Хосе Гарсия Вилья - Во имя жизни
— А что случилось? — с тревогой спросил он Марту, исполненный сочувствия к этой семье. Ему было известно по собственному опыту, каково оказаться в столице без работы.
— Они забастовали, — объяснила она ему. — Требуют повышения заработной платы. У них профсоюз, и он помогает им деньгами, покуда они бастуют! — с восхищением воскликнула Марта. Ее глаза восторженно сверкали. — Я о забастовках только читала в газетах и толком не представляла, как это бывает на самом деле, — добавила она.
Необъяснимое чувство радости охватило Сантоса при мысли о троих сыновьях Манга Сисо, единственной опоре семьи, которые, рискуя потерять работу, решились бастовать, чтобы добиться справедливой оплаты своего труда. На следующий же день он решил по дороге в редакцию, что непременно поговорит с мистером Рейесом о прибавке.
И вот сегодня во второй половине рабочего дня, набравшись смелости, он, Альфредо Сантос, корректор «Иллюстрэйтед уикли», превозмогая слабость, поднимался вверх по лестнице из печатного цеха в помещение редакции. Он попросит, чтобы ему платили полную ставку, какую получал его предшественник. Шестьдесят песо! То есть ему должны прибавить пятнадцать песо. Он ведь работает на том же месте и делает даже больше с тех пор, как увеличилось количество страниц, — и ему непонятно, почему он не имеет права получать такое же жалованье. Но воспоминания о недавних унижениях, которые ему довелось испытать от мистера Рейеса, и леденящий душу страх, что его могут попросить с этого места, заставляли учащенно биться его сердце перед предстоящим разговором. Он страшился его весь этот день. Стоило ему лишь подумать об этом разговоре, как сразу же он ощущал какую-то болезненную пустоту в животе.
Сантос прошел всего один марш на узкой лестничной клетке от печатного цеха, который он только что покинул. Приглушенный шум голосов людей, мывших руки и торопливо снимавших заляпанную чернилами рабочую одежду, чтобы переодеться в ту, в которой они ходили по улице, едва долетал до его ушей. Ночная смена заступит на работу только в семь вечера, и эти два часа в здании относительно тихо и спокойно: смолк сотрясающий все здание пульсирующий грохот печатных машин; только в подвале слышится равномерное пощелкивание одиннадцати линотипов, — каждый линотипист едва касается клавишей своей машины в потоке оранжевого света, льющегося из затененной лампы над его головой.
На площадке второго этажа Сантосу встретились сотрудники редакции, направлявшиеся к главному выходу на улицу через отдел распространения. Тут он столкнулся и с Джей Си, литературным редактором, спешившим вниз. «Привет, галерный раб», — крикнул он Сантосу. Это была его любимая дежурная шутка, с которой он обращался к любому из корректоров, приходивших работать в «Иллюстрэйтед уикли»17. Он был, как всегда, весел и беззаботен. «Господи помилуй, да вы, голубчик, ужасно выглядите, — воскликнул он вдруг, подойдя поближе. — Что с вами? Заболели?»
Вздрогнув, Сантос в ответ лишь отрицательно мотнул головой. Потом, через силу улыбнувшись, пробормотал: «Да нет, ничего. Все в порядке», — и продолжал свой путь вверх по лестнице. Временами он испытывал болезненную зависть к Джей Си, холостяку, не имевшему никаких серьезных забот в этом мире. Литературный редактор всегда носил модные и дорогие вещи — из шелка, шерсти, льна и других дорогих тканей. А почему нет, если он получал сто пятьдесят песо в месяц и мог все потратить на себя? Джей Си рассказывал анекдоты и шутил с самим мистером Рейесом, главным редактором. Девицы звонили ему, обрывая телефон, бесчисленное множество раз за день. Когда бы не приводилось Сантосу поднять голову от своих корректур, чтобы дать отдохнуть глазам, чаще всего он видел, как Джей Си болтал по телефону и хохотал или же что-то нашептывал в трубку, поднеся ее к самым губам. И в Сантосе зарождалось что-то вроде ненависти к добродушному и жизнерадостному литературному редактору.
Джей Си вприпрыжку устремился вниз по лестнице, но перед его глазами по-прежнему стояло осунувшееся лицо корректора с заросшим темной щетиной костлявым подбородком, ввалившимися щеками и влажным липким лбом. Воспоминание об этом не шло у литературного редактора из головы. Малый выглядел действительно нездоровым, ну прямо ходячий мертвец. Не дело так надрываться на работе, как он. Наверное, бедняга нуждается в деньгах. Интересно, что у него дома, как он живет? Смутное чувство стыда и какой-то неловкости охватило литературного редактора помимо его воли и желания. Оно причиняло ему неудобство, и Джей Си поспешил избавиться от мыслей о несчастном корректоре и переключиться на куда более приятные — о предстоящем нынче вечером свидании с одной студенточкой-филологиней с выпускного курса столичного женского колледжа.
Подойдя к своему столу, Сантос присел на стул перевести дух. «Боже милостивый, что такое у меня со. спиной? Никогда раньше она так не болела». В какой-то миг мелькнула мысль: а не туберкулез ли у него? Господи, что он выдумывает, совсем спятил. Какая только дрянь не лезет в голову. Нечего себя расстраивать попусту. Обыкновенная мышечная боль. Сама собой пройдет.
В редакционной комнате было непривычно тихо. Лишь монотонно жужжал электровентилятор над столом мистера Рейеса. Сам он сидел, откинувшись на спинку вращающегося кресла, и читал дневную газету. Все сотрудники уже разошлись. Сантос тяжело вздохнул, расслабил плечи, чтобы немного унять боль в спине. Кроме них с Рейесом в комнате не было ни души. Сантос сидел за своим столом и ничего не делал. Оставалось прочесть несколько гранок и занести их в печатный цех по дороге домой — для форм, которые возьмут в работу ночью. Он ждал, когда успокоится дыхание, и следил за мистером Рейесом, углубившимся в чтение газеты. Сантосу почти хотелось, чтобы главный редактор вдруг поднялся и стал собираться домой. Но тут же, устыдившись минутной слабости, он встал из-за стола и, поколебавшись всего одно мгновение, решительно направился по проходу между пустых столов прямо к столу мистера Рейеса. Молча остановился перед ним, почтительно ожидая, когда тот отложит газету.
— Ну, Сантос, в чем дело? — Мистер Рейес бросил газету на стол, заваленный бумагами, и опустил на пол ноги, покоившиеся на выдвинутом наполовину нижнем ящике письменного стола. Это был человек среднего роста, лет сорока трех или сорока пяти. Широкие густые брови и красиво вырезанные подвижные ноздри, пожалуй, были наиболее примечательной особенностью его лица с желтоватым оттенком кожи и едва заметной раскосостью глаз, что выдавало его испанско-китайско-малайское происхождение. Мистер Рейес глядел на длинную тощую фигуру корректора, покорно и молча стоявшего в ожидании, когда с ним заговорят, и волна раздражения поднималась в его душе. Он вовсе не намерен был помыкать парнем, но ничего не мог с собой поделать. Боже мой, тот просто напрашивался на это. У корректора был такой униженный вид, что невольно хотелось пнуть его. Поначалу главный редактор решил задать ему для бодрости взбучку, но потом понял, что только вконец запугает это жалкое создание. «Как побитая собака», — пришла на ум фраза. Он тут же повернется и поплетется на свое место, как побитая собака, только прикрикни на него. Ну что же все-таки он тут топчется?
— Я... Я хотел бы поговорить с вами об одном деле, сэр, — запинаясь пролепетал Сантос, ненавидя себя за постоянную робость. — Это относительно моей работы, сэр, — продолжал он, встретившись с заинтересованным взглядом Рейеса. Главный редактор выпрямился и весь обратился в слух. Ну-ка, ну-ка, поглядим на него, казалось, говорил его вид.
— Садитесь, Сантос, — предложил он, — и расскажите мне все по порядку. — Он был просто сбит с толку и поставлен в тупик, его разбирало любопытство. Может быть, он ошибся в отношении этого парня. Что же он собрался делать: просить прибавки или подать заявление об уходе? Главный редактор не ожидал от него ничего подобного.
Сантос смешался, ему еще ни разу не приводилось сидеть в присутствии мистера Рейеса, но, преодолев смущение, он взял стул, на который ему указал главный редактор, повернул его и сел лицом к лицу с мистером Рейесом.
— Я... дело вот в чем, мистер Рейес, — начал Сантос. Может, сначала сказать ему про Марту и ребенка, которого они ждут, и насчет того, что он работает тут уже мять месяцев? Или сразу же взять быка за рога и попросить прибавку? А когда мистер Рейес спросит, сколько он хочет, чтобы ему прибавили, ответить: «Пятнадцать песо, сэр. Ведь тот человек, что работал на этом месте до меня, получал шестьдесят песо». Но эта сумма — пятнадцать песо! — вдруг показалась Сантосу чудовищно большой, и, ужаснувшись, он окончательно лишился присутствия духа и промямлил:
— Я обращаюсь к вам с просьбой, сэр, о небольшой прибавке — всего в пять песо, сэр, — закончил он торопливо и даже жалобно, заметив, как дружелюбие и заинтересованность мистера Рейеса сразу улетучились. Прежде чем заговорить, Рейес внимательно всмотрелся в лицо Сантоса. «А он, оказывается, не такой уж смирный и забитый»,— подумал главный редактор и почувствовал даже нечто вроде восхищения перед этим парнем. Жаль, что корректор обратился к нему с просьбой в такое неподходящее время: Рейес знал, что не может сделать для этого Сантоса решительно ничего.
