Дмитрий Емец - Самый лучший враг
– И вы, конечно, подозревали Арея?
– Да, – сказал Лигул. – И Арея, и охотников за глазами, и многих других. Однако артефакт исчез из поля нашего зрения на много долгих веков, и постепенно мы забыли о нем. Но около двух недель назад от комиссионеров стали поступать сведения, что в Москве во множестве появились раненые и больные драконы. И не только драконы. Все, что ухитрилось за эти столетия выжить, сползается, слетается, плывет в Москву. Занятно, да?
– Очень, – сказал Варсус. – Но зачем вы говорите об этом мне? Зачем вам я?.. Если вы знаете, где находится артефакт, так пойдите и возьмите его!
Лигул ласково погладил ногтем свой дарх. Тот, играя, обвился ему вокруг пальца. Варсус никогда не видел, чтобы между стражем мрака и жуткой пиявкой из недр Тартара возникало такое единство. Глава канцелярии ласкал свой дарх, как домашнего зверька.
– Не все так просто, – сказал горбун. – Мы знаем, где находится артефакт, но подходить к нему не рискуем, чтобы не повторилась та же ситуация, что и в прошлый раз. Камень-голова может исчезнуть, как это однажды произошло. Мы подозреваем, что он наделен силой такого рода, что к нему не может приблизиться страж мрака.
– Отлично! Тогда он достанется стражам света! – сказал пастушок.
Лигул цокнул языком, разглядывая Варсуса сквозь спирали своего корчившегося на пальце дарха.
– Увы, мой друг! Не достанется. Страж света тоже не сможет его взять… Камень ему не позволит. Ведь его силы – силы первохаоса.
– И?
– И первохаосу требуется что-то промежуточное. Нужен кто-то, кто необратимо скатывался бы во мрак, но одновременно сохранил бы в себе и немалые крупицы света…
– Такой, как Арей? – спросил Варсус.
– Или такой, как ты! – наклонив набок голову, сказал глава канцелярии. – Поэтому мы и послали к нему тогда Арея, но что-то пошло не так.
– Почему вы уверены, что я соглашусь? Кто ж продает друзей? – спросил Варсус, стараясь не думать вообще ни о чем, чтобы не выдать свои мысли Лигулу.
Горбун перестал играть с дархом.
– А кто виноват, что только их и покупают? И вообще мы ни в чем не уверены. Но другого столь подходящего кандидата у нас нет. У света же он есть, но тоже лишь один, – сказал он, содержа в голосе что-то затаенное, среднее между насмешкой и полунамеком.
– Кто? – быстро спросил Варсус.
– Мефодий Буслаев, – сказал Лигул, начиная застенчиво рассматривать свои закапанные чернилами ручки. – Он, так сказать, движется тебе навстречу. Ты ниспадаешь во мрак, а он идет к свету, но пока что в нем довольно много мрака. Так что Камень-голову он вполне устроит. Как промежуточный вариант.
Варсус вздрогнул:
– И что произойдет, если Мефодий возьмет этот артефакт?
Облизывая губы, Лигул быстро высунул язычок. Самый его кончик. Как ящерка.
– Он получит огромные силы. Всю мощь первомира, всю нерастраченную силу первотворения.
– Мефодий? – переспросил Варсус. – Всё опять ему?
– Или тебе, – сказал Лигул. – Кому-то из двоих. Впрочем, выбор за тобой. Не исключаю, что ты предпочтешь медленно хиреть. Первыми тебе изменят крылья. Ты заметишь, как перья становятся ломкими, а полет неуверенным. Кто-то проходит этот путь за несколько месяцев, кто-то растягивает его на годы. Но финал всегда один. Арей отрубил себе крылья, мои стали горбом, крылья Азгуда… Азгуд, что случилось с твоими?
Опаленный страж дернул щекой. Никто из стражей мрака не любит об этом вспоминать.
– Их сожгло драконьим огнем. Они висели как сухие обугленные ветки. Это было безобразно, и я… избавился от них.
– В самом деле? – заинтересовался глава канцелярии, и его быстрый язычок опять высунулся. – Это тогда ты стал ненавидеть драконов?
– Да! До этого я любил драконов, а они любили меня. С ними вместе я и летал, и спал там же, где и они. А однажды один вдруг полыхнул огнем, ощутив, что я изменился. Увидев, что он сделал с моими крыльями, я рассвирепел и убил его. И глаза его вырезал. Тогда-то и стало ясно, что в них вся сила, – с досадой буркнул Азгуд.
– Думаю, драконам ты отплатил многократно, – сказал Варсус.
Страж криво усмехнулся:
– Я до сих пор не считаю, что мы в расчете, хотя их глаза дали мне много такого, о чем ты и помыслить не можешь.
– Даже и помыслить? – усомнился пастушок.
– Да, представь себе. С дарами все сложно. Никогда не знаешь наперед, какой дар ты получишь с очередным глазом и насколько он тебе пригодится. Есть дары явные, очевидные. Ну там неуязвимость или новый вид телекинеза. А есть такие, какие непонятно в чем состоят. Ты только ощущаешь, что получил новый дар. А какой? В чем он? Быть может, я теперь могу оживлять кузнечиков, но не знаю этого, потому что мне никогда и в голову не придет этим заниматься.
Говоря об этом, Азгуд искоса посматривал на Лигула, будто торгуясь с ним и продолжая какой-то давний спор.
«Тут своя подковерная возня… Лигул, видимо, желает постоянно получать глазки, а ему намекают, что не надо жадничать. Мы тебе подсунем что-нибудь позанюханней, а ты оживляй себе кузнечиков», – расшифровал Варсус.
Горбун пожелтел, и пастушок понял, что угадал. Упершись ладошками в колени, глава канцелярии рывком поднялся. Бочком приблизился к окну, осторожно выглянул и поспешно отдернул голову:
– Мне пора… Рад был повидаться. К камню тебя проведут, если надумаешь.
Лигул прошел мимо Варсуса, задев его рукавом. Двигался торопливо, порывисто, думая уже о чем-то другом. На лице его жила озабоченность будущими делами. Это же дело он считал уже, казалось, законченным, точно опытный рыбак, чувствующий, что рыба заглотила крючок глубоко и уже не сорвется.
– Все же поспеши, дружок, пока тебя не опередил Буслаев. А то как бы не опоздать… Гусмуд! Когда я уйду, верни, пожалуйста, нашему другу дудочку и рапиру!
И, не оглядываясь больше на Варсуса, глава канцелярии вышел. За Лигулом заспешил и Азгуд. Пастушок двинулся было за ними, но Гусмуд – жилистый страж с красным лицом – положил ему на плечо твердую негнущуюся руку.
– Не спеши! – сипло предупредил он.
Варсус с ненавистью уставился на его багровый, с прожилками нос:
– Слышал, что тебе велели? Верни дудочку и рапиру! Живо!
Гусмуд улыбнулся. Улыбка у него была точно длинный пропил на дереве.
– Конечно! – легко согласился он и протянул Варсусу дудочку.
Тот схватился за нее, и тотчас кулак стража врезался ему в живот чуть ниже дарха. Варсус упал. Он пытался вдохнуть, но не мог. Катался по полу и бодал его лбом.
Гусмуд наклонился и положил рядом с ним дудочку и рапиру. При этом обнаружилось, что рапиру он предусмотрительно держал не голой рукой, а через отрезанный кусок коврового покрытия. Изобретательно. Рапире кажется, что она на полу, и она преспокойно дремлет, не пытаясь ужалить чужака.
– А что я тебя ударил – не обижайся. Не хочу получить клинок в спину! – объяснил Гусмуд и, с сожалением взглянув на дарх пастушка, заспешил вслед за своими спутниками.
Варсус с усилием привстал. Дотянулся до рапиры, но выронил ее. Схватил дудочку и, плача от боли, на четвереньках выбежал в коридор. Далеко впереди, приближаясь к лестнице, мелькала горбатая спина Лигула. Боясь поторопиться, Варсус до боли стиснул левой рукой бронзовые крылья. Поднес дудочку к губам. Вздохнул, боясь закашляться, и тогда только, ибо до этого он запрещал себе думать, чтобы не выдать себя, мысленно крикнул:
– Вот тебе!
Лигул обернулся. Остановился. Стараясь не спешить, Варсус выдохнул атакующую маголодию. Это была не просто штопорная маголодия, а спирально-штопорная, от которой не существовало отводов и блоков. Она пробила бы любой нагрудник, любую защиту, но… не прозвучала. Дудочка Варсуса оказалась залеплена серой противной массой. Пастушок вгляделся – и его чуть не стошнило: это было оторванное ухо заманившего его сюда комиссионера.
Лигул приветливо поклонился, показывая, что ничуть не обижен, помахал рукой и, свернув на лестницу, исчез вместе со своей свитой.
Варсус не стал догонять его, безошибочно ощущая, что все напрасно. Предусмотрительный горбун уже в Тартаре. Вернувшись в опустевшую комнату, пастушок подобрал рапиру и, сидя тут же, на полу, ее концом стал прочищать дудочку, избавляя ее от комиссионерского уха. Ухо корчилось на ладони как живое, пытаясь отрастить лапки и ускользнуть.
Варсус смотрел, как оно ползет, и думал. Недавнее возбуждение ушло. Он провалился в странную замедленность, в остановленное, застывшее время. Почему Лигул сказал, что он необратимо скатывается во мрак? Зачем вернул ему оружие? А потом все эти мысли вдруг исчезли и их заместила одна очень простая и ясная: «Мефодий отыщет Камень-голову и получит огромные силы. Мало ему золотых крыльев и бессмертия! Все одному Мефодию. И даже Дафна для него одного! А на тебя вечно будут смотреть глазами сострадательного друга, не забывая очерчивать границу, которую никогда не дадут переступить!.. Плевать, что ты служил свету столько тысячелетий! В Эдем тебя больше не пустят. Грифоны будут рвать тебя клювами. Даже жалкие бронзовые крылышки на тебе больше не держатся!»
