Маша Трауб - Собирайся, мы уезжаем
Стас был жгуче красив в отца. Тот сдержал обещание, и Стас с матерью ни в чем не нуждались. Мать так и не научилась говорить сыну «нет». Она не могла видеть, как в оливковых глазах сына закипает слеза, и покупала, разрешала, соглашалась, что бы он ни пожелал. Она давно поставила крест на своей жизни и жила ради этого смуглого мальчика. Мать Стаса, так и работая секретаршей в посольстве, считала, что у сына тяжелая жизнь – из-за нее. Без отца мальчик растет. Здесь, а не в Испании. И очень обижалась, когда ее подруги говорили, что ее Стасику ремня не хватает для полного счастья. Стас раскусил материнскую психологию еще в раннем детстве и крутил ею как хотел.
До шестнадцати лет он был Стасом Кузнецовым, обычным школьником обычной московской школы. От своих однокашников отличался только приличным знанием испанского языка и возможностью проводить три летних месяца в Испании – в большой семье отца. На шестнадцать лет отец сделал ему подарок – синий паспорт гражданина Евросоюза и оплаченное за пять лет вперед обучение в институте. В институт Стас поступал как Альберто Торрес – так было написано в его новом паспорте. Отец дал ему новое имя и свою фамилию. Стас почувствовал себя европейцем и даже ломал русский язык, пересыпая речь испанскими словами. Только на имя Альберто не всегда отзывался – с непривычки. Где-то в середине первого курса Стас не выдержал груза ответственности перед Евросоюзом и проболтался. С тех пор его называли Стасом Торресом.
Марине Стас не то чтобы очень нравился. Но было лестно иметь официального бойфренда, наполовину испанца, сына известного журналиста, который обеспечит сыну блестящее будущее. Стас дарил Марине диски с испанской музыкой, давал списывать контрольные по испанскому языку и во всем с нею соглашался. Они встречались у Марины. Квартира по-прежнему была в ее распоряжении. Мать заезжала, но только тогда, когда Марина была в институте. Она обнаруживала следы присутствия матери или Николая Ивановича, когда приходила вечером домой: деньги на телевизоре, чашка с кофейным осадком в раковине, записка на зеркале с новым номером телефона для экстренной связи.
Они жили со Стасом почти год, когда его вдруг словно подменили. Замкнулся, стал нервным, в институте вылезал за счет прежних заслуг и образцовой зачетной книжки, покупал двухлитровую пластиковую бутылку пива и выпивал ее перед телевизором. А потом собрал вещи и сказал, что поживет дома. Марина спрашивала, что случилось, но Стас молчал. Просветы были – Стас приезжал к Марине, и все было по-прежнему. В один из таких просветов Марина, взятая за живое испанской музыкой и грузинским вином, предложила Стасу познакомить ее с его мамой. Стас отхлебнул из своей бутылки с пивом и расплакался. Марине стало противно, но она села на диван и гладила Стаса по голове. Стас говорил.
Его мать, еще достаточно молодая женщина, познакомилась с солидным, интересным бизнесменом, чем-то неуловимо похожим внешне на господина Торреса. Чувство, вспыхнувшее после долгих лет отсутствия женского счастья, бушевало. Она поняла, что сын вырос и она ему не нужна. Поняла, что можно пожить и для себя. Что она этого заслуживает. Она надеялась выйти замуж и уже представляла себе, как стоит в зале загса в скромном, но изысканном костюме цвета слоновой кости, а рядом ее мужчины – муж и сын. Мужчина клялся, что только об этом и мечтает. Во время предсвадебных хлопот у жениха начались проблемы с бизнесом. Кто-то его кинул, кто-то наехал, денег нет. А надо достать и выложить. Мать Стаса, не задумываясь, предложила жениху помощь. Тот отказывался: «Что с тебя взять? Одна с сыном живешь». Без пяти минут счастливую новобрачную задело. Она сняла с кредитной карты все деньги, которые отец Стаса положил на счет – на нужды сына. Десять тысяч евро. Жених-бизнесмен валялся в ногах, благодарил, обещал все отдать и – пропал. Мать Стаса после этого начала пить. Несколько раз лежала в больнице. Выходила, держалась неделю, и опять все по новой. Работу потеряла – попросили уйти «по собственному желанию». Сейчас опять в больнице.
– А зашить не пробовали? Продержалась бы год, или на сколько там зашивают? – спросила Марина будничным тоном.
– Как ты можешь так говорить? Ты, ты, ты не понимаешь! Это все бесполезно! Она же все равно выпьет. Даже если будет знать, что умрет. Ей наплевать на свою жизнь.
Марина говорила:
– Да-да, конечно.
– Ты поедешь со мной? – спросил Стас, глядя на Марину мокрыми глазами.
– Куда? – не поняла Марина.
– В больницу, к маме.
– Зачем? – опять не поняла Марина.
– Познакомиться, ты же хотела.
Марина хотела поехать со Стасом в Испанию, погулять по Барселоне и Мадриду, побывать на работе его отца – в газете «Эль-Мундо», походить по магазинам, ресторанам, позагорать… Мать Стаса ей представлялась такой красивой, утонченной дамой со свежим маникюром и салонной укладкой, которая говорит исключительно о книгах, музыке и театре. Она не хотела ехать в больницу навещать алкоголичку.
– Хорошо, поехали, – сказала Марина.
– Спасибо, – поблагодарил Стас и прильнул к бутылке.
Они так никуда и не поехали. Стас отправился в Испанию – отец оформил ему перевод из института. Марина провожала его в Шереметьево. Стас обещал устроиться и прислать Марине приглашение. Она знала, что не пришлет. И Стас знал, что не пришлет. Марина хотела спросить: «А как же мама?» – но не спросила. Стас снова стал Альберто Торресом и даже ломал русский язык латинским акцентом.
Через год Стас вернулся в Москву – на похороны матери. Похоронил и в тот же день улетел в Испанию. Марина узнала об этом от однокурсников – Стас кому-то звонил, с кем-то встречался…
У Марины началась преддипломная практика. Нужно было найти место. Она позвонила в ту самую юридическую фирму – куратору предпенсионного возраста. Надеялась увидеть Максима. Куратор Марину так и не вспомнил, но подробно рассказал про то, что фирма загибается и без предложенной им реорганизации полетит в тартарары. Дал телефон другой компании. Марина позвонила. Представилась, сослалась на куратора. Ее вежливо выслушали и вежливо сказали, что в практикантах не нуждаются.
Марина сидела и думала: куда податься? Пошла на кухню – хотелось есть, холодильник сиял чистотой. Марина взяла с телевизора деньги и собралась в магазин. На выходе из супермаркета с двумя пакетами в руках спиной открывала дверь – столкнулась с парнем. Тот тоже протискивался в дверь, хотя мог бы и пропустить. Марина подняла голову, собираясь сказать что-нибудь по поводу девушки с сумками, которую нужно пропускать, и узнала Сережку – своего вечно больного одноклассника. Сережка отрастил куцую бородку и избавился от очков. «Наверное, линзы поставил», – подумала Марина.
– Сережа, привет! – обрадовалась она.
Сережка ее не узнал. Но дверь придержал.
– Это я, Марина. Марина Крылова. Боже мой, ну вспоминай скорее…
– Маринка! – узнал Сережка. – Ты так изменилась!
– Да, ты тоже, – сказала Марина.
– Ты куда сейчас? Домой? Давай провожу, – предложил Сережка.
– Давай, пакеты тяжелые, – согласилась Марина.
Они шли по старой тропинке, мимо их бывшей школы. На школьном стадионе ученики бежали кросс. Вспоминали школу, Славку, как срывали уроки. Сережка учился на экономическом факультете. Подал документы в Чикагский университет. Он провел какое-то исследование на тему российской энергетики и надеялся, что его оценят в Америке.
– Там только одна проблема. Им нужен хеппи-энд. Идефикс такая. А где я им найду хеппи-энд?
Они дошли до Марининого дома. Зашли в квартиру. Разложили продукты. Марина сварила пельмени из пачки. Поели, продолжая говорить, перебивая друг друга.
– А чего ты тогда меня бросила? – весело спросил Сережка.
– Обиделась, – весело ответила Марина.
– Ну и дура же ты была.
– Дура, – подтвердила Марина.
Когда Марина мыла посуду, Сережка полез целоваться. От него пахло пельменями. Губы были липкие и неумелые. Ей было неприятно, но она промолчала. Закрыла глаза и вспомнила, как целовался Максим. Сережка начал дергать ремень джинсов и полез рукой Марине под юбку.
– Сереж, я не могу. Извини, – сказала Марина.
Сережка не удивился и не обиделся. Оставил в покое ремень. Сел за стол. Налил себе чай.
– Ну и правильно, – сказал он. – Все равно у нас нет будущего.
– В смысле? – не поняла Марина.
– Я уеду, если, конечно, пригласят. Ты здесь останешься. И ты знаешь, я по Интернету познакомился с классной девушкой. Она русская, но давно живет в Америке, в Чикаго. Мы уже год переписываемся. Она тоже на экономическом учится, играет на скрипке и в студенческом театре. Представляешь? У них такая задача-максимум в воспитании – человек должен быть всесторонне развит. Хотя мне кажется, что это утопия – нужно специализироваться на одной проблеме. Тогда можно чего-то достичь. А если разбрасываться, то ничего не получится. Она мне фотографию свою прислала – у них в доме свой бассейн с горкой. Круто?
