Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна
У нас был дружный, хороший класс. За исключением Ореста Слимакова. Как говорится, в любом стаде не без поганой овцы. Нам повезло, что он простудился и не пришёл в гимназию в тот день. Он бы обязательно выдал Паньку Сулиму (это Сулима бросил чернильницу). Как пить дать! Слимаков всегда на всех ябедничал классным надзирателям. И «тёмную» ему устраивали, и бойкот объявляли – ничего не помогало. Отец Слимакова работал в городском полицейском управлении: это у них было семейное. Когда Слимаков через три дня после случая с чернильницей пришёл в гимназию и узнал обо всём, его аж распирало. Остроносая лисья физиономия Слимакова растянулась в заискивающей гримасе.
– Ну, господа! Ну, что вы? Ну, скажите!.. Ну, кто это?.. Кто бросил? А? Я не скажу! Честное благородное! Вот тебе крест, не скажу! – размашисто крестился он, обращаясь то к одному, то к другому. А волосы, всегда прилизанные, ровно разделённые на пробор, ерошились и падали на бегающие, как у мышонка, глаза.
Но мы были неумолимы. Мы хорошо знали ему цену.
Тогда, чтобы отомстить, Слимаков прибегнул к откровенной подлости.
Я был младшим в классе и самым бедным. А раз самый бедный, значит, самый незащищённый.
Поймав меня как-то одного, Слимаков зло прищурился и сказал:
– Вот скажу, что это ты бросил чернильницу… И тебя выгонят из гимназии с волчьим билетом. Вот скажу, Чак!
У меня всё похолодело внутри. Наша семья жила трудно. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, отец брал работу на дом. Все надежды возлагались на моё будущее, на то, что я выучусь и, как говорил отец, «стану человеком».
Конечно, если Слимаков пойдёт к попечителю и донесёт на меня, ему поверят. Попечителю главное – чтобы нашёлся виновник, чтобы было кого наказать. И меня выгонят. Никакой директор не сможет меня защитить.
Слимаков почувствовал мой страх и злорадно улыбнулся.
– Ну вот что… Приноси, значит, завтра Шерлока Холмса, может и не скажу.
Так начался его подлый шантаж. Я приносил ему книги, конфеты, переводные картинки, перья, ножики и всё такое. Но чаще всего он требовал от меня серии «сыщицкой» литературы, которые я вынужден был покупать для него на базаре. Мне всё сложнее было это делать. Денег не хватало. Я уже давно не завтракал, тратя на «сыщиков» все деньги, которые давала мне мама. Но ему всё было мало.
Слимаков, прочитав очередную серию, сразу же перепродавал её кому-нибудь из гимназистов. И требовал новую.
Приближались каникулы.
Слимаков уже третий день требовал от меня нового Ника Картера, но я каждый раз придумывал новые отговорки – у меня совсем не было денег (даже на завтраки в эти дни мама не давала, потому что мы сидели без копейки).
Слимаков сердился и наконец не выдержал.
– Всё! – прошипел он. – Чтобы сегодня в пять принёс к «дереву смерти». Если не принесёшь – всё!
Слимаков, начитавшись «сыщицких» книг, очень любил страшные тайны и всегда назначал мне свидание в уединённых уголках Ботанического сада, которым он давал устрашающие названия. Он никому не рассказывал о наших отношениях и не хотел, чтобы кто-то видел, как я давал ему книжки, которые он потом продавал.
Я был в отчаянии. Где мне достать деньги к пяти часам? Где достать?
И я отважился на отчаянный шаг. Решил продать на базаре своего любимого паяца – игрушку, которую подарила мне когда-то бабушка на день рождения.
Одетый в яркий атласный костюм с белым воротником жабо, паяц имел очень эффектный вид. Я ужасно любил и берег его. Но у меня не было выхода. Я должен был во что бы то ни стало откупиться от подлого Слимакова.
Дома я попрощался с паяцем, положил его в ранец и пошёл на базар. И вот… – Чак как-то странно улыбнулся. – А впрочем… Наверное, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Правда?
– Правда, – не задумываясь ответил я.
– Ты не возражаешь, чтобы мы с тобой перенеслись на семьдесят лет назад?
– Что? – не понял я. – Перенеслись? Как?
– Ну… – Чак замолчал на мгновение. – Ну… прокрутили, как бы это сказать, время в обратном направлении…
У меня внутри всё оборвалось. Мне вдруг стало страшно. Что он говорит? Может, он психически больной? У нас в селе был когда-то один такой… Остановит на улице. «О! – говорит. – Вчера с Александром Македонским виделся, с императором. Передай, сказал, односельчанам, чтобы тебя не обижали, всё давали, что ни попросишь. Потому что приеду на Буцефале, всем головы откручу. О!»
Может, и Чак такой?
– Нет! Нет! – засмеялся Чак, прочитав мои мысли. – Не бойся. Я не сумасшедший и бросаться на тебя не буду. Ну… Вот что такое время? Ты задумывался?
– «Время – не хата, на месте не стоит», – так говорит мой дед Грицько.
– Он верно говорит. Но время, как тебе известно, бывает настоящее, прошедшее и будущее. И граница, отделяющая настоящее от прошлого и будущего, – одно мгновенье. Вот только что ты шёл сюда, чтобы встретиться со мной. Встреча наша была для тебя будущим. Мы встретились. Какое-то мгновение наша встреча была настоящим. И сразу же стала прошлым. Мы начали разговор, и о встрече можем теперь только вспоминать. Так же, как о времени, которое было семьдесят лет назад. И тысячу лет назад. И две тысячи. Всё оно в одном временном измерении. И только что пролетевшее мгновение, и то, которое было сто лет назад. Оба мгновения способны ожить благодаря волшебному феномену человеческого мозга – памяти и воображению… А о гипнозе ты слышал когда-нибудь?
– Слышал! – не очень уверенно сказал я. – Это когда человека гипнотизируют и… он делает не то, что хочет.
– Ну, не совсем так, но… Можно человеку внушить представление и об обстановке, в которой он никогда не находился, и о времени, в котором он никогда не жил. И человек будет действовать, мыслить, переживать так, как будто всё, что ему внушили, происходит с ним в действительности. Человек, единственный из живых существ, способен переживать воображаемое как действительное, а прошлое и будущее – как настоящее. Так говорит наука психология. Поэтому ты не бойся, ничего страшного не случится. Просто сейчас мы с тобой перенесёмся на семьдесят лет назад, в Киев 1912 года. Должен тебя предупредить: ты можешь сразу меня не узнать, потому что я стану двенадцатилетним мальчиком, таким, как ты сейчас. То есть таким, каким был я тогда. Чтобы ты меня ни с кем не спутал, я сначала буду держать тебя за руку. А потом отпущу. А ещё хочу предупредить тебя, чтобы ты не растерялся. Дело в том, что ты будешь невидимым для людей. Ведь ты не жил тогда, понимаешь? Кроме меня, никто тебя не будет видеть, и никто не услышит твоего голоса.
Мне стало жутко, но в то же время ужасно интересно. Вот приключение! Невидимкой попасть в Киев 1912 года.
Чак взял меня за руку своей теплой, сухой и какой-то невесомой рукой.
– Не бойся, Стёпа! Тебе абсолютно ничего не угрожает. Что бы ни случилось, какие бы ни подстерегали опасности – тебя это не коснётся. Ведь тебя тогда не было. Ты будешь только свидетелем. Понимаешь?
– П-понимаю, – сказал я, не очень, правда, представляя, как это всё произойдёт.
– Ты не будешь чувствовать ни холода, ни жары, ни голода, ни боли – ничего. Ты сможешь легко подниматься в воздух, мчаться с любой скоростью, не зная усталости, проскальзывать в самые узкие щели. Ведь тебя тогда не было. И только в том случае, если ты вдруг захочешь вмешаться в события и вмешаешься, проявишь активность, ты мгновенно станешь материальным. И тогда уже почувствуешь и холод, и голод, и боль. И сможешь ушибиться, обжечься, порезаться… Но даже тогда ничего страшного с тобой не случится, не бойся. Просто в случае опасности наше путешествие само собой немедленно прекратится, и мы вернёмся в сегодняшний день. Но без крайней необходимости не делай, пожалуйста, ничего. Ладно? Потому что мы тогда уже не сможем вернуться назад, в тот день. Дважды в один и тот же день прошлого возвращаться нельзя. А может, именно тот день будет важнейшим для раскрытия тайны. Понял?
– Понял, – механически сказал я, не понимая, однако, о какой тайне он говорит, но ужасно заинтригованный.
– Ты только везде следуй за мной и не упускай меня из виду. Это моя просьба. Потому что мне нужна будет твоя помощь. Ты должен помочь мне раскрыть тайну. Тайну, над разгадкой которой я бьюсь всю свою жизнь. Ты готов?
– Готов.
– Не боишься?
– Не боюсь, – сказал я, чувствуя холодок в груди, как будто стою на краю пропасти.
– Тогда – внимание! – Чак слегка сжал мою руку своими пальцами – и по ней как будто пробежал электрический ток.
В глазах у меня потемнело.
Бом! – ударил в голове колокол.
И мгновенно – словно на полную мощность включили радиоприёмник – закричало, зашумело, загалдело вокруг много голосов.
Глава IV
Первое путешествие в прошлое. 1912 год. Базар. Бывший клоун Пьер Стороженко выручает гимназиста Чака
Я даже не заметил того мгновения, когда цирк вдруг исчез с моих глаз и я очутился на базаре, среди сотен снующих туда-сюда людей, среди шумных перекупщиков и мордатых продавцов, которые напыщенно поглядывали из-за прилавков, среди пестрой движущейся толпы, одетой в необычные сиряки[9], мещанские чемерки[10], которые теперь можно увидеть только в кино, в длинные, до земли, юбки в складку и платья, в широкополые шляпы, котелки и фуражки с лакированными козырьками.
