Наталия Соколовская - Литературная рабыня: будни и праздники
До Катиного отъезда мы встретились еще дважды. Для того чтобы начать работать, мне нужна была информация более конкретная и увлекательная, чем та, которая содержалась в ее романе.
Но Катя каждый раз норовила высказаться о роскошной жизни, которую она ведет, в самой общей форме. Мне хотелось воздуха, игры теней, радуги на брызгах шампанского, но ничего такого добиться от Кати я не могла. Может, и к лучшему. Иначе это была бы совсем другая книга. Даже о тех самых бутиках на Галери Лафайет я смогла получить эмоциональной информации больше, неспешно прогулявшись по второму этажу нашей Гостинки.
Конечно, Катя рассказывала и о себе. Причем скоро стало ясно, что, сосредоточив свои литературные потуги на чужой глянцевой жизни, она и свою жизнь стала видеть исключительно в розовом свете. Она лихо и без всякого сожаления промахнулась мимо собственной истории, которая с определенного момента действительно могла бы давать ей пищу для прозы.
* * *…– Отец у меня работал директором мебельного комбината, а мама в сфере общепита. Каждый год мы ездили в Крым. Я была самой красивой девочкой в школе, а потом в училище. Однажды на танцах, в Доме офицеров, меня пригласил красивый такой молодой лейтенант. Москвич, между прочим. Замуж звал. Вот еще, домохозяйкой становиться! А если его потом, после Саратова, во Владивосток зашлют, служить родине-то? А я образование получить хотела. В большом городе жить…
* * *На самом деле Катин отчим был столяром. Он любил свою родную, вечно сопливую дочь Таньку, ябеду и плаксу. А Катю почти не замечал. Катина мать заведовала столовой того же мебельного комбината, где работал муж. Каждый день она приносила с работы кастрюльки с остывшим пюре, котлетами или костлявой рыбой. От одного вида этой еды Катю тошнило.
Одноклассницы Катю недолюбливали, считая ее воображалой и не находя ничего особенного ни в ее прозрачно-голубых глазах, ни в действительно красивой фигуре.
Восьмой класс Катя закончила кое-как, всю весну протискавшись по подъездам со смазливым десятиклассником Игорьком, мечтой всех старшеклассниц. Потом мать со скандалом определила ее в педагогическое училище. Таким образом Катя должна была восполнить пробелы недополученного родителями образования.
Училище Катя неожиданно закончила почти на все пятерки и решила поступить в Ленинградский институт имени Герцена, на испанское отделение. Столь экзотический по саратовским меркам выбор обусловила Катина любовь к испанской эстраде. И особенно к сладкоголосому и томному красавцу Хулио Иглесиасу, песни которого с утра до ночи крутили на танцплощадках города.
В Саратове она без особого сожаления оставила вечно ссорящихся родителей, сестру, нескольких подружек и неутомимого, как кролик, но совершенно бесперспективного ухажера Борьку.
Герценовский Катя выбрала еще и потому, что говорили, будто там готовят «жен с высшим образованием» и, вообще, учиться несложно. А то, что ее красота не останется незамеченной в большом столичном городе, Катя не сомневалась.
* * *…– В институте было классно. Со мной на курсе учились дети разных знаменитостей: артистов, режиссеров, писателей. В меня влюбился сын большого партийного работника. За ним приезжал шофер на «Волге», мы катались по городу, ходили в рестораны, а потом он отвозил меня в общежитие.
Как-то мы гуляли с подружкой по Невскому, к нам подошел мужчина, похожий на иностранца, и пригласил в модельное агентство. Меня уговаривали не бросать институт, но жизнь модели, знаете, требует полной отдачи сил…
Агентство оплачивало нам съемную квартиру, обучение и еще стипендию платило. Нас готовили для дипэскорта. Знаете, что это такое?
* * *В первый раз в институт Катя провалилась. Тогда она пошла к Львиному мостику и у старухи-алкоголички сняла комнату в пятикомнатной коммунальной квартире одного из бывших доходных домов возле метро «Сенная». Побегав неделю в поисках работы, Катя устроилась сначала нянечкой, а потом и воспитательницей в детский сад: выручил диплом педучилища. А на другой год она все же поступила в институт. Правда, на вечернее. И выхлопотала себе комнату в общежитии.
Оглянувшись, Катя с досадой обнаружила, что на десять девочек в их институте приходится полтора мальчика, да и те не вполне настоящие: меланхоличные и женственные. Так что если тут и готовили «жен с высшим образованием», то явно не для них.
Два года Катя училась и работала, скудно питалась, выкраивая деньги для модных шмоток, и терзалась нормальной мыслью, что достойна большего. А потом наступил мутный и бешеный конец восьмидесятых, и Катя слетела с катушек.
Началось все с того, что на водосточной трубе возле своего общежития Катя прочитала объявление, в котором говорилось о наборе девушек в модельное агентство, и еще что-то, про «возможность работать за рубежом». Про «зарубеж» Кате особенно понравилось. Она запомнила адрес. Катя была действительно хороша собой и могла рассчитывать на удачу.
Агентство оказалось двухкомнатной квартирой на первом этаже обшарпанного дома в глубине мрачного двора неподалеку от Московского вокзала. Предупредить Катю о том, что район Лиговки пользуется в городе совершенно определенной репутацией, было некому.
В коридоре ожидали приема еще несколько девушек. По разговорам Катя поняла, что они тоже не местные. Потом ее пригласили внутрь комнаты со свисающими обоями и мебелью, которую собирали, кажется, по соседним помойкам.
Поджарый, лет сорока пяти, стриженный бобриком мужчина в костюме-тройке и галстуке, представившийся Вячеславом Егоровичем, задавал вопросы, а вертлявый, одетый в старые джинсы и свитер Толик, поминутно облизывая тонкие губы и стреляя мелкими глазками по Катиным округлостям, что-то строчил в блокнот. Катя рассказала, откуда она родом и чем занимается. Потом ее попросили раздеться и пройтись по комнате. К чему-то такому Катя готовилась. И даже одолжила по этому случаю кружевной нарядный лифчик у Райки, соседки по общежитию. Катя вдохнула побольше воздуха в грудь, зажмурилась и разделась.
Мужчина в тройке довольно кивнул. Под его спокойным взглядом Катя натянула юбку и застегнула слегка дрожащими пальцами кофточку. Перехватив взгляд мужчины, Катя улыбнулась, но ответной улыбки не последовало. Потом она, просмотрев наспех текст контракта и от волнения почти ничего не разобрав, поставила свою подпись.
Через три месяца Катя благополучно завалила зимнюю сессию. Она долго плакала в деканате и божилась, что сдаст хвосты. Но этого не случилось. Почти все вечера Катя проводила не на лекциях в институте, а в душном спортивном зале, который модельное агентство арендовало в старом здании соседней школы. С ними занимались пластикой, техникой сценического движенья, показывали приемы демонстрации одежды… Два раза в неделю приходил развязного вида молодой человек и обучал их «деловому английскому».
Иногда девушки участвовали в показах, которые проходили в ресторане гостиницы «Октябрьская». Потом их приглашали за столики солидного вида мужчины. Как сказал Толик, «иностранные бизнесмены». И добавил с уклончивой полуулыбкой: «Все делается только по обоюдному согласию». Некоторым девушкам предлагали поработать за границей, и связь с ними обрывалась, а справки о них навести было негде.
Условно такую жизнь можно было считать «красивой». Конечно, была в ней некоторая сомнительность, но думать на эту тему у Кати не оставалось ни сил, ни времени.
Незадолго до летней сессии Катю из института отчислили, а потом попросили освободить и комнату в общежитии. Работу в детском саду она бросила еще весной. Возвращаться «в Саратов, в глушь, в деревню» Катя не собиралась. Тем более что Толик, к которому она ринулась за советом, облизнул тонкие губы и сказал, что нет никаких проблем, обо всем можно договориться, если очень того хотеть: и о жилье, и о штампе с временной пропиской в паспорте. И паспорт у нее Толик забрал.
После общежития с общим душем и одним туалетом на этаж двухкомнатная светлая квартирка на восьмом этаже блочного дома в Купчино показалась ей раем. Соседкой ее была девушка из их же агентства, сероглазая и неулыбчивая Лариса.
Утром второго дня, сидя на кухне за кофе и разминая в тонких полупрозрачных пальцах сигарету, Лариса сказала, что вечером у них будут гости, «какие-то дипломаты». «Из дома не уходи», – добавила Лариса, глядя в окно поверх чашки с кофе серыми безучастными глазами.
Около девяти вечера раздался звонок в дверь. Лариса, которая последние два часа, одетая и причесанная, сидела в кресле, не сводя глаз с экрана телевизора, вздрогнула и попросила Катю открыть. Вячеслав Егорович, элегантный и веселый, вошел в прихожую и вручил Кате сумки с продуктами и вином. Следом за Вячеславом Егоровичем вошли и приветливо улыбнулись Кате два импортного вида господина.
