Кэндзи Маруяма - Дорога к замку
— Хочешь ячменного чаю? — спросил Хорибэ.
Я взглянул на стол.
— Остался от ночной смены, — пояснил он.
— Давай.
— Жаль только, льда нет.
Хорибэ взял со стола, покрытого голубой клеёнкой, термос и налил мне чашку чая. Я залпом проглотил тёплый горьковатый напиток. Хорибэ налил мне ещё и сам тоже выпил.
— Давай в следующий раз поднимемся повыше, — сказал он.
— Ты о чем?
— О рыбалке, ясное дело. О чем нам с тобой ещё разговаривать?
— На нынешнем месте нормально клюёт.
Я поставил недопитый чай на стол и сел на диван.
— Так‑то оно так, да только ловится мелочь всякая, неинтересно. Даром что много.
— Ты что сделал с прошлым уловом?
— Половину съел, остальное — в холодильник.
Хорибэ тоже уселся на диван напротив меня.
— Испортится быстро. Лето ведь.
— Уже начало. Если б были дети, как у тебя.
— Да ну их, надоели до смерти.
— Ничего, это хорошо, когда надоедают. Скоро прибавление в семействе?
— Да–а, третий ребёнок…
— Завидую. Подари хоть одного, — засмеялся Хорибэ.
— У тебя ещё свои будут.
— Нет, я уж не надеюсь.
— Так думаешь выше подняться?
— Только на мушку там не возьмёшь.
— Такие крупные?
— Ага, я ходил смотрел.
— Тогда я захвачу червей.
В коридоре раздались чьи‑то шаги.
— Знаешь, кто это? — взглянул на меня Хорибэ.
— Понятия не имею.
— Это Накагава.
— Почему ты так думаешь?
— Он всегда ноги приволакивает.
Шаги стихли, отворилась дверь, и вошёл Накагава.
— Вы уже здесь? — сказал он, увидев нас.
— Ну как, привыкаешь помаленьку? — с улыбкой спросил его Хорибэ.
— Да… понемногу, — ответил Накагава, принимая от меня чашку с остатками ячменного чая.
— Ничего, не переживай, — сказал Хорибэ. — Они такие же, как все. Главное — не бери в голову.
— Да, но все же…
— Что "все же"?
— …все же у них такое выражение глаз, когда они на меня смотрят…
— Какое "такое"?
— Ну, не такое, как у обычных заключённых.
— Это тебе кажется.
— Вы думаете?
— Точно.
Хорибэ помолчал, потом спросил:
— А что, что‑нибудь случилось?
— Да нет, ничего особенного…
— Наверное, тот?
— Да.
— Кто это "тот"? — спросил я.
— Ну тот, новенький.
— Вытворяет что‑нибудь? — Я вспомнил свой утренний разговор с женой про этого нового заключённого, приговорённого к смертной казни.
— Ты на таких поменьше внимания обращай, — посоветовал Хорибэ. — Если он поймёт, что ты его боишься, он тебе на шею сядет.
Накагава, не ответив, отстегнул кобуру и дубинку и повесил в застеклённый шкаф на крючок, где была табличка с его именем.
— Слушай, Накагава, хочешь пойти с нами на рыбалку? — спросил я.
— Правильно. Пойдём с нами, — поддержал меня Хорибэ.
— На рыбалку?
— Ну да.
— Но у меня и удочки нет.
— А мы тебе дадим.
— У тебя что, какие‑нибудь другие планы?
— В общем, нет.
— Тогда пошли с нами.
— Спасибо.
— Вот и отлично. Ничего с собой не бери. Пожрать мы возьмём. А, Сасаки? — Хорибэ, засмеявшись, посмотрел на меня.
Раздался вой сирены, цикады умолкли. Накагава вышел. Он снимал комнату в городе.
— Точно, — сказал я, — немного приволакивает.
— Я ж тебе говорил.
Мы поднялись, взяли из шкафа оружие, зарядили его и прицепили к ремням. Хорибэ взглянул в зеркало и немного поправил фуражку на голове. Я выключил вентилятор, и мы вышли.
В коридоре одна из ламп собиралась перегореть — то вспыхивала, то гасла. Пройдя в самый конец, мы постучали в зарешеченную дверь, нам открыли, и мы вошли внутрь.
— Спасибо.
— Жарко на улице?
— Ужас!
Поболтав с охранниками, мы приняли у них смену. Двое отдежуривших отправились домой.
Отделение смертников было просторным. Крыши над центральным проходом не было. По обе стороны от него в два яруса располагались одиночки, к которым вели разъёмные железные лестницы. Пол покрывали стальные плиты. Здание специально было спроектировано так, чтобы все камеры просматривались из любой точки.
Мы поднялись по правой лестнице. Остальные охранники неподвижно стояли на своих местах. Я встал у одного выступа стены, Хорибэ прислонился спиной к другому. Делать было нечего — только смотреть друг на друга да время от времени вытирать пот платком. Однако мы с Хорибэ давно привыкли к неподвижности. Хоть глаза у нас и открыты, до тех пор, пока никакой посторонний предмет не появится в нашем поле зрения, каждый думает о своём. Как только мой взгляд упёрся в стену, он сразу стал невидящим, и мысли потекли своим ходом. Прежде всего — о рыбалке. В последнее время я всегда начинал с размышлений о рыбалке.
Обычно мы ловили рыбу под большим тополем — там было тихо и прохладно. Я попробовал представить себе места выше по течению. До тех пор, пока Хорибэ не предложил переместиться туда, мне и в голову это не приходило. Странно, что мне не надоедало удить всегда в одном и том же месте. Ладно, попробуем подняться повыше. Может, там и правда рыба покрупнее, как утверждает Хорибэ. Значит, в этот раз с нами идёт Накагава. Вот только пойдёт ли он? Он вроде бы не большой любитель рыбачить. Лучше бы он все‑таки сходил. Там хорошо, прохладно, и нервы успокаивает. А Накагаве расслабиться просто необходимо. Вот именно — расслабиться. Правильно, надо обязательно его вытащить…
На этом мысли о рыбалке иссякли, и я стал думать о будущем ребёнке. Надо же, уже третий. Не много ли? Многовато. Больше бы уже и не прокормить. Старшему пора в школу идти… Как бы денег поднакопить? Да нет, не получится. Вот если бы то дежурство выпадало раза по три в месяц. Со спецоплатой как‑нибудь перебились бы. Господи, о чем я думаю! Век бы того дежурства не видать… Ладно, хватит. Как‑нибудь все образуется.
Мои мысли опять вернулись к рыбалке.
Электронные часы выдали трель. Раздался свисток дежурного. Время прогулки. Кто‑то из заключённых громко зевнул, из ближней камеры донёсся звук удара тела о стену.
По следующему свистку охранники стали открывать двери. Я отворил камеры на своей половине второго яруса, встретившись с Хорибэ точно посередине. По третьему свистку из дверей вышли заключённые, одетые в летнюю форму, и стали строиться, повернувшись спиной к проходу.
Послышались окрики охранников:
— Не болтать! Не болтать!
— Я тебе плюну!
Новый свисток заглушил голоса, и начался личный досмотр. Заключённый опирался руками на дверь своей камеры, наклонившись вперёд. Летом эта процедура была особенно неприятна, поскольку запах потных тел прямо‑таки лип к рукам. Я увидел, как Хорибэ, ощупывая ноги того самого заключённого, что‑то тихо ему говорит. Тот смотрел прямо перед собой и никак на это не реагировал. Окончив досмотр, мы построили заключённых в затылок. Я встал впереди, Хорибэ — сзади, и в таком порядке мы спустились вниз по лестнице. Раньше, когда я становился к заключённым спиной, у меня, бывало, по спине бежали мурашки. Спустившись по лестнице, мы пропустили вперёд другое отделение и вышли на улицу следом за ним. Все как один прикрыли рукой глаза от слепящего солнца. Место для прогулки смертников в отличие от спортплощадки, где заключённые общего режима могли играть на траве в бейсбол и регби, представляло собой тесный дворик, окружённый стеной и разделённый на секторы. Посередине стояла наблюдательная вышка, откуда каждый был виден как на ладони. Сегодня на вышке дежурили мы с Хорибэ. Остальные охранники, запустив в каждый сектор по два смертника, закрыли зарешеченные двери снаружи. И, оставив нас с Хорибэ на посту, пошли отдыхать.
К бетонному полу вышки были прикреплены железные стулья, но нечего было и думать на них садиться — так раскалились они от солнца. Поправив фуражку, я стал вести наблюдение стоя. В отведённых им секторах заключённые отдыхали всяк по–своему. Одни, сняв рубаху и разлегшись на земле, стали загорать, другие — прыгать, третьи — делать гимнастические упражнения, которым обучают в армии. Сверху все это напоминало собачий питомник.
— Не разговаривать! — сердито рявкнул на кого‑то Хорибэ.
Разделённые перегородками, заключённые не видели друг друга и все разом посмотрели на нас, чтобы понять, на кого кричат. Однако они прекрасно знали, что, если они не станут разговаривать слишком громко, охранник поленится слезать с вышки и отпирать дверь в сектор, только чтобы заставить их замолчать. Поэтому, загорая, размахивая руками, подпрыгивая, они продолжали вполголоса переговариваться со своими напарниками.
— Ишь как прыгают! — сказал Хорибэ. — И жара им нипочём.
— Нервы успокаивает, когда двигаешься.
— Наверно.
— Точно. Вроде нашей рыбалки.
