что человек может быть так спокоен. Как будто он стул или пол. Он был холоден, как всё на кухне. Кофе тоже был холодный.
— Мне случалось пить кофе и получше.
Эти слова вырвались нечаянно. Не нужно бы говорить их. Но они вырвались сами собой. Он ожесточился.
— Еще бы, ты ведь привык пить хороший кофе!
Ну вот! Пошел скрести там, где надо мести. Довольно!
— Здесь я его не пил.
— Может, у себя дома, а?
Конечно, и у него был дом! Не из воздуха же он взялся! Верно, уже разнюхали, где и как он жил. В нем клокотал гнев. Дома было не густо, это известно. Но он не хотел, чтобы ему об этом напоминали. А все отец — не мог удержать денег, спускал их на всякую всячину, как только они попадали ему в руки. Счастлив тот, кто дает, а не тот, кто получает, говорил он всегда. Но Остейн не был счастлив. Да и отец тоже, насколько известно. Мать не выдержала такой жизни и умерла, когда Остейну было пять лет. Разве это его вина?
— Поздненько ты сегодня. Ты помнишь, что тебе надо еще пригнать и подоить коров?
Самое лучшее — дождаться утра. Утром лучше, чем сейчас. Еще успеют узнать.
Остейн толкнул дверь. Он полыхал самыми отборными ругательствами, какие знал. Словно спичка в бензиновой луже. Но про себя.
Когда коровы стояли в стойлах, подоенные и накормленные, был уже поздний вечер. В последний вечер так и должно быть, думал он. Завтра все будет иначе.
Нынче ночью мне все равно не уснуть.
Да, сон все не шел, но это было неважно.
Как мне распорядиться деньгами?
Не класть же их в банк, которым заправляют они же, хозяева. Там всякое может случиться с деньгами.
Купить автомобиль? Зеленое диво с мягким сиденьем и сверкающими фарами. Остейн нарочно искушал самого себя, хотя он заранее знал, что это будет не автомобиль.
Вот дом — другое дело. Высокий красный дом в лесу на склоне холма. С двумя замками. Два ключа. Один большой, тяжелый, оттягивающий карман, другой маленький, затейливый, к более сложному замку. Возле дома небольшая теплица, чтобы выращивать зимой фрукты. Сливы и груши.
