Дмитрий Емец - Ошибка грифона
Грызиана опечалилась горестно, но кратко, поскольку формат теленовостей продолжительной грусти не предусматривал.
– Но хватит пока с грифоном, продрыглики мои! Погнали дальше! Через несколько недель произойдет эпическая, не побоюсь этого слова, битва Черной Дюжины с валькириями. Наконец-то кто-то прикончит этих валькирий! Терпеть не могу властных женщин! Мягче надо быть, женственней! Эй! Куда смотрит осветитель!.. Как он смеет направлять прожектор мне в глаза? Отрубить голову этому хмырю!..
«Аргументы! Аргументы! – кричат, наверное, многие. – Почему Черная Дюжина победит?» А потому, тухленькие мои, что она удачно заменила Джафа! Говорят, заменой Джафу согласился стать сам…
Возникшая откуда-то цыганская игла стремительно зашила Грызиане рот. Не смутившись, Грызиана достала маникюрные ножнички и подпорола нитки.
– Подумаешь, тайна! – ворчливо сказала она. – Ну хорошо, если ни о чем важном говорить нельзя, буду просто сплетничать! Гробыня Склепова родила пятого ребенка. И снова девочку. На этой тайной съемке счастливый отец Гуня Гломов откручивает голову акушерке. Ой! Тайная съемка почему-то прервалась! Кажется, счастливый отец сделал оператору небольшой гломус вломус!
У Тани Гроттер, которая до сих пор работает дятлом… ха-ха! я, конечно, хотела сказать: до сих пор лечит леших от жучков-древоточцев, пока что всего два мальчика, а девочек нет вовсе!.. Гурий Пуппер, разумеется, в очередной раз холост, разумеется, страдает и даже передал в пользу бедных все свое огромное со… эффектная пауза, пум-пурум-пум-пум!.. собрание ватных одеял! Ну что ж! Зато бедненьким будет тепло!
Заслушавшаяся Ирка случайно оглянулась и поняла, что смотрит «Магвости» не одна. Весь зал вместе с ней уставился на монитор, и у многих уже начинала отвисать челюсть. Возиться с магией времени не было. Опомнившись, Ирка торопливо чикнула в воздухе пальцами, представляя ножницы, и перерубленный кабель провис рядом с розеткой. Но даже и обесточенный, телевизор умер не сразу. Лицо Грызианы сморщилось и начало медленно вытягиваться.
– Ну вот! – произнесла она с укором. – Со зрителями из Домодедово мы, кажется, расстаемся! Ай-ай-ай, Ира! А еще Дева Надежды! Государственную технику ломаешь! Ай-ай!
Телевизор погас. Ирка сидела багровая, пышущая жаром, как печь, и, стараясь не меняться в лице, шарила вокруг глазами. Уф! Кажется, никто не понял, что речь идет о ней. Да и вообще люди уже отвлеклись и занимались каждый своим делом. Взрослые уткнулись в телефоны и планшеты, мелкие попрошайничали «купи! купи!» и тянули родителей к автоматам. Вот уж индюки эти лопухоиды! Есть корм – клюют. Нет корма – мгновенно забывают, что только что клевали!
Долго, очень долго тянулось ожидание. Самолеты взлетали. Люди вокруг менялись. Огнедых тихо посапывал, уютно свернувшись в огне.
Успокоившись, Ирка достала ноутбук и включила его. Мысли у нее были уже вечерние, мягкие, сглаженные суетливым днем. Она гладила клавиши подушечками пальцев и не столько думала, сколько прислушивалась к себе.
Ирка не была ни художником, ни писателем, но все же в сознании у нее порой что-то вспыхивало. Мысли соединялись с образами, и Ирке чудилось, что она может потрогать мысль, провести по ней пальцами, ощутить ее теплоту или, напротив, холод. Бывали мысли шерстяные, бывали скользкие. Встречались ослепительные, как пылающий меч, но чаще скользили трусливые и поспешные, как забивающийся в щель червячок. С такими мыслями сознание отчего-то быстро соглашалось и мигом задвигало их на задворки памяти, где лежат всевозможные скелеты ошибок, которые не хочется вытаскивать на свет.
Сложности у Ирки возникали только при выражении мыслей словами. Но зачем их выражать? Если мысль и так живет в тебе, зачем принуждать ее облекаться в пыльные подштанники слов?
Вот и сейчас, глядя на зябнущие руки спящего Матвея, которые тот заталкивал через подмышки едва ли не в недра своего организма, Ирка ощутила в себе твердую на ощупь мысль, что мужчине достаточно молчать, улыбаться и быть доброжелательным. В большинстве случаев это не только сходит за ум, но умом и является. Человек, который всегда прав, всегда не прав. Величайшее чудо состоит в том, что можно согреться вдали от костра и замерзнуть вблизи него.
Ей захотелось напечатать эту мысль, но слова разбежались, оставив лишь сухой и бессвязный остаток, который уже не стоил того, чтобы обременять им память ноутбука.
И вообще любимый ноутбук вдруг как-то неуловимо, но остро разочаровал Ирку. Она испытала сильное, прямо-таки мучительное желание писать от руки. Когда пишешь от руки – существуешь только в той строке, по которой скользит твоя ручка, в крупном фокусе события или мысли. Проза тогда получается как жизнь – когда видишь только один какой-то день, даже не день, а час, минуту, секунду, целостная же картина ускользает от тебя. А компьютер создает динамику, гонит вперед события, но утрачивает что-то важное, живое, очень нужное.
Подчиняясь новому для нее желанию писать от руки, Ирка купила блокнот и дешевую прозрачную ручку и, покусывая ее пахнущий пластиком колпачок, начала быстро писать, используя закрытый ноутбук как подставку:
«Порой мне кажется, что люди – какие-то отдельные, никак не соприкасающиеся миры, абсолютно изолированные друг от друга. Один говорит – другой не слышит. Потом второй заговорит – и первый не услышит. И лишь изредка эти миры распахиваются друг другу и начинают слышать издалека».
Ирка остановилась, разглядывая синий колпачок ручки, на котором отпечатались ее молодые зубы. Подрисовала пару стрелочек, подчеркнула пару слов, после чего быстро и почти без помарок написала еще абзац:
«Как нитка повторяет все изгибы за иголкой, так и ребенок повторяет все изгибы за родителем, хочет того родитель или нет. Главное, чтобы в результате иголка остановилась в нужном месте, тогда и нитка никуда не денется».
Керосиновая лампа плеснула светом. Огнедых, кажется, надумал просыпаться. Ирка схватила лампу и торопливо стала вертеть колесико, вспоминая рекомендации домового Арчибальда. До царапины крутить влево или вправо? Больше огня или меньше? Наконец Ирке удалось угадать с пламенем, и Огнедых спокойно свернулся в синеватом язычке огня.
Ирка убрала ноутбук, поставила лампу себе на колени и незаметно задремала, а за полчаса до полуночи Багров разбудил ее и отвел в самолет. Они взлетели, набрали высоту. Вскоре стали разносить еду в пластиковых контейнерах.
Ирка, все еще сонная, по-ночному медлительная мыслями и поступками, поковыряла свою порцию и стала смотреть, как седовласый мужчина в соседнем ряду пакует пустые контейнеры. Ирка всегда завидовала людям с рациональным сознанием. Вот и этот – сразу видно, что опытный. Все коробки в одну сложил, да так ловко, что все поместились. А у нее, у Ирки, они занимают весь столик. Кажется, обратно за сто лет не втолкнешь.
«Вот бы у меня в голове все так ясно было, как у него с этими коробками! Раз-раз – и во всем разобралась!» – подумала Ирка.
Она обернулась и жалобно сказала:
– Матвей! Матвеюшка! На меня нападают эти коробки! Победи их!
Багров хмыкнул и стал убирать за Иркой контейнеры. И все у него прекрасно вставилось, не хуже, чем у седовласого. Вот она – великая мужская рациональность!
Плавленый сыр в фольге, пластиковые ложечки и кетчуп в упаковке Багров хладнокровнейшим образом рассовал по карманам. С соседних рядов на него дико смотрели.
– Ну и что? А зато я некромаг! – громко сказал Матвей.
Приятно говорить правду, когда знаешь, что тебе не поверят.
Ирка закрыла глаза и, гордясь Матвеем, снова уснула. Она сама не знала, почему последние дни все время вредничает и придирается к Матвею. Точно что-то внутри ее заставляло. Видимо, финальные капризы – это последнее испытание, на которое идет девушка, прежде чем полюбить мужчину по-настоящему и окончательно ему довериться. Потерпит ее капризы – потерпит и капризы ребенка, которых будет куда как больше…
Глава тринадцатая
Отчего музы не ходят в музеи
Тот, в ком вирус начал бушевать первым, может быть очень милым в личном общении человеком. Например, Герцен. Скажи ему кто при жизни, что косвенно из-за него погибнут 100 миллионов его соотечественников и 400 миллионов не родятся, испуганно загородился бы зонтиком и перебежал на другую сторону улицы. Потому как действительно приятнейший был человек.
ЭссиорхВарсус выхватил тростниковую дудочку. Выдохнул маголодию. Опутанный проводами столб повалился на машины, припаркованные у главного входа на стадион. Взвыла сигнализация.
– Бежим! – крикнул Мефодий. – Но спокойно бежим! Медленно! Культурно отступаем!
Они нырнули в подземный переход у метро «Черкизовская». Переход был пуст. Слышно было, как гудят лампы дневного освещения.
