Габриэль Маркес - Полковнику никто не пишет
Но адвокат продолжал твердить свое:
– Закон был принят слишком поздно. Не всем повезло, как вам: в двадцать лет вы были уже полковником. Кроме того, закон не указывал, откуда взять деньги на пенсии, так что правительству пришлось перекраивать бюджет.
Старая песня. Каждый раз, слушая ее, полковник испытывал глухую досаду.
– Мы не просим милостыни, – сказал он. – Мы не просим об одолжении. Мы рисковали шкурой, чтобы спасти Республику.
Адвокат развел руками.
– Да, это так, полковник. Людская неблагодарность не знает границ.
И эта песня была знакома полковнику. Впервые он услышал ее уже на следующий день после заключения Неерландского договора, когда правительство обещало возместить убытки и помочь вернуться домой двумстам офицерам. Революционный батальон состоял в основном из подростков, сбежавших из школы. В Неерландии они расположились лагерем вокруг гигантской сейбы и ждали в течение трех месяцев. Потом они добирались домой, кто как мог, и дома тоже продолжали ждать. С тех пор прошло почти пятьдесят лет, а полковник все еще ждал.
Взволнованный воспоминаниями, он принял горделивую позу. Упершись костлявой рукой в костлявое бедро, полковник сказал сдавленным голосом:
– Итак, я пришел к определенному решению. Адвокат насторожился.
– А именно?
– Я меняю адвоката.
В сопровождении желтых утят в кабинет вошла утка. Адвокат привстал с кресла, чтобы выгнать их.
– Как вам будет угодно, полковник, – сказал негр, размахивая руками. – Будет так, как вы скажете. Если бы я мог творить чудеса, я бы не жил в этом птичнике. – Он вставил в дверь, ведущую во двор, деревянную решетку и вернулся в кресло.
– Мой сын работал всю свою жизнь, – сказал полковник. – Мой дом заложен. А закон о пенсиях стал кормушкой для адвокатов.
– Только не для меня, – запротестовал адвокат. – Все мои деньги, до последнего сентаво, истрачены на судебные хлопоты.
Одна только мысль оказаться несправедливым причиняла полковнику страдание.
– Именно это я и хотел сказать, – поправился он. – От этой жары мозги плавятся.
Минуту спустя адвокат перевернул все вверх дном в поисках доверенности. Солнце уже добралось до середины его невзрачной клетушки, сколоченной из неструганых досок. После долгих и безуспешных поисков адвокат опустился на четвереньки и, отдуваясь, вытащил сверток бумаг из-под пианолы.
– Вот она. – Он протянул полковнику лист гербовой бумаги. – Надо написать моим доверенным лицам, чтобы они уничтожили копии, – заключил он.
Полковник стряхнул пыль и положил бумагу в карман рубахи.
– А вы разорвите ее сами, – сказал адвокат.
– Нет, – ответил полковник. – Это двадцать лет моей жизни. – Он ждал, что адвокат продолжит поиски, но тот подошел к гамаку и вытер пот. Потом взглянул на полковника сквозь дрожащий в солнечных лучах воздух.
– Мне нужны и другие документы, – сказал полковник.
– Какие?
– Расписка полковника Буэндии.
Адвокат развел руками.
– Это невозможно, полковник.
Полковник встревожился. Как казначей революционного округа Макондо он совершил трудный шестидневный переход с казной революционной армии в двух чемоданах, навьюченных на мула. Он пришел в Неерландский лагерь, волоча за собой мула, околевшего от голода за полчаса до подписания договора. Полковник Аурелиано Буэндия – главный интендант революционных сил Атлантического побережья – выдал ему расписку и включил оба чемодана в реестр имущества, сдаваемого при капитуляции.
– Это документы огромной важности, – сказал полковник. – Среди них собственноручная расписка полковника Аурелиано Буэндии.
– Согласен, – сказал адвокат. – Однако эти документы прошли через тысячи рук и тысячи учреждений и осели бог знает в каком департаменте военного министерства.
– Документы такого рода не могут пройти незамеченными для какого бы то ни было чиновника, – сказал полковник.
– Но за последние пятнадцать лет много раз сменялись сами чиновники, – заметил адвокат. – Вспомните, за это время было семь президентов, и каждый президент по меньшей мере десять раз менял свой кабинет, а каждый министр менял своих чиновников не менее ста раз.
– Но ведь никто не мог унести эти документы с собой, – сказал полковник. – Каждый новый чиновник обязательно находил их на прежнем месте.
Адвокат отчаялся.
– Но ведь если теперь эти бумаги выйдут из министерства, они должны будут совершить новый круг, прежде чем вы опять попадете в список.
– Все равно, – сказал полковник.
– Это еще на сто лет волокиты.
– Все равно. Кто ждет многого, дождется и малого.
Полковник положил на столик в зале пачку линованной бумаги, ручку, промокательную бумагу, поставил чернильницу. Дверь в спальню он оставил открытой на случай, если придется советоваться с женой. Она молилась, перебирая четки.
– Какое сегодня число?
– Двадцать седьмое октября.
Он писал очень старательно, положив руку, в которой держал перо, на промокашку, выпрямив спину, чтобы легче было дышать, – словом, так, как его учили в школе. Духота в доме стала невыносимой. Капля пота упала на письмо. Полковник промокнул ее. Потом попробовал стереть расплывшиеся слова, но получилось грязное пятно. Однако он не отчаивался. Сделал отметку и переписал на полях: «Все права сохранены». Затем прочитал абзац.
– Когда меня включили в список?
Женщина, не прерывая молитвы, задумалась.
– Двенадцатого августа тысяча девятьсот сорок девятого года.
Почти тотчас пошел дождь. Полковник заполнил страницу крупными, слегка детскими буквами, какими его учили писать в государственной школе в Манауре. Потом вторую страницу – до середины – и поставил подпись.
Он прочитал письмо жене. Она слушала, одобрительно кивая после каждой фразы.
– Ты мог бы попросить кого-нибудь перепечатать письмо на машинке.
– Нет, – ответил полковник. – Я уже устал просить об одолжениях.
Полчаса он слушал, как дождь стучит по пальмовым листьям на крыше. На город обрушился настоящий потоп. После наступления комендантского часа опять где-то начало капать с потолка.
– Давно бы так, – сказала женщина. – Всегда лучше вести свои дела самому.
– Это никогда не поздно, – сказал полковник, прислушиваясь, как капает вода. – Может быть, вопрос решится раньше, чем кончится срок закладной на дом.
– Остается два года, – сказала жена.
Он зажег лампу, нашел течь, подставил миску петуха и вернулся в спальню, преследуемый резким звуком капель, ударяющих о жестяное дно.
– Может быть, они решат дело до января, чтобы быстрее получить свои деньги, – сказал он и сам поверил в это. – К тому времени пройдет год, как умер Агустин, и мы сможем пойти в кино.
Она тихо засмеялась.
– Я даже забыла, какие бывают мультипликации.
Полковник попытался увидеть жену через москитную сетку.
– Когда ты была в кино в последний раз?
– В тридцать первом году, – сказала она. – Показывали «Завещание мертвеца».
– С дракой?
– Это я так и не узнала. Когда призрак хотел украсть у девушки ожерелье, хлынул ливень.
Шум дождя усыпил их. Полковник почувствовал легкую боль в животе. Но не встревожился. Он почти пережил этот октябрь.
Завернувшись в шерстяное одеяло, он уже спал, когда хриплое дыхание женщины на какое-то мгновение вплыло в его сон. Тогда он очнулся и заговорил.
Жена проснулась.
– С кем ты разговариваешь?
– Ни с кем, – сказал полковник. – Я думал о том, что тогда, на собрании в Макондо, мы были правы. Мы говорили полковнику Аурелиано Буэндии, чтобы он не сдавался. После этого все погибло.
Дождь шел всю неделю. Второго ноября, в День поминовения усопших, жена против воли полковника понесла цветы на могилу Агустина. Когда она вернулась с кладбища, у нее начался новый приступ. Неделя была тяжелая. Тяжелее, чем четыре недели октября, которые полковник не надеялся пережить. Пришел врач. Он осмотрел больную и, выходя из ее комнаты, громко сказал:
– Если бы я обращал внимание на такие болезни, мне пришлось бы приговорить к смерти весь город. – Но потом он поговорил с полковником наедине и прописал строгий режим.
У полковника тоже наступило обострение. Он по нескольку часов сидел в уборной, покрываясь холодным потом и чувствуя, как гниют и разваливаются на куски его внутренности. «Это все зима, – убеждал он себя, чтобы не отчаиваться. – Все будет по-другому, когда кончится дождь». И действительно верил, что, когда придет письмо, оно застанет его в живых.
Теперь настал его черед заниматься хозяйством – сводить концы с концами. Часто приходилось стискивать зубы и выпрашивать кредит в соседних лавочках.
– Только до будущей недели, – говорил он, не веря в свои слова. – В пятницу я должен получить кое-какие деньги.
Когда у жены кончился приступ, она была поражена его видом.
– От тебя остались одни кости.
