Владимир Свержин - Малиновка под колпаком
– Сто сорок марок серебром, – напомнил шериф. – И не факт, что принц Джон на этом успокоится. Деньги ему нужны всегда, а если твои собратья заплатят, он непременно пожелает узнать, не завалялось ли у вас в мошне еще чего-нибудь.
– Ой, горе, бедный ты, бедный Шимон. Можно я хоть напишу записку Рахили, она же с ума сойдет от тревоги!
– Напиши. Мальчик отнесет. Но, – повернулся он к отроку, – проследи, чтоб она ее сожгла. Все должно быть тайно.
– Конечно, тайно. Я уже забыл наш разговор.
– И о золоте, которое я должен, тоже забыли?
– Чтоб вы были мне здоровы, господин барон! О каком таком золоте вы говорите?
Трапезная шерифского замка была скудно освещена парой факелов. Восковые свечи хранились для званых пиров.
– Парень, подай вина, – скомандовал шериф.
Отрок сноровисто наполнил кубки.
– Так что, – Локсли отхлебнул бургундского. – Шимон согласен добровольно сесть в тюрьму?
– Признаться, я не слишком сомневался в этом, – хмыкнул барон. – Если бы вы прочли указ принца Джона, то, верно, решили бы, что этот вздорный прощелыга с нами заодно. Выбор у нашего Шимона невелик.
– Что ж, надеюсь, в темнице ему не будет слишком тоскливо.
– Уж голодно не будет точно, – заверил шериф, вгрызаясь в свиной окорок. – А что нового у вас?
– Прелестная баллада Алана-э-Дейла. Сегодня ее уже распевают во всем Ноттингеме. Дня через два-три докатится до Лондона, а по дороге, глядишь, и сокровищ в ее строках прибавится. Хотел леди Мэриан первой спеть, но сейчас напою тебе.
– Э нет, Роб, оставьте свои рулады для нее, я вас в святой земле наслушался. Уж не знаю, как она ваши песнопения терпит. Видимо, это и есть любовь. В смысле пения на малиновку вы вовсе не похожи.
Ответом ему был смех новоявленного Робин Гуда.
Менестрель подхватил лютню и стал перебирать струны.
– Точно-точно! – радостно донеслось из угла. – Так и пел Алан-э-Дейл, как сейчас помню:
Валлийской стрелою пробит его щит,
И кровь запеклась на челе.
А золото Оффы печально лежит
В шервудской суровой земле.
Для злых воздаяние – злая судьба.
Пусть лживые тонут во лжи.
Лишь агнец укажет тебе, где тропа,
Где золото Оффы лежит.
Голос у старика оказался на удивление хорош, и, что больше всего поразило слушателей, он не сфальшивил ни в единой ноте.
– Я и не знал, что эта баллада принадлежит его перу, – откликнулся менестрель.
Из темного угла послышался смешок.
– Да, его перо было первым, затем пошли уже совсем другие перья. Если вашей милости не прискучила моя болтовня, я продолжу рассказ.
…Факелы в трапезной все еще горели, но вина в бутыли оставалось на муравьиный чих.
– В одном Шимон прав, – с печалью в голосе проговорил барон Фитц-Уолтер. – Главная дорога идет через Барнсдейл, а это уже не Ноттингем, а Йорк. Там я вам не защита.
– Кого Господь наделил быстрым умом и быстрыми ногами, и сам легко себя защитит.
– Оно, конечно, верно, – согласился шериф. – Но стоит ли испытывать судьбу. Шея, поди, одна, да и стрелы лесников быстрее любых ног. А о тамошнем главном лесничем Хью Невилле я в жизни не слышал доброго слова.
– Это уж точно, – кивнул Роберт. – Как бы заставить весь этот сброд не показывать носа в лесу? Впрочем… ну да, похоже, я знаю как.
– Знаете? – переспросил барон, делая знак стоящему наготове отроку наполнить кубки.
– Намедни Алан-э-Дейл рассказывал в «Паломничестве», что лесничий отказался ехать на пир к шерифу в Йорк, потому что заяц перебежал ему дорогу.
– Вы что же, собираетесь сидеть возле тракта и пускать зайцев каждый раз, когда перед вами появится всадник или повозка? – хмыкнул повеселевший барон.
– О, нет. Вы помните моего знаменщика Джона Литтла?
– Такого забудешь…
– Вот думаю, и Хью с его псами забудут не скоро. Если леди Мэриан поможет, то уже через пару дней, с божьей помощью, начнем.
– Думаю, вам она ни в чем не откажет, – пожал плечами шериф. – Что ж, действуйте, а я приготовлюсь к приему чертовски дорогих гостей.
Утренняя дорога едва освещалась солнцем, едва пробившимся сквозь кроны вековых деревьев.
– Кто рано встает, тому бог подает, – бормотал под нос плечистый возница, пытаясь убедить себя, что не зря всполошился в такую рань и будет вознагражден, как сын мельника – дурачок Мач. «А чем я хуже?» – сладкие мечты о золоте Оффы витали в голове, точно запоздалые сны, позабывшие расстаться с уже проснувшимся мозгом. «Вот дурень, только и взял денег, чтоб расплатиться с монастырем. А вот я бы – я бы точно не оплошал. Я-то не таков. Вот продам горшки и подамся в Ноттингемпшир искать древнюю сокровищницу».
Возница хлестнул бичом лошадей.
– Но, пошли, неживые!
Унылые клячи вовсе не желали двигаться вперед. Они вдруг захрапели и подались назад, точно надеясь спрятаться в возке.
– Что там еще? – Горшечник недовольно поднял глаза и обомлел. Из туманной дымки ему навстречу двигалось огромное существо, поросшее серой мохнатой шерстью в белых подпалинах, с огромной клыкастой головой, похожей на львиную, но увенчанной целой короной из оленьих рогов. Чудовище шло, опираясь на длинный толстенный посох, окованный на концах железом.
Возница тряхнул головой:
– Это кто?!
Ответа не было. Горшечник спрыгнул с козел и заметался. «В лес, скорее в лес, авось не догонит. Но мои горшки, мои лошадки, мой возок!» Он выдернул из ножен широкий обоюдоострый кинжал и с размаху метнул его, целясь в голову чудовища. Клинок вонзился чуть ниже глаза, но на монстра это не произвело ни малейшего впечатления. Он продолжал идти, потом вдруг оглушительно взревел, махнул посохом…
Дальнейшего горшечник уже не видел, поскольку не имел глаз ни на затылке, ни на пятках.
Королевский лесничий Хью Невилл брезгливо посмотрел на просителя.
– Что там еще за чудовище? – скривился он. – На моих дорогах даже волк не осмеливается показаться.
– Клянусь, ваша милость, – едва пришедший в себя возница стукнул в грудь кулаком. – Это не было видение. Настоящее чудовище, огромное, вот… – Он быстро обвел глазами комнату охотничьего замка, переданного шерифом Йорка ставленнику принца Джона. – Вот, повыше этого окна.
– Здесь восемь футов, – зачем-то напомнил лесничий.
– Вот и я о том. А с рогами – все девять будет. – Он помолчал, задумавшись. – А может, и десять.
Хью Невилл отмахнулся:
– Признайся лучше, что ты перепил ночью в трактире, вот и померещилось.
– Куда ж признаваться?! Я, может, и рад бы пропустить кружку-другую эля. Вот только на что пить? Я ж как раз в Йорк вез горшки на продажу. Богом клянусь, все так и было, как я говорю.
– Не божись, – нахмурился сэр Хью. – Лучше ступай себе домой, впредь наука будет.
– Да в чем же тут наука?! – не унимался торговец. – Я ж вам правду, как есть, говорю. Было чудовище!
– Ну, хорошо, – сдался лесничий. – Сейчас поедем, своими глазами поглядим на то место, где на тебя напали. Учти, если солгал – пеняй на себя, велю кнутом отходить.
– Свободного йомена?! – задохнулся от возмущения горшечник.
– Лжеца и негодяя, – отрезал сэр Хью. – Так ты все еще желаешь ехать?
– А вот желаю! – несправедливое оскорбление пробудило в ремесленнике свойственные его народу храбрость и упорство. – А вот едемте!
Хью Невилл уже третий час сидел в засаде. Рассвет встречал его промозглой сыростью, накрапывающим дождем и серым, угрожающе нависшим небом. Того и гляди, хляби разверзнутся, и надоедливая морось обрушится проливным дождем.
– Надо убираться, – к нему подошел один из трех ближайших помощников, лучших в отряде лесников. – Скоро тетивы вовсе отсыреют. Не придет он сегодня. Всякий зверь в такую погоду в норе сидит.
– Не бывает таких зверей, – буркнул лесничий. – Черт меня побери, не поверю, пока сам не увижу.
Он передернул плечами, вспоминая, как неделю назад с неохотой откликнулся на зов бедолаги горшечника. Представшую его взору картину он не забудет, наверное, до последнего дня. Перевернутый возок бессмысленным нагромождением дров валялся на обочине дороги. Кони, некогда впряженные в него, бродили рядом, волоча за собой сломанное дышло. Черепки горшков устилали дорогу едва ли не на полмили вокруг. Но главное – следы. Прежде сэру Хью доводилось охотиться на медведей. Но след даже самого крупного медведя мог бы поместиться в них не менее четырех раз.
– Надо идти, сэр Хью, – еще раз предложил лесник. – Я тут намедни с одним монахом разговаривал, причетником часовни Святого Дунстана. Он вот что рассказывает. Некогда в здешних лесах демон водился. Саксы и бритты именовали его Кернуннос. Судя по описанию, очень на здешнее чудовище похож. Тоже огромный, с оленьими рогами, и нрав у него, не приведи господи! Если кого невзлюбил, спуску не даст. Тут с человеческим оружием делать нечего. В Лондон писать нужно, чтоб сам архиепископ Кентерберийский со своими епископами и аббатами приехал да молебен, изгоняющий демонов, отслужил. Против такой-то святости Кернуннос не устоит. А копья, стрелы – это ему так, вроде щекотки.
