Степан Писахов - Я весь отдался северу (очерки)
25 августа. Весь пароход покрыт ледяной коркой. Антенну опускали, чтобы отбить лед. Промышленники заканчивают плетение сетей. Путь длинный, времени много, и постоянно несколько человек занято сетями.
26 августа. День ясный. Океан свободен ото льда, промышленники назвали его голым.
Дошли до севера Новой Земли. Мыс Ледяной, за ним и мыс Желания… От Земли Франца-Иосифа это уже на юг. Тут больше земли, свободной от ледников. Мыс Желания длинной узкой полосой вышел в океан, и на нем зелень.
7 часов вечера. По обе стороны от солнца на тонком слое тумана два кусочка яркой радуги.
27 августа. Встретился лед, подводная часть зеленая, почти цвета желтеющей травы. Капитан объясняет это пресной водой из Оби. Туман.
Ждем встречи с ботом Госторга «Новая Земля». «Седов» дает свистки. На 76° северной широты свистки создают впечатление населенности.
Стало по-осеннему сумеречно, и часы в каюте стали громче тикать.
30 августа. Обошли Новую Землю. Карские ворота кругом. Встретили последние льды. Отошли от Новой Земли. Тут уже дома. В полночь по горизонту над закатом полоса широкой усиленной радуги, переходящей в темно-синий прозрачный тон. А на другой стороне Неба луна над горизонтом в оранжевом треугольнике.
Летние солнечные ночи
Полные красоты, развертываются летние ночи за Полярным кругом. Там к полуночи солнце склонится к горизонту, как будто остановится, постоит – и снова пойдет выше, чтобы, поднявшись, начать свой рабочий день. Вернее сказать, днем солнце светит обычно и тени падают, а ночью пропадают тени и свет кажется праздничным.
Раз в Карских воротах мои спутники по экспедиции поехали бить ленных гусей (гуси, линяя, почти не летают, и бьют их палками – назвать это охотой трудно). Меня оставили на островке-торче, площадью метров с двадцать, и забыли, увлекшись ловлей гусей.
Океан был спокоен. Полночь. Солнце висит над горизонтом, а с другой стороны – луна, чуть золотистая. Она не светила, а только светилась, отражаясь в океане. Из воды торчали маленькие островки.
Свет ровный, ласковый окружил и меня, и островки, и все видимое пространство. Казалось, что все стало почти прозрачным. Я написал этюд. Сидел в свете, в тишине и рад был, что один среди этого великого молчания.
Не заметил, как прошла ночь. Солнце поднялось высоко, упали тени. Пробежала рябью вода – как будто я откуда-то вернулся. Оглянулся… Красиво, светло, но исчезла золотая радуга, только что все наполнявшая. Лишь в душе осталась радость пережитого.
Мои спутники вернулись на судно, а за завтраком вспомнили, что оставили меня на островке в океане. Вернулись.
– Ты не очень сердит на нас, что забыли тебя? Уж прости, заохотились.
Жаль было уходить с островка. Куда там сердиться, я готов был благодарить их за эту забывчивость.
Белые медведи
Первого медведя на свободе я увидал в Карском море в летнюю солнечную ночь. Медведь спал на льдине. В ту ночь море было сиреневое, льды – розоватые, подводная часть льдин, просвечивая в воде, была зеленая. Медведь, вырисовываясь на снегу желтоватой массой, спал к нам спиной. Мы подходили так, что ветер шел от медведя к нам. Он не слышал запаха людей, но услыхал шум парохода, приподнял голову, понюхал воздух и снова лег… Но шум уже мешал. Медведь встал, обернулся на нас. Он был крупный и в прозрачном воздухе солнечной ночи казался громадным. Посмотрел на нас, почуял, видимо, опасность и бросился в воду: торопился добраться до ледяного поля, растянувшегося на километры. Тогда он еще мог бы спастись быстрым бегом. В воде медведю трудно удирать: плавает он тише, чем бегает, а жир мешает долго держаться под водой.
Но две белые шлюпки с разных сторон, обойдя льдину, уже мчались за ним. Медведь оборачивался, ревел сердито, нырял. Когда медведь нырял – увы, неглубоко,– он был красивого зеленого цвета. Раздался выстрел…
Через час медвежьи окорока висели, привязанные к вантам. Шкура на веревке полоскалась за бортом. Повар жарил медвежье мясо.
Мимо плыли розоватые льдины с зелеными тенями. На льдинах встречались кровавые пятна – тут медведь позавтракал. Встречались убитые, но несъеденные нерпы, оставленные про запас. Мы вторглись в медвежьи владения, нарушив их покой.
Потом встречи с медведями стали чаще и сделались обыденными. На борт взяли трех маленьких медвежат. Убили медведицу. На льдине снимали шкуру, а два медвежонка не уходили, ревели и плавали около. Их поймали петлями и на воде втиснули в ящики. Ящики деревянные, обиты внутри железом. Подняли ящики на борт, сняли петли с медвежат, окатили их водой. «Пассажиры» очухались, им дали воды, угостили сахаром. Медвежата сразу полюбили сахар. Через несколько дней они освоились с заключением. Их можно было гладить. Медвежата и сами ласкались – лизали руки и, высовывая из ящика морду, смешно оглядывали подходящих.
Так с воды достали еще одного маленького медведя и одного подростка. Для подростка заготовленные ящики были малы. Торопясь, сколотили ящик и не обили его железом. Когда подняли на борт, медведь показал себя! Окатили его водой, освободили от петли. Он замотал головой, взревел дико, заметался в ящике, схватил пастью доску толщиной в два пальца и смял ее, как бумажную.
Весело было! Кто куда рассыпался: кто на мостик капитана, кто на ванты вскарабкался повыше, но в каюту никто не ушел. Не шутка – рукопашная с медведем, и ружья под рукой не оказалось, но интересно, и «шкуру» надо не упустить.
Маленькие медвежата рев подняли в три глотки. Из-за их рева разговаривать стало трудно. Хорошо если бы медведь, вырвавшись, кинулся за борт, – на воде его можно было бы опять взять. А если бы, разозленный, он бросился на людей, то трудно сказать, чем бы дело кончилось. Догадался механик – сунул в ящик железный толстый прут. Медведь занялся прутом: грыз его, мял лапами и отчаянно урчал. А тем временем сколотили новый ящик, обили железом и привязали к первому – дверь в дверь. Разом открыли – подняли двери ящиков. Медведь приостановился настороженно. В новый ящик сунули мясо. Рванулся медведь за мясом его и заперли в крепком ящике.
Поймали моржонка живого. Убили моржа-самку, на отмели снимали шкуру. Моржонок все плавал и рвался к матери. Затащили шлюпку на отмель, уложили в нее снятую шкуру, а шлюпку на бок опрокинули. Моржонок забрался в шлюпку, прижался к шкуре и успокоился. Так его и привезли на пароход.
Гарпунер
Старик гарпунер промахнулся. Молодежь посмеивалась, а старик, если бы водка была, напился бы пьяным, а трезвый только отругивался. Он и сам был раздосадован промахом. Пришел ко мне в каюту.
– Эх, Григорьевич! Мне бы крови стакан выпить для поправления глаза, я показал бы им, как я бью. Пулю в пулю лепить буду!
Остановились у берега, убили оленя. Прибежал ко мне старик.
– Попроси капитана, пусть меня пошлет шкуру снимать. Молодые испортят, изрежут.
Капитан согласился. Я – не охотник и не очень стремился смотреть, как снимают шкуру. Так хорошо почувствовать под ногами твердую землю после долгого плавания на воде! Встретилась громадная глыба заледеневшего снега, одним краем держалась у крутого склона горы. Под глыбой можно было встать во весь рост. Только холодно, и редкие капли падали. Я пошел под льдиной. Сыро, холодно, даже как-то могильно. Прошел. Меня ждали спутники: они не успели остановить меня, боялись окрикнуть и ждали, затаив дыхание. Едва я показался у края, меня подхватили ласковые руки.
– Как ты жив остался! Счастье, что не крикнул.
Я оглянулся. Льдина так надежно держится, гулко падают успокаивающие капли.
Один из спутников выстрелил. От сотрясения воздуха льдина дрогнула и осела. Урок хороший! Я больше не проходил под такими висящими льдинами.
Пришли к месту охоты. Шкура с оленя снята. Старик гарпунер сидит довольнехонек. Выпил две кружки горячей крови: усы, борода – все в крови.
– Вот теперь не дам промаху!
Поставили мишень – какую-то щепку. Старик стрелял пуля в пулю. Что это – самовнушение или, действи тельно, горячая кровь оленя помогла?
Вскоре после этого был случай, когда с нашей шлюпки и шлюпки с норвежского судна одновременно бросили гарпуны в моржа. Как доказать, чей гарпун попал первым?
Старик гарпунер по душевному складу был добродушнейшим существом. Но его взлохмаченная голова, большая с проседью борода, громкий голос и уменье дико таращить глаза производили устрашающее впечатление. Недаром дали ему прозвище – Черт.
Черт вскочил, вытаращил глаза да как заорет на норвежцев, бросая разом и русские и норвежские ругательства… Норвежцы отступились.
И было из-за чего шуметь: зверина был больше чем в тонну весом
Во льдах
Ехал я с экспедицией по установке радиосвязи на Югорском Шаре, Вайгаче и Маре-Сале.
Пароход не был приспособлен к плаванию во льдах – простой полугрузовик. Ехали «на авось». На этот раз «авось» вывезло. Но были близки к гибели.
