Василий Шукшин - Вечно недовольный Яковлев
Яковлев не то что встревожился, а как-то встрепенулся; ему враз интересно сделалось.
– О-о, – сказал он с облегчением. – По-человечески хоть заговорил. А то – под ру-учку идут… Дурак, смотреть же стыдно. Кто счас под ручку ходит!
– Ходил и буду ходить. Ты мне, что ли, указчик?
– Вам укажешь!.. – Яковлев весело, снисходительно, но и с любопытством смотрел на Сергея. – На тракторе работаешь?
– Не твое поганое дело.
– Дурачок… я же с тобой беседую. Чего ты осердился-то? Бабу обидел? Их надо живьем закапывать, этих подруг жизни. Гляди!.. Обиделся. Любишь, что ли?
С Яковлевым трудно говорить: как ты с ним ни заговори, он все равно будет сверху – вскрылит вверх и оттуда разговаривает, расспрашивает с каким-то особым гадким интересом именно то, что задело за больное собеседника.
– Люблю, – сказал Сергей. – А ты свою… что, закопал, что ли?
Яковлев искренне рассмеялся; он прямо ожил на глазах. Хлопнул Сергея по плечу и сказал радостно:
– Молоток! Не совсем тут отсырел!.. – Странная душа у Яковлева – витая какая-то: он правда возрадовался, что заговорили так… нервно, как по краешку пошли, он все бы и ходил вот так – по краешку. – Нет, не удалось закопать: их закон охраняет. А у тебя ничего объект. Где ты ее нашел-то? Глаза только… Что у ей с глазами-то? У ней не эта?.. Болезнь такая с глазами есть… Чего она такая пучеглазая-то?
Сергей по-деревенски широко размахнулся – хотел в лоб угодить Яковлеву, но тот увернулся, успел, Сергей ударил его куда-то в плечо, не больно. Яковлев этого только и ждал: ногой сильно дал Сергею в живот, тот скорчился… Яковлев кулаком в голову сшиб его вовсе с ног. И спокойно пошел быстро прочь от клуба… Его догнали. Он слышал, что догоняют, но не поворачивался до последнего мгновения, шел себе беспечно, даже «казбечнну» во рту пожевывал… И вдруг побежал, но тут же чуть отклонился и дал первому, кто догонял, кулаком наотмашь. Первому он попал, но догоняло несколько, молодые… Хоть и умел Яковлев драться, его скоро сшибли тоже с ног и несколько попинали, пока не подбежали пожилые мужики и разняли.
Яковлев встал, сплюнул, оглядел всего себя – ничего существенного, никаких особых повреждений. Отряхнулся. Он был доволен.
– Ну вот… – сказал он, доставая «Казбек», – хоть делом занялись… – Яковлев насмешливо оглядел окруживших его мужиков и молодых парней. – А то стоя-ат ждут свою самодеятельность дурацкую.
– Иди отсюда, – посоветовали ему.
– Пойду, конечно… Что же мне, тоже самодеятельность, что ли, с ва и стоять ждать? Кто выпить хочет? Парни…
Никто не изъявил желания пить с Яковлевым.
– Скучно живете, граждане, – сказал Яковлев, помолчав. Сказал всем, сказал довольно проникновенно, серьезно: – Тошно глядеть на вас…
– Еще, что ли, дать?
– Надо было, – сказал кто-то из пожилых мужиков. – Зря разняли.
– Не в этом дело, – сказал Яковлев. – Скучно, – еще раз сказал он, сказал четко, внятно, остервенело. Сунув руки в карманы шикарных брюк, пожевал «казбечину»… И пошел.
Еще немного постояли, глядя вслед Яковлеву… Повспоминали, какой он тогда был – он всегда был такой. Они все, Яковлевы, такие: вечно недовольные, вечно кулаки на кого-нибудь сучат…
Тут как раз приехала самодеятельность. И все пошли смотреть самодеятельность.
***
