Эльчин Сафарли - Запрет на себя
10
– Иса был глупышкой. Худенький мальчуган, очаровательный, как нимфетка, с пунцовыми губами и кривоватыми ножками. Вечно носился с бездомными животными, смущенно хихикал, подрабатывал на оливковой роще семьи Эргюрсел. Помогал в сборе урожая, подкрашивал известкой стволы деревьев, следил за поливом, пока седобородый хозяин Ариф похрапывал в плетеной подвесной корзине на веранде. Иса, видно, любил этот старый дом. Прятался в нем от жестокой реальности, беседуя с красавицами оливами и мастеря домики для бесхозных кошек. Ариф щедро кормил его густым чечевичным супом, горячим хлебом, угощал обжигающим чаем с кусочком баклавы. Еще и деньжат подкидывал…
Я был наслышан о доме Эргюрселов, в деревне его называли «шумным». Все знали, что даже в дневное время из его стен доносятся десятки разных голосов бывших жителей. «Сначала боялся их, потом подружился. Веришь, они отвечают на мои вопросы…» – тараторил Иса, щуря правый глаз, он с рождения у него не видел.
Может, Ариф и разрешил бы Исе постоянно жить у них, но супруга добродушного фермера Фатьма, частенько навещающая замужнюю дочь в Багдаде и всегда неожиданно возвращающаяся, на дух не переносила «бесполого зайчонка». Запрещала появляться в роще, подходить к порогу дома, здороваться при встрече на улице. «Еще не хватало мне общаться с ошибкой природы! Упаси Аллах… И почему он живет?! Позор ходячий».
Иса был таким же, как я. Мальчик, который должен был родиться девочкой. Однако если я был изворотлив и хоть как-то мог отгородить себя от ненависти, то Исе, наивному созданию из нищей семьи, доставалось по полной. Не раз встречал его избитым, с кровавыми потеками на лице. Над ним издевались, он не сопротивлялся. Не кричал, не ругался, не убегал. Молча терпел, будто заслужил эти наказания.
Я пытался образумить мальчишку, объяснял, какими дорогами нужно ходить, чтобы не попасться в руки негодяев из местной шайки. «Если ты себе не поможешь, то тебе никто не поможет, Иса. Мы должны бороться. Ради самих себя», – говорил я, обрабатывая его раны в заброшенном доме на окраине деревни. Он смотрел на меня чистым, добрым взглядом, с трудом отвечая из-под распухшей губы. «Спасибо тебе! Я здесь все равно скоро не буду. У меня будет дом на облаках, много кошек и оливковых деревьев… Будешь приходить ко мне в гости?»
Я злился сквозь жалость. «Иса, ты прекратишь чушь молоть?! Потерпи немного, скоро выберемся отсюда». Он ничего не отвечал, только улыбался и просил в случае чего присмотреть за его котенком, которого назвал по-восточному образно – «Первый день». Он до последнего надеялся, что совсем скоро начнется его свобода… Мы вообще так много надежд возлагаем на будущее, что боюсь, в итоге, устав от человеческой назойливости, оно разозлится и пошлет нас куда подальше. Скорее всего, обратно – в прошлое…
Иса исчез неожиданно. Искал я его повсюду. Первым делом навестил маленькую хибару, где он жил с больной, почти не ходящей бабушкой. Никто мальчишку не видел. Ночью вспомнил о потайной пещере в лесу, там он любил оставаться, когда хозяйка Фатьма возвращалась домой. Побежал туда с рассветом: увидел затухший недавно костер и вещи Исы. Все стало понятно, когда на одном из одеял обнаружил пятна крови… Изувеченное тело нашли потом на одной из мусорных свалок. Полиция дело замяла. Кому нужно искать виновников смерти «бесполого зайчика»? Кто-то взялся за работу над ошибками природы. Долгое время я боялся стать следующим…
Когда Исы не стало, я решил, что всему конец. Выхода для нас нет. Но внутренняя воля подтолкнула меня продолжать жить. Именно она, воля, заставляет побеждать, когда разум говорит, что ты повержен… Спустя месяц после смерти Исы умер Ариф. Роща запустела. Котенка я так и не нашел. Надеюсь, он сейчас с ним, со своим доверчивым хозяином…
11
– Ненавижу дождь. Во мне вообще трудно вызвать чувство ненависти: в людях, переживших больше положенного, оно реже проявляется, чем в тех, кто, лежа на диване в засаленной пижаме, обвиняет мир в собственной неустроенности. Но с дождем у меня старые счеты. Да по сути и счетов-то никаких нет, просто возненавидел его после ночи, когда униженный до кончиков ногтей, валялся в мерзкой жиже, умоляя дождь помочь мне встать, дойти до дома. Не помог. Наоборот, продолжал лить всей мощью, будто спешил утопить меня. Я пытался опереться обо что-нибудь, булыжник или кусок бревна, но не выходило. Дождь лил, окровавленные руки предательски соскальзывали, ослабевшие ноги погрязли в размокшей земле.
И я лежал, смотрел в одну точку, мысленно стучался в двери Аллаха за своей порцией помощи. Редко просил и никогда не получал ее, когда она по-настоящему была нужна. Где-то вдалеке лаяли собаки, осень только начиналась; темно-бордовая рубашка на мне превратилась в грязно-коричневую тряпку. Я плакал от понимания, что мы, люди, сами выбираем – дышать или задыхаться. Тогда остановил свой выбор на «дышать»…
В тот момент так сильно хотелось жить, хотя и разочарований набралось по горло. В тот момент мечтал, что не за горами теплая ночь, и я снова прогуляюсь по полуночной деревне под стрекот сверчков. В кармане будут шуметь поджаренные неочищенные каштаны, ветерок будет щекотать воротник рубашки, а над головой загадочно заблестят восхитительные в своем молчании звезды. Кто-то говорил, что каждый день надо совершать что-нибудь прекрасное, имеющее отношение именно и только к этому дню. «Сегодня не успел ничего совершить», – разочарованно вспомнил я и потерял сознание…
Он обманул меня. Один из самых красивых парней нашей деревни. Низкорослый шатен с глазами черничного цвета, сексуальной ямочкой на подбородке и обволакивающим голосом. Насиф был немногословен, и это завораживало, притягивало к нему. Молчаливые мужчины – слабость романтичных девушек и геев. Ведь эту молчаливость мы можем расценить так, как хотим. «Он по мне с ума сходит, настолько сильно, что не может выразить чувства словами! И вообще, мужика не красит болтливость…» Безысходная наивность. Цепляться за соломинку – казалось, только так и можно жить…
Проходя мимо него, я с трудом отводил взгляд. Честно признаюсь, настолько сексуального парня до сих пор не встречал. Теперешние огламуренные мальчики с проэпилированными телами годятся только для быстрого развлечения. А за Насифом любая женщина, любой гей пошли бы до изнанки земли. В таких мужчинах видишь силу. Силу завоевывать, отбирать, уводить…
Он практически не общался с другими ребятами, которые, кстати, побаивались его. Во-первых, Насиф излучал неоспоримую власть, во-вторых, он был сыном главы местного муниципалитета. Эта его обособленность ото всех меня тоже обманула. «Он не такой, как все. Он поймет». Чего я от него ждал? Что он мог понять!
Моросил дождь, я спешил домой. Насиф стоял у входа в чайхану, курил в одиночестве. Освистнул меня. «Пошли…» Мгновенно оказываюсь во власти его глубокого голоса. Сажусь в зеленую машину, еду с ним туда, где кончается деревня, к подножию горы. В голове мелькают самые романтические картины. До сих пор помню запах дождя из приспущенного окна, шум мокрой гальки под колесами, его дерзкую руку то на переключателе скорости, то на моем колене. Мне пятнадцать. Юнец с длинными кудрями и мечтами о любви…
Он начал избивать меня, как только мы вышли из машины. Свалил на землю. Пинал грубыми черными ботинками. Ничего не понимаю, на автомате кричу «за что?». Удары усиливаются. Вот он ломает мне нос. «Как все это объяснить дома?» – механически всплывают мысли, вместе с тем я понимаю, что Насиф не оставит меня в живых. Трудно дышать, боль в пояснице, челюсть дробится о камень. Вижу его лицо. Спокойное, невозмутимое, сосредоточенное. «Не бей, лучше трахни», – пытаюсь выговорить это. Не могу. «Надо спасать себя, иначе убьет…» Притворяюсь умершим. Замираю, не дышу, закатываю глаза. Еще несколько ударов. Все затихает. Он отходит, спустя какое-то время возвращается. С ножницами. Берет меня за волосы, грубо дерет и стрижет их. «Терпи, не дыши…» Выдерживаю. Уезжает. Я валяюсь под надсмехающимся дождем, вокруг ошметки кудрей. Дождь вбивает их в грязь…
Меня нашел пастух на рассвете. Узнал. Доволок до дома. Отец был в отъезде. Мать плакала. «Кто тебя так изувечил?» Я молчал. Шесть месяцев пролежал дома. Насиф уехал из деревни в город, там женился, говорят, воспитывает двух сыновей. Я долгое время не мог говорить. Точнее, не хотел. Внутри все умерло… Семь лет назад сделал операцию на носу. Так пытался окончательно расстаться с прошлым. Очередной самообман…
Порой мне все произошедшее кажется придуманным. Невыносимо пошло придумано, будто пересказываю сюжет какого-то бульварного романа. Если бы и на самом деле это был только роман…
Ну что, дождь, наконец, отстучал. Так намного лучше.
12
– Как не расстался с жизнью еще в детстве? За что держался? Не знаю… Я часто задумывался о самоубийстве. Обдумывал способ, место, день. Таблетки – проще всего. Заснул и не проснулся. Какие нужны, знал. Смелости хватало. Но вот какая-то странная тяга к жизни, ничем не оправданная, не пускала наложить на себя руки. Я мечтал о новой жизни с первой секунды сознательного возраста…
