Би-боп - Гайи Кристиан
У вас есть права на вождение грузовика? спрашивает он. В армии получил, отвечает Премини. Думаю, они недействительны, говорит господин Анкер. После армии я пересдал, добавляет Премини. Так сказали бы сразу, говорит господин Анкер. Я не сказал сразу, отвечает Премини, потому что это все меня заколебало.
При слове «заколебало» господин Анкер чуть отпрянул, поморщился. К тому же вы еще и грубы, замечает он. Почему «к тому же»? спрашивает Премини. Не почему, отвечает господин Анкер. Вы уже водили, я имею в виду, профессионально? Немного дальнобойщиком, но недолго, отвечает Премини. Хозяин меня заколебал.
Господин Анкер, вздохнув, обходит письменный стол; обойдя, садится в вертящееся кресло, делает оборот, застывает перед большим окном, что выходит к гаражу, нависает над гаражом, позволяет следить за гаражом, гараж на первом, кабинет на втором.
Премини стоит и ждет. И тоже смотрит в окно, но оттуда, где он стоит, в окне видна только крыша гаража, ему остается смотреть на господина Анкера.
От господина Анкера пахнет одеколоном, его большая ладонь поросла волосками, его ногти тюкают, тукают, стукают, постукивают по стеклянной столешнице, он посвистывает сквозь зубы, тянет все ту же ноту, тсы-тсы-тсы, его живот выступает, когда он сидит; он лыс, в лице что-то трогательное, наверное, обожает детей, если они у него есть или были, а особенно если их нет.
Ладно, говорит он. Я могу взглянуть на права?
Да, отвечает Премини.
Обволакивающим движением, по бедру к ягодице, вот так, словно в поисках кобуры, он тянется правой рукой к правому заднему карману джинсов, вынимает оттуда бумажник, открывает его, медленно достает из прозрачного отделения, обшитого кожей, свои права, небрежно их подает.
Премини, Базиль, читает господин Анкер. Откуда такая фамилия? спрашивает он. От моего отца, отвечает Премини, а если вы спросите, не досталась ли эта фамилия моему отцу от его отца, я отвечу вам: Нет, от его матери, моя бабушка была служанкой в замке под Сен-Жермен, департамент Ивлин, регион парижский, и дала себя обрюхатить отпрыску сеньора, если не самому сеньору, — видите, как гладко я изъясняюсь, ведь я учился, направление гуманитарное, диплом бакалавра, специализация музыка, — который желал загладить, но нет, сказала она, нет; вот такие дела, а теперь я ухожу, вы же совсем ку-ку, и он уходит.
Да куда же он? Куда? Подождите, подождите, окликает его господин Анкер, думая: Нет, определенно, этот малый мне нравится. Вернитесь, зовет он, думая: черт, ну и характер. Вернитесь, да вернитесь же, ну же, вы мне нравитесь, я вас беру. Как это? возвращаясь, спрашивает Премини. Ну да, а что, я принимаю вас на работу, заявляет господин Анкер. Ух ты, ну вы даете, говорит Премини, забавный вы персонаж, и потом, знаете, насчет ругательств, может показаться, будто я такой, но я ведь и сам этого не выношу. Да, я понял, это чтобы меня подколебнуть, вворачивает господин Анкер. Они хохочут. Как в конце телефильма. Все только начинается.
Вами займется Сюзанна, говорит он. Зовет Сюзанну. Сюзанна! Да, господин Анкер? «Да» Сюзанны раздается в тот же момент, когда появляется и сама Сюзанна. Красивая фигуристая брюнетка, глаза блестят. Займитесь господином Премини, произносит господин Анкер. Озадаченные глаза Сюзанны. Его оформлением на работу, уточняет господин Анкер. У-у! Вы здесь? Да, господин Анкер. Затем представите господина Премини Сержу. Вот увидите, это очаровательный юноша, обращается он к Премини, который глаз не отрывает от Сюзанны. Вы меня слушаете? Да, отвечает Премини. Он покажет вам наше хозяйство. Начнете работать с ним. Он возьмет вас в свой грузовик. Будете с ним в команде. Понятно?
1.11
В тот вечер, когда Сесилия и Премини познакомились, был очень классный драйв. Всегда трудно сказать, ну, мне всегда трудно сказать, почему драйв возникает, но если он есть, пусть даже ничего в этом не смыслишь, или особенно когда ничего в этом не смыслишь, то его слышишь, его чувствуешь, его чувствуют и музыканты, они переглядываются, они улыбаются.
Патрик-клавиши, светлые волосенки, взгляд в пустоту, сгорбленный над роялем, Нассуа-контрабас, высокий, худой, кончики пальцев заклеены пластырем, Клод-ударные играет как Элвин (Джонс), хоть ему и говорят, что такая манера не подходит для бопа, но ничего, ничего, пока все трое играют очень хорошо, они и сами удивлены, переглядываются, сдерживаются, чтобы не рассмеяться.
Та-ката, та-ката, ката, ката, та-ката, та-ката, очень быстро, они взяли темп чуть ускоренный, в таком темпе Премини-альту и Жоржу-трубе и придется сбацать тему, тему Паркера, сложную, как и все темы Паркера.
Премини над ней много работал, его беспокоит не тема, а Жорж, тот вернулся из Австралии, хотел там обосноваться, разводить кенгуру, дурацкая история, так ничего и не получилось, с дурацкими историями так всегда, никогда ничего не выходит, разве что у Шекспира, да и то, комедии — просто плачешь, а трагедии — давишься со смеху; во всяком случае, он провел там полгода и все это время не играл, правда, он немного играл после того, как вернулся, но, правда, после того, как вернулся, он уже не такой, каким был, смурной, подавленный, заразился сплином от аборигенов, да и с техникой у него так себе, еще до того, как уехать, он думал только о том, чтобы уехать, ладно, посмотрим, если Жорж облажается, это не страшно, мы ведь у Фернана среди своих, приятелей, завсегдатаев, и играем запросто, по вечерам, время от времени, фортепиано не строит, Патрик невольно играет как Монк, а сегодня вечером он играет так хорошо, Клод и Нассуа тоже; я знаю, что с ними сегодня вечером, бывают такие вечера, всю бы жизнь их слушал, дадим им сыграть еще два пассажа.
Та-ката, та-ката.
Вот. Премини смотрит на Жоржа. Кивает ему. Жорж очень напряжен. У него, как и раньше, длинные волосы и борода. Они вступают.
Без лажи, конечно же, не обошлось, ну, не сразу, первые восемь тактов они шли слаженно, в унисон, восемь следующих вполне себе сносно, Жорж уже немного терялся, а в связующем пассаже с тридцать вторыми, да еще и нашпигованном синкопами, он сдулся, Премини закончил в одиночку и завел первое соло.
Импровизировать после темы Паркера рискованно, но не надо бояться, Паркер и сам не всегда на высоте того, что сочинял, но Премини осмеливается, вступает на цыпочках — паузы, ноты, паузы, ноты, — почти так, как начиналась эта книга, затем все плотнее, энергичнее, вдвое ускоряет темп, драйвно, классно, круто, он это чувствует, он это знает, выдает потрясающе стройное соло — можно нарисовать в пространстве — и уже видит его продолжение.
В следующем пассаже он удерживает этот вдвое ускоренный темп, но нарушает ритм, начинает гулять по гармониям, брать соседние, параллельные, смазанные аккорды, легко расширяя их, искривляя их, ему хочется показать, на что он способен, он играет все сложнее, сложнее, пианисту приходится трудно, почти как Томми Фланагану, который спешил за Колтрейном в «Giant Steps», но Нассуа успевает, да еще и цепляет высокую ноту, как на виолончели, ударник Клод не отстает, попадает точно, все безупречно.
А потом вдруг все рушится на хрен, валится, рассыпается. Премини вырывается, в том смысле, как субъект одним махом вычеркивает себя, чтобы услышали, как он слышит, как он слышит себя. Он забывает о гармонии, темпе, структуре и обо всем остальном. Его сакс рычит по-звериному. Стонет, плачет, лает, ухает, фыркает, воет. Он слышит свой крик. На него отвечает еще более пронзительным криком. Клод еще держится, но остальные не знают, что делать. Такой резкий рывок к свободе пугает их. Они прерываются. Как, впрочем, и Клод. Возможно, лишь Клод один понял, что надо оставить Премини одного. Премини даже не осознает, что играет один. Он продолжает выжимать вопли из сакса. Жорж глядит на него. Лицо Премини искажено яростью. Он топает. Его голова вот-вот взорвется. И сердце. Легкие горят. У него не осталось дыхания. Он успокаивается, постепенно; как одержимый осознает постепенно, что бесполезно орать; как неистовый осознает постепенно, что ничего не поделать, осознает постепенно, что играет один, что он уже долгое время один. Он останавливается. Полная тишина.
