Густав Беннеке - Современная норвежская новелла
— Не уменьшить ли тюк? — спросила она.
— Нет, — ответил он и сжал губы. Личико его казалось таким маленьким в тусклом зимнем свете. Они уже давно отказались от фонаря. Теперь солнце стояло фонарем над горами на юге, все вокруг было тихо, неподвижно, ни одна былинка не шевелилась. Где-то вдали послышались удары топора. Это, должно быть, хутор Титланн, примерно на полдороге к городу. Придется идти через хутор, другого пути нет.
Между Титланном и Свейгенесом уже много лет царила вражда. Когда Бирте проходила мимо дома, его обитатели прятались и не показывались, пока она не пройдет. Им было стыдно за то, что она однажды застала Свена — хозяина хутора — на месте преступления, за кражей сена. А теперь ей было стыдно, потому что она шла мимо хутора с соломой.
— Мы пройдем мимо, — тихо сказала она, — не останавливайся!
Но Сигвал устал, и, когда они подошли к риге, ему все же пришлось сесть. Свен стоял под навесом и колол дрова. Увидев их, он резко повернулся, словно желая убежать, но остановился, заложил руки за пояс и медленно приблизился к ним. «Словно ворон, почуявший падаль», — подумала Бирте. Его щеки покрывала серо-белая щетина, маленьких сощуренных глаз почти не было видно. Когда Бирте взглянула на него, он отвернулся к кухонной двери, как будто ожидая, что кто-то оттуда выйдет.
Он перевел взгляд с тюков соломы на Сигвала. Разговаривал он только с ним.
— Вот как, ты, значит, Сигвал? И куда же ты, парень, направляешься?
— Мы идем в город, продавать солому, — быстро ответил Сигвал.
— Солому? — Свен как будто не поверил тому, что услышал. — Вы идете продавать солому?
— Мы идем в город за покупками, — ответила Бирте, — и не хотели идти с пустыми руками. — Она знала, что Свен теперь догадался, как плохи их дела.
— Солому? — недоверчиво повторил он и снова воззрился на кухонную дверь, как будто собирался пригласить их войти. — Нести солому через пустошь зимой! С ума, что ли, посходили в Свейгенесе? — Голос звучал фальшивым состраданием.
— Это лучше, чем нести сено летом!
Они уже не глядели друг на друга. Оба покраснели: Бирте от злобы, Свен от стыда. Но он продолжал тем же тоном:
— А Тунетте?
— Все так же, жива-живехонька!
— Говорят, что она больна?
— Кто говорит?
— Говорят… — Он вздохнул раза два, а потом произнес медленно, словно стремясь добить ее окончательно: — Говорят, у нее чахотка, но это же неправда? — Не получив ответа, он наклонился, чтобы снять щепочкой налипший на деревянный башмак навоз. — Уж если чахотка в доме, смерть не за горами.
Она не смогла ничего ответить. Оглядела двор, где все, что она видела, было как унизительный удар кнутом: большой штабель дров, сушеная рыба, развешанная на стене сарая, козлы, красные от крови после убоя, — под навесом угадывались две туши. У них было все, она знала, что именно поэтому Свен и осмелился вести себя так вызывающе, напоминать ей о ее нужде и несчастьях. Коровы замычали в хлеву, и Бирте сказала, чтобы выйти победителем из поединка:
— Ну и мычат же они. Если у тебя туго с сеном, я смогу выделить тебе сотенку килограммов!
Но это ей не помогло, Свен ответил немедленно тем же жалобным голосом:
— Кстати, я слышал, что вы потеряли корову.
— Телка скоро отелится, — ответил Сигвал.
— Не раньше февраля. Я видел, когда вы ходили за быком, вы ведь проходили мимо. — Он снова взглянул на Сигвала. — Значит, и молока у вас нет. Да, это сразу заметно.
— О чем ты болтаешь? — резко спросила Бирте.
— Что парень не видит молока, он такой бледный. Зайдите на обратном пути, возьмете с собой немножко.
— Если понадобится, я об этом попомню!
Бирте встала, но Сигвал по-прежнему сидел у риги.
— Ты голоден? — внезапно спросил Свен. — А то я попрошу Гину приготовить что-нибудь поесть.
Сигвал взглянул на бабушку. Она стояла неподвижно, на лице ничего нельзя было прочесть, но он знал, что нужно ответить.
— Я не голоден.
Впервые Свен почувствовал неуверенность и раздражение. Он проводил их до выхода со двора.
— Не могу понять твою бессердечность, Бирте, — пропищал он, — отказывать парню в еде. Да еще заставлять его тащить солому!
— Мой парень и солома моя, а ты заткни глотку, — огрызнулась Бирте из-под тюка соломы.
Свен проводил их до самого конца хутора. А остановившись, все кричал им вслед. Они шли быстро, чтобы поскорее уйти от него. Тропинку сменила проезжая дорога, и можно было идти рядом.
«И дорога у них есть», — думала Бирте. Они подошли к открытому месту, где лежали штабеля торфа, и сняли тюки. Бирте трясло от пережитого волнения и злобы. Свен ранил ее в самое сердце. Был уверен, что это пройдет ему безнаказанно. «Неужели все люди так о нас думают?» Эта мысль ужаснула ее. Такое чувство испытываешь, когда лежишь ночью во мраке и ощущаешь, как холод безжалостно проникает в дом. «Вот что значит бедность», — сказала она себе. Ей захотелось огня, тепла.
Она собрала сухой травы, веток. Тонкие березовые ветки горели бездымно, и при резком солнечном свете пламя было почти не видно. Вскоре от костра осталась всего-навсего крошечная кучка углей. Из кармана нижней юбки Бирте вынула несколько холодных картофелин и половину лепешки. Оба начали есть картофель, не дожидаясь, пока он испечется, потом хватали горячие картофелины и разминали на хлебе. Изо рта у них шел пар.
— Хорошо, что я напомнила ему о сене, — пробормотала Бирте. — Я уж позабочусь, чтобы он об этом не забыл!
— Это правда, что он украл сено? — спросил Сигвал.
— Да, украл! А теперь старался унизить нас потому, что знает, что мы… — Она не сказала «впали в нужду», не хотела говорить этого громко, боялась накликать беду. — Он старался унизить нас, — повторила она.
— Расскажи, как он украл сено, — сонно пробормотал Сигвал. Он слышал об этом и раньше, но это было похоже на сказку.
— Потом, теперь надо идти.
Но она продолжала сидеть, тело было такое тяжелое. Да и голова немного кружилась, перед глазами ходили разноцветные круги, может быть, это дрожал воздух над углями, пронизанный солнечным светом. Она протянула руки к углям, жгучий жар словно пробудил ее. Это те же руки, что и в ту пору, когда она подстерегала Свена на краю своего участка. За два дня до того исчезли две копны сена. Она была в этом уверена, ибо пересчитала копны накануне, и была почти уверена в том, кто их украл. В темноте ночи она разглядела, что кто-то словно тень бродит между копнами, переходит от копны к копне, ощупывая их. Потом призрак вынул веревку и стал обвязывать копну. Она подождала, пока он кончил свое дело и присел, чтобы взвалить сено на спину, и подошла. Подошла совсем вплотную, и только тогда он ее заметил. Пока жива, она не забудет его взгляда. «Пойдешь со мной!» — сказала она и пошла впереди, по лугу, к хутору. Он шел за ней как собака. «Чего ты хочешь? — бормотал он, — я не понимаю, что ты хочешь со мной сделать?» Он чуть не плакал. «Дать тебе поужинать!» — ответила она и вошла в кухню. Он послушно шел следом и сел на скамейку у кухонного стола, а она поставила на стол масло, лепешки, молоко, сыр — чего только не было тогда в доме, теперь ей просто не верится, что так оно все и было. «Что тебе нужно! — ныл он. — Не могу же я есть твою еду!» Он заплакал. «Ешь», — сказала она и села напротив него за стол. Она помнит, как дрожали его руки, когда он взял лепешку. «Намажь маслом!» — приказала она. Он жевал и глотал, а как только прекращал жевать, она бросала на него такой взгляд, что он снова принимался за еду.
Они встречались и разговаривали после того случая, но он всегда отводил от нее взгляд и смотрел куда-то в сторону. Теперь же он смотрел на нее в упор, да, он предложил ей молока и еды, чтобы унизить ее. Он никогда не посмел бы этого сделать, будь она моложе, или если бы был жив ее сын, или если бы она несла на продажу в город масло и телячью тушу.
Раньше его ненависть придавала ей бодрости, напоминала о тех добрых временах, когда она была молода и сильна, когда жизнь ей улыбалась. Теперь, вспоминая его елейную воровскую морду, она испытывала нечто похожее на страх. «Все перевернулось!» — думала она с бессильной горечью. Смотрела на свои руки над костром и пыталась вспомнить, как дрожала его рука, когда он брал ее лепешку. Но воспоминание потеряло силу, она видела только собственные руки.
«Хорошо, что я напомнила ему об этом», — снова подумала она. Сигвал заснул. Она чувствовала себя виноватой, что отказалась от предложенных Свеном молока и еды. «А могла ли я поступить иначе?» — ответила она сама себе. Она знала, как Свен стал бы болтать… «Они так изголодались, что нам пришлось дать им поесть». Вот о чем будут думать люди, когда повстречают ее и Сигвала. Такое люди никогда не забывают.
— Черт возьми, я еще не падаль какая-то! — прошептала она и разбудила Сигвала. Похлопала себя руками по плечам, чтобы согреться, и вскоре они опять зашагали.
