Владимир Гриньков - Заповедник страха
– Мы можем успеть его взять, а можем не успеть – так тоже бывает.
– Не надо угрожать! – зло ответил Хмель. – Я все равно уеду!
– Ты не уедешь, – сказал милиционер. – Тебе сейчас выпишут повестку на допрос. На девять утра. Так что надо быть. А иначе мы объявим тебя в розыск. А до утра тебе лучше здесь побыть, среди людей. Мало ли что…
– Давайте повестку! – требовательно протянул руку Хмель.
Милиционер не шелохнулся, смотрел вопросительно.
– Давайте! – повторил Хмель. – Но до девяти утра я все-таки свободен? Нет оснований меня задерживать?
– Выпишите ему повестку! – со вздохом распорядился милиционер.
Через четверть часа он лично проводил Хмеля к выходу из здания.
– Может, все-таки останешься? – спросил он напоследок.
– Нет.
– Как знаешь. Но в девять я тебя жду.
В девять, как надеялся Хмель, он будет уже далеко от Москвы.
В разгромленном, наполовину выжженном вестибюле пожилой мужчина с трясущимися руками что-то втолковывал молодому. Молодой выглядел не лучше: лицо как маска. Он пребывал в шоке. Доносились обрывки фраз пожилого:
– Ну, так получилось… Радуйся, что не в твое дежурство… Ты живой, ты будешь жить…
– Может, ему врача? – предложил милиционер, отвлекшись на мгновение от Хмеля.
– Не надо, – замотал головой пожилой. – Отоспится, в себя придет.
У входной двери милиционер расстался с Хмелем. Ничего не сказал напоследок, только похлопал покровительственно по плечу. После этого направился в зал, заставленный рядами кресел. Здесь следственная бригада организовала подобие временного штаба. Суеты не было. До утра осталось совсем ничего. Все были медлительны, как сонные мухи.
– Помещения в здании все осмотрели? – спросил милиционер.
Ему ответили, что все.
Это означало, что никого больше найти не удалось. Ушел Грибник. Исчез, воспользовавшись суматохой. Оставил после себя два трупа, частично сгоревшее здание да троих чудом спасшихся людей: Хмеля, Суворкина и второго охранника, проспавшего все страшные события в запертой дежурке.
– Показания снять удалось? – спросил милиционер. – Парень совсем никакой.
– Охранник?
– Да.
– Он тормознутый малость. А показания какие? Спал.
– Ну, давай, я почитаю, – сказал милиционер, садясь за стол.
– Вообще не его смена была. Дома поссорился, пришел на работу…
– Окурки чьи? – спросил милиционер. – Кто курил?
Взял служившую пепельницей жестяную банку, вытряхнул окурки прямо на столешницу.
– Кто?! – повторил так громко, что окружающие пришли в замешательство.
– Охранник.
«Голуаз». Четкая надпись читалась на окурках.
* * *Пожилой все еще был в вестибюле. Осматривал пожарище и печально вздыхал. Он был тут по хозяйственной части, и ему предстояло это все восстанавливать.
– Где охранник?! – рявкнул милиционер.
– Ушел, – вздрогнув, отвечал завхоз. – Сразу за этим вот товарищем, которого вы провожали.
* * *– Да, такая вот фигня, брат, – говорил Хмель. – Это и есть настоящий страх – то, что мы пережили. Все остальное – это детский лепет на лужайке, а не страх.
Они вдвоем с парнем шли по пустынной ночной улице.
Парень молчал. Он все время молчал. Хмель от него до сих пор не услышал ни единого слова. Все, что о нем знал Хмель, краем уха услышал от ментов, что это был охранник, коллега того бедолаги, которого Хмель увидел мертвым в туалете. И ему этого парня было искренне жаль. Стоит только представить себе: ты дрыхнешь в дежурке, в ус не дуешь, вдруг просыпаешься, а тут такие страсти. Бр-р-р!
– Бывает много круче, – сказал Хмель. – Как у меня, к примеру. Прикинь: меня сначала в лесу хотели убить, гоняли там, как загнанного зайца, я сбежал оттуда, повезло, так меня и тут достали! Тебе хорошо, ты спал, а я в это время бегал по этажам, опять как заяц. Вот это страсти! Это тебе не пузыри во сне пускать!
Он хотел приободрить своего спутника, но получалось не очень.
– Как звать вообще? – спросил Хмель и протянул руку. – Меня – Александр. Саша, в смысле.
Парень руку пожал, но не ответил. Странный он, конечно.
– Слушай, я бы к тебе не обращался, – сказал Хмель. – Но мы вроде как не чужие теперь, – он даже засмеялся. – После такой бурной ночи. Мне перекантоваться где-то надо. Домой возвращаться не могу. Ну, там фигня такая, долго объяснять. А мне себя в порядок привести, перекусить…
На самом деле ему надо было где-то отсидеться. Решить, что делать дальше. Куда бежать. Исстрадавшийся Хмель чувствовал близкую опасность всем своим перепуганным нутром. Он даже озирался время от времени по сторонам, страшась увидеть крадущегося в предрассветной темноте Грибника.
Спутник Хмеля закивал часто-часто. Хорошо, мол, я согласен.
– Спасибо! – сказал Хмель. – Ты меня выручил! А далеко вообще? Что за район? Метро какое?
Его спутник только махнул рукой в ответ. Пойдем, мол, тут недалеко, я покажу.
Они вышли на ярко освещенный перекресток, где, несмотря на практически полное отсутствие покупателей, призывно подмигивали огоньками никогда не закрывающиеся торговые палатки. Здесь Хмель увидел знакомый автомобиль. Серебристый «Лендровер». Глянул на номерной знак – Суворкина машина! Тут и сам Суворкин вышел из палатки.
– Ба! – сказал счастливый Хмель. – Какие люди!
Суворкин тоже обрадовался – его радость была искренней.
– Тебя только отпустили? – спросил он.
– Да, – ответил Хмель. – Приехал мент, который меня еще раньше допрашивал… когда в моей квартире застрелили их опера… и я застрял тут, как видишь. Тебя допрашивали?
– Да.
– Ты про пожар сказал?
– А что про пожар?
– Что я поджигал.
– А разве ты? – спросил Суворкин и выразительно посмотрел на спутника Хмеля.
Не при посторонних, мол.
Значит, он Хмеля не выдал.
– А Грибник ушел, – сказал Хмель. – Ты слышал?
– Слышал. Плохо дело.
– Не то слово. Я уезжаю.
– Куда?
– Еще не придумал, – признался Хмель. – Мне вообще кажется, что я приеду на вокзал, возьму билет на ближайший поезд…
– Лотерея, – понимающе сказал Суворкин.
– Ага. И одновременно гарантия того, что меня потом не вычислят. Если уж я сам до последнего не буду знать, куда поеду, так кто-нибудь другой – тем более. А ты уедешь?
– Ты думаешь, надо?
– Ты его видел. А он свидетелей не оставляет.
– Ну, как я его видел? – пожал плечами Суворкин. – В темном коридоре. С пятидесяти метров.
– Ты его не знаешь, – сказал Хмель. – Это такой урод! Он ни перед чем не остановится.
Суворкин все это время тяготился присутствием здесь третьего. Никак не мог понять, кто такой.
– Это свой, – сказал понятливый Хмель. – Собрат по несчастью. С нами там чуть не сгорел.
– В здании был, что ли?
– Ага. Дрых в дежурке у охранников. Он сам охранник.
– А-а, понятно, – кивнул Суворкин. – Ну надо же.
Отпустило его. Ушло волнение.
– Я сейчас к нему еду, – сообщил Хмель.
– Зачем?
– Помыться, поесть. И водки выпить, если честно. Перетрясся я. Что-то слишком много страхов мне досталось.
– Тогда – ко мне! – решительно сказал Суворкин.
Хмель не поверил. Промолчал.
– Ко мне! – повторил Суворкин. – Мы с тобой теперь имеем право!
А прозвучало так, будто они теперь чуть ли не братья по крови.
– Непривычно, – хмыкнул Хмель.
– В смысле?
– Я уже давно у тебя не работаю, и ты мне не шеф. А все равно как-то… Непривычно!
– Садись! – вместо ответа Суворкин решительно распахнул дверцу внедорожника.
Хмель бы сел, но оставался еще этот охранник. Неловко как-то. Только что к нему в гости набивался, и вдруг такой кульбит. А парень тоже настрадался. До сих пор немой.
– Слушай, может – втроем? – сказал неуверенно Хмель.
– Конечно! – великодушно согласился Суворкин.
Он бы сейчас, наверное, любое количество народа в свой внедорожник посадил – всякого, в кого ткнул бы пальцем Хмель. Так широко развернулась на радостях душа Суворкина.
Понятливый охранник не заставил себя уговаривать, споро взобрался на переднее сиденье. Суворкин услужливо захлопнул за ним дверцу и, обогнув машину, сел за руль. И Хмель готов был сесть. Распахнул дверцу. Да, эти буржуины – люди странные. Внедорожник, да? По пересеченной местности гарцевать – такое предназначение, ведь верно? По грязюке прохватить, по лужам полуметровым, где-то и засесть по брюхо самое, не без того, а потом машину из этой засады вызволять, и таким вот грязным и чумазым – в салон, за руль, а в салоне там что? Светлый беж и кожаные сиденья цвета слоновой кости. И грязными ботиночками – на эту вот красотищу?
Хмель замешкался и даже под ноги себе глянул – не слишком ли грязно. А под ногами и вправду была грязь. И в той грязи отпечатался след ботинка охранника. След Грибника. Этот рисунок подошвы Хмель помнил во всех подробностях. Как в лесу увидел, так и запомнил. На всю жизнь, наверное.
