Стивен Кинг - Сборник Рассказов
— Как сердечный приступ, детка. Во всяком случае, все ее отвлекающие факторы, наконец, перестали работать. Её укэ, танцы с тенью, карта на стене, игральные карты на штепсельной коробке. Ее рассказы перестали работать тоже. Потому что вещь, которую она боялась, все это время находилась в домике.
— Чего? Чего она боялась?
— Она боялась банки с печеньем.
2
После похорон жены, Джордж Олдерсон сказал трем своим сыновьям, что собирается очистить маленький домик — продать то, что можно было продать, и выбросить все остальное. Но прежде чем сделал это, он собрал их там, и предложил каждому взять по одному предмету на память о ней. Джек выбрал укулеле, и, в конце концов, научился на ней играть. Питер — притихший и неконфликтный мальчик, каким он стал в результате преждевременной смерти матери — взял предмет, который Джордж подарил ей, когда она уезжала в маленький домик. Это были мужские часы, и она носила их на шее, как тикающий медальон. Ретт взял синюю керамическую банку из-под печенья.
Он хранил его под кроватью, и каждую ночь они с Джеком съедали по паре печений — в память о ней, сказал Ретт. Пит не был приглашен на этот ритуал, и даже не знал об этом, потому что к тому времени у него была своя комната. Хотя ни один из мальчиков и не говорил этого вслух, они чувствовали, что Пит, не имел права на долю в этом причастии печеньем. Он, конечно же, скучал по матери, после ее смерти — даже очень — но, пока она была жива, отвернулся от неё, глумился над игральными картами, закрывавшими штепсельную коробку на полу, и называл карту Лаланки «глупым дерьмом».
— Он, по своему, любил ее — сказал Ретт правнуку, — но мы чувствовали, что он любил ее недостаточно. Мы были детьми, а дети могут быть очень предвзятыми. Он немного помолчал. — Хотя в каком-то смысле, я думаю, мы были правы.
3Однажды ночью — это было через неделю или две после самоубийства Мойры Олдерсон — к Ретту и Джеку Олдерсонам пришло осознание того, что должно было прийти раньше, если бы их наблюдательность не притупилась от горя. Они сидели на кровати Ретта, банка с печеньем находилась между ними.
— Тпру, Нелли, — сказал Джек. — А ведь она по-прежнему полная. Как такое может быть?
Ретт понятия не имел, но это была правда. Они не раз причащались печеньем после смерти матери, но банка оставалась полной до краев. В тот вечер сверху лежали «Макаронс». Когда Ретт отодвинул их в сторону, то увидел под ними шоколадное печенье. Он попробовал копнуть глубже, чтобы увидеть, а нет ли там овсяного с изюмом, которое было его любимым, но Джек схватил его за запястье и вытащил руку из коробки.
— Не делай этого.
— Почему?
— Потому что это может быть опасно. Просто закрой крышку и задвинь коробку под кровать.
Ретт не стал возражать и сделал, как ему было велено, а Джек выключил свет. Они какое-то время лежали молча, но сон никак не приходил. Ретт чувствовал банку с печеньем под ним, маленькую, плотную планету, которая его манила.
— Похоже, там живет ее призрак, — наконец-то произнес Ретт, и его глаза наполнились слезами, которые всегда были наготове после смерти матери.
— Там нет её призрака, не мети пурги, — сказал Джек. По толщине голоса, Ретт догадался, что его брат тоже плачет.
— Тогда что это? Это как-то связано с Лаланкой? Волшебным туманом? С… — это было трудно произнести, поскольку это было то, чего он боялся больше всего. — … С гоббитами?
— Санта Клауса нет, как нет гоббитов или волшебного тумана, Ретт. Никакой параллельной реальности. Карта была только в её голове. — Джек старался говорить грубо, но голос его по-прежнему хрипел. — Она тоже это знала. Это все она рассказывала, чтобы отвлечься от банки с печеньем.
— Тогда что же там?
— Печенье. И я больше его не хочу. Я, наверное, никогда в жизни больше не захочу съесть еще одно печенье, не только из этой банки, но и вообще никакое.
4Прошла неделя. Банка с печеньем оставалась лежать под кроватью Ретта, накрытая крышкой. Однажды ночью — это была суббота — Ретта выдернул из сна звук плача его брата.
— Джек? — Ретт сел. — Что случилось?
— Мы бы пошли туда сегодня, — сказал Джек. — Ели бы сандвичи с беконом, и играли в Мафию. Я скучаю по ней. Я скучаю по маме.
— Я тоже скучаю по ней.
Джек встал с кровати, призрак в белой пижаме, и сел рядом с Реттом.
— Я думал о том, как от нее пахло. Как хорошо пахло.
— Печеньем, — Ретт сказал. — Вот как от неё пахло. Так могло бы пахнуть в сказочном домике, не так ли?
— Да, — сказал Джек, — и она была доброй волшебницей, а не злой.
Они посидели еще некоторое время, молча, вспоминая её запах и ее тень, танцующую на стене. До них, наконец-то дошло, что она ушла навсегда. Даже карты не осталось, с нарисованным на ней лесом и горами, Черным и Красным замками. Их отец при её жизни, возможно, и говорил, что карта достойна места в галерее, но когда она умерла, он стер карту со стены, как лавочник стирает ругательное слово с витрины своего магазина, чтобы не распугать клиентов. Он не смог бы продать домик с рисунком, так он сказал ребятам. Он должен был стереть его. Он, конечно же, перед этим сфотографировал все на Кодак. Но снимки не получились.
— Достань банку, — сказал Джек.
Ретт вытащил её из-под кровати с видимым облегчением, и баюкал на коленях. Джек поднял крышку. Она все также была наполнена до краев, но сверху уже были не «Макаронсы». В эту субботнюю ночью сверху лежало имбирное печенье.
— Она умерла месяц назад, — сказал Джек. — Они будут черствыми.
Но они не были черствыми, они были такими свежими, как будто были выпечены в тот же день.
Мойра перерезала себе вены и умерла в ванной в жаркий августовский полдень. Ретт и Джек продолжали причащаться из банки с печеньем, которая все также оставалась полной, каждый день. Пришел Хэллоуин, и Ретт впервые самостоятельно пошел на «сласти или напасти». Он был одет в костюм пирата и вернулся домой с мешком конфет, но все это было не очень весело без Джека, который объявил себя слишком старым, чтобы надевать костюм и бегать по округе, выпрашивая сладости. Наступил День Благодарения, и их отец — теперь в его висках были заметны проблески седины — разрезал индейку. Подруга Пита ужинала с ними, и Пит обедал с её семьей на Рождество. Они обручились в День Святого Валентина 1939 года, вскоре после того, как Питу исполнилось восемнадцать. Пришло лето, и Ретт проводил время на пустыре в конце улицы, играя в бейсбол. Иногда он оставался на поле даже после того, как его покидали все остальные. Он тренировал наклонную подачу.
Джек иногда наблюдал за ним, но редко. В основном он прогуливался по городу сам по себе, как правило, с блокнотом под мышкой — он унаследовал художественные способности своей матери, правда, не все.
— Он мог бы стать великим художником, — сказал Ретт Дейлу. — А может быть, и нет, большинство детей никогда не реализовывают свой потенциал, но об этом мы никогда не узнаем.
Жизни двух маленьких мальчиков начали расходиться в разные стороны, медленно, но верно. Но они по-прежнему делили одну комнату, ночью причащались печеньем, при этом, синяя керамическая банка всегда была полна, а печенья внутри всегда были свежими. Иногда там было шоколадное с орехами, иногда сахарное, иногда «Макаронсы», а иногда бисквит. Они съедали по одному или два за раз, сидя на кровати Ретта, более тысячи печений за долгие годы, пока Пит не женился и Джек не переехал в комнату Пита.
Гитлер начал доминировать в новостях, и казалось, что скоро на картах всех государств будет стоять штамп с нацистской свастикой. Европа находилась в руинах, и Англия должна была стать следующей.
— Он долго не продержатся, — как-то сказал Джордж Олдерсон, попыхивая трубкой. Теперь только два мальчика слушали вместе с ним «Филко», настольную модель; Пит с женой проживали в девяти кварталах от них, зарабатывая на жизнь продажей пива, сигарет и музыкальных автоматов. — Слава Богу, что между нами и этим усатым маньяком простирается большой океан.
Свастика продолжала расползаться по карте (Великобритания еще держалась, но Россия зашаталась), Ретт часто думал о карте своей матери. Гитлер это Черный Джон, — подумал он, а Европа превращается в Лаланку. И однажды, когда Ретт был в центре города, прохаживаясь по магазинам и выбирая Рождественские подарки, лавочник сказал ему, что японцы разбомбили Перл-Харбор.
— Сколько лет вам тогда было? — спросил его Дейл.
— Шестнадцать. И я еще ни разу не целовался с девушкой.
— Не могли же вас призвать, если вам было всего шестнадцать?
— Нет. Я только надеялся, что война продлится достаточно долго, чтобы в ней поучаствовать. И, к сожалению, все так и вышло.
5Мойра Олдерсон иногда называла его старой рабочей лошадкой — медленно, но уверенно выигрывающей гонки, но Пит оказался быстрее Спиди Алка-Зельтцера после новости о Перл-Харборе. Он на следующий же день появился на призывном пункте Военно-морских сил, со свежей стрижкой и одетый в свой лучший костюм. Его жена поддерживала это, предполагая, что он будет в большей безопасности на борту большого корабля, чем схлестнувшись с япошками в рукопашную в Тихом океане. На следующий день, перед отъездом в Ньюпорт-Ньюс, Пит отдал Джеку часы «Булова», которые их мать носила на шее, с инструкциями, чтобы тот хранил их пуще зеницы ока. «Потому что я хочу получить их обратно, когда вернусь домой», — сказал он.
