Майн Рид - Дары волхвов. Истории накануне чуда
Затем погода прояснилась. В течение долгих трех недель небо, днем ясное, как голубой хрусталь, ночью покрывали звезды, напоминавшие иней на холодной суровой глади. Гладкая пелена твердого и блестящего снега – вот и все, что можно было увидеть в такой ясный и морозный день.
Долина, изгороди, вязы за ними – все, казалось, было мертво, убито стужей. Ни люди, ни животные не показывались на улицу; только трубы, торчащие из хижин в белых сугробах, свидетельствовали о том, что жизнь еще теплится: тоненькие, прямые струйки дыма, поднимавшегося в ледяном воздухе, выдавали обитаемое жилье.
Время от времени слышался треск деревьев. Казалось, что их деревянные руки ломались под коркой льда, наконец какая-нибудь толстая ветка отделялась и падала: холод замораживал древесные соки и разрывал заледеневшие волокна.
Жилища, разбросанные среди полей там и сям, казались отделенными друг от друга на сто лье. Я пытался навещать моих ближайших больных, каждый день рискуя быть погребенным в какой-нибудь яме.
После нескольких обычных визитов я заметил, что вся округа охвачена таинственным страхом. Говорили, что подобное бедствие не может быть естественным явлением, – более того, самые напуганные клялись, что по ночам слышны голоса, резкий свист, чьи-то крики.
Такие крики и свисты, вне всякого сомнения, издавали стаи птиц, в сумерки перелетавшие на юг. Но попробуйте переубедить обезумевших людей – ужас охватил округу, все только и ждали какого-то необыкновенного события.
На большой дороге, в те дни заметенной снегом и пустынной, в конце деревушки Эпиван, стояла кузница дядюшки Ватинеля. Когда у рабочих вышел весь хлеб, кузнец решил сходить в деревню. Несколько часов он провел в разговорах, навестив с полдюжины домов, местный центр жизни, купил хлеба, наслушался новостей и заразился страхом, царившим в деревне. Еще до наступления темноты он отправился домой.
Проходя вдоль какого-то забора, он вдруг заметил на снегу яйцо. Несомненно, то было именно яйцо, белое, как все кругом. Он наклонился и уверился: яйцо. Но откуда оно? Какая курица могла покинуть курятник и снести яйцо именно здесь? Удивленный кузнец ничего не понимал. Однако он взял яйцо и принес его жене.
– Хозяйка, я принес тебе яйцо. Я нашел его на дороге.
Жена покачала головой:
– Яйцо на дороге? В этакую погоду! Да ты, видно, пьян.
– Да нет же, хозяйка, настоящее яйцо: оно лежало у забора и было еще теплое, не замерзло. Вот оно, я положил его за пазуху, чтоб оно не стыло. Съешь его за обедом.
Яйцо опустили в котел, где варился суп, а кузнец принялся пересказывать то, о чем толковали в деревне. Жена слушала, побледнев.
– Клянусь тебе, прошлой ночью я слышала свист: мне даже казалось, что он шел из трубы.
Сели за стол. Сначала поели суп. Потом, пока муж намазывал масло на хлеб, жена взяла яйцо и подозрительно осмотрела его.
– А если в этом яйце что-нибудь есть?
– Что же, по-твоему, может там быть?
– Почем я знаю!
– Будет тебе… Ешь и не дури.
Она разбила яйцо. Оно было самое обыкновенное и очень свежее.
Она стала нерешительно есть его, то откусывая кусочек, то оставляя, то опять принимаясь за него. Муж спросил:
– Ну, что, каково оно на вкус?
Она не ответила и, проглотив остатки яйца, вдруг уставилась на мужа пристальным, угрюмым и безумным взглядом. Посидев так мгновение, она сжала руки в кулаки и упала на пол, извиваясь в конвульсиях и издавая страшные крики.
Всю ночь она билась в страшном припадке. Ее сотрясала смертельная дрожь, обезображенная отвратительными судорогами. Кузнец, не в силах справиться с женой, вынужден был ее связать.
Ни на минуту не умолкая, она кричала поистине ужасным голосом:
– Он у меня в животе!.. Он у меня в животе!..
Меня позвали на следующий день. Я без малейшего результата перепробовал все известные успокаивающие средства. Стало ясно, что женщина потеряла рассудок.
С невероятной быстротой, несмотря на непроходимые сугробы, по всем фермам разнеслась удивительная новость: «В жену кузнеца вселился бес!»
Отовсюду приходили любопытные, не решаясь, однако, войти в дом. Они издали слушали ее ужасные крики – трудно было поверить, что этот громкий вой принадлежит человеческому существу.
Позвали деревенского священника – старого, простодушного аббата. Он прибежал в стихаре, как для напутствия умирающему, и, протянув руки, произнес молитву, пока четверо мужчин держали корчившуюся на кровати и брызгавшую пеной женщину. Но беса так и не изгнали.
Наступило Рождество, а погода стояла все такая же. Накануне утром ко мне пришел кюре.
– Я хочу, – сказал он, – чтоб эта несчастная присутствовала сегодня на вечернем богослужении. Быть может, Господь для нее сотворит чудо в тот самый миг, когда сам родился от женщины.
Я ответил:
– Всем сердцем одобряю ваше желание, господин аббат. Если на нее подействует богослужение – а это лучшее средство растрогать ее, – она может исцелиться и без лекарств.
Старый священник пробормотал:
– Вы, доктор, человек неверующий, но ведь вы поможете мне? Вы возьметесь доставить ее?
Я обещал ему помочь. Наступил вечер, затем ночь. Зазвонил церковный колокол, роняя густой и тяжелый печальный звон в мертвое пространство, укрывая призывом белую и мерзлую снежную гладь.
Послушные медному зову, к церкви потянулись группы черных фигур. Полная луна озарила ярким и бледным светом горизонт, еще больше подчеркивая унылую белизну полей.
Я взял четырех сильных мужчин и отправился к кузнецу. Одержимая по-прежнему кричала, привязанная к кровати. Она ужасно сопротивлялась, но все же мы смогли ее одеть и наконец понесли.
Церковь, холодная, но освещенная, уже была полна народу: певчие тянули однообразный мотив, орган хрипел, маленький колокольчик в руках служки тихонько звенел, управляя движениями верующих.
Женщину с ее сторожами я запер в кухне церковного дома и стал выжидать, когда наступит, по моему мнению, благоприятная минута.
Я выбрал момент вслед за причастием. Все крестьяне, мужчины и женщины, причастившись, приобщились к Богу. Пока священник совершал таинство, в церкви царила глубокая тишина. Я сделал знак, дверь отворилась, и четверо моих помощников внесли сумасшедшую.
Как только женщина увидела свет, коленопреклоненную толпу, освещенные хоры и золотой ковчег, она забилась с такой силой, что чуть не вырвалась из наших рук. К тому же она кричала, да так пронзительно, что трепет ужаса пронесся по церкви. Все головы поднялись, многие из молящихся убежали.
Несчастная потеряла человеческий облик, корчилась и извивалась в наших руках, с искаженным лицом и безумными глазами. Ее протащили до ступенек клироса и с силой пригнули к полу.
Священник молча ждал. Когда ее усадили, он взял дароносицу, на дне которой лежала белая облатка, и, сделав несколько шагов, поднял ее обеими руками над головой бесноватой – так, чтобы она могла видеть ее…
Женщина по-прежнему выла, устремив пристальный взгляд на блестящий предмет. Аббат стоял так неподвижно, что его можно было принять за статую. Это тянулось долго-долго.
Потом несчастную, казалось, охватил страх: как завороженная, она, не отрываясь, смотрела на чашу, время от времени ее сотрясала страшная дрожь. Женщина продолжала кричать, но уже не так громко. И это тоже тянулось долго.
Казалось, она не могла отвести взгляд от дароносицы – и теперь уже только стонала, ее напряженное тело ослабело и поникло. Вся толпа пала ниц.
Одержимая то быстро опускала веки, то снова поднимала их, точно не в силах вынести зрелище своего Бога. Но, к счастью, она уже не кричала. Вскоре я заметил, что она закрыла глаза: она впала в сомнамбулический сон, загипнотизированная – простите, умиротворенная – созерцанием блестевшей золотом чаши, сраженная Христом-победителем. Ее унесли, обессилевшую, и священник вернулся в алтарь.
Потрясенные свидетели грянули «Te deum» во славу милости господней.
Жена кузнеца проспала сорок часов подряд, потом проснулась, ничего не помня ни о болезни, ни об исцелении.
Вот, сударыни, и все виденное мною чудо.
Доктор Бонанфан умолк, а потом с досадой прибавил:
– Я вынужден был засвидетельствовать чудо в письменной форме.
Николай Гоголь
Ночь перед Рождеством
Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Еще ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; один только месяц заглядывал в них украдкой, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.
