Галина Булахова - Волки
Проснулся Кузьмич и сразу взглянул на стол. Деда за столом не было. Конверт был разорван вороном в мелкие клочки. Он собрал их и выкинул, думая:
«Ну и хорошо, что ушел. Не помню, говорил ему или нет, чтобы он молчал пока о постановлении? Народишка обнищал, каждый, кто себя считает маломальским охотником, захочет деньжат срубить на волчьей шкуре. Где я им волков возьму? Правда, есть одна стая, но она очень далеко забралась. Живёт, никому не мешает. Правда, и охотников поблизости раз – два и обчёлся. Но всё-таки были.
«Неймётся, этому людскому племени кровавую бойню устроить». Кузьмич резко сплюнул. «Фу ты, как голова трещит! Соблазнил-таки дед своей самогонкой».
Кузьмич вообще-то практически не пил. Но иногда позволял себе, как говорится, когда накатит.
Он выгреб золу, принёс дрова и разжёг заново печку. Огонь разгорелся, весело треща. Кузьмич поставил чайник на огонь, накинул на плечи телогрейку и вышел на крыльцо. Закурил. Взгляд его, ни на чём, не останавливаясь, спокойно скользил: по двору, по ограде, по замерзшему озеру, за которым виднелся лес. Думать не хотелось ни о чём. Вдруг его внимание привлекла группа мужиков, которые шли, возбуждённо о чём-то говоря. Наконец, Кузьмич различил там деда Василия и еще троих: один был из охотнадзора, Матвей Степаныч, и двое местных, Иван Матюхин и сын его Прохор.
Кузьмич зашел в хату, качая от негодования головою: «Растрезвонил, старый хрен! Эти Матюхины, охотнички без царя в голове». Кого-кого, но только не их ему хотелось видеть. Он снял чайник с печки, насыпал чаю в заварной чайничек, залил кипятком. Посмотрел в окно: они уже стояли около его калитки. Вышел на крыльцо:
– Чем обязан столь знатным гостям?
– Ты это!.. Пригласи нас в дом, что ли, – говорил дед Василий, оглядываясь на Матвея Степаныча.
– Ну, заходите.
– Ты это!.. Рысь свою убери!
– Что, испугались, охотнички?
Берта как чувствовала. Она стояла у калитки, в оборонительной позе, резко мяукая.
– Забери свою рысь! У нас к тебе есть очень серьёзный разговор, – говорил Матвей Степанович, косясь на неё.
Кузьмич спустился с крыльца, думая:
«Знаю я всё. Знаю, зачем вы пришли. Даже Берта знает, что вам надо».
Он спустился, взял Берту за ошейник и держал её так, пока они не зашли в дом. Затем присел, погладил её и тут же почувствовал, что Берта ведёт себя как-то не так: она огрыгзнулась, зашипела, лязгнула зубами, и со всего духа вдруг рванула в лес, перепрыгнув через забор.
«Вот это да! Это нехорошо, очень нехорошо», – подумал Кузьмич, тяжело вздыхая, заходя следом за дедом Василием и закрывая дверь. У Кузьмича было неприятное ощущение. Он зашёл, обошёл незваную делегацию и теперь стоял около печки, почти в такой же оборонительной позе, как и Берта.
– Кузьмич, ты чего такой напряжённый? – начал, было, дед Василий.
– Да я ничего!.. Чай будете?
– А может, – Иван, посмотрев на своего сына Прохора, и вынул бутыль самогона. – По маленькой? Кузьмич? А?
– Нет, звиняйте, не пью, – и добавил для большей убедительности: – Вообще не пью.
– Ой, ли? – тут же вставил дед.
Кузьмич взглянул на него и, подойдя вплотную, спросил:
– Твоих рук дело?
– Так, это… А что такое? Всё по закону! Вон, постановление у тебя на руках. Давай, Кузьмич, организовывай охоту, мы за этим к тебе, – прошептал тот в ответ.
– Значит, волков хотите? – Он долго и пристально оглядывал всех. – А вы спросили, они вообще есть? Вы их, где видели последний раз?
И, подойдя вплотную к Ивану Матюхину, тихо сказал
– Побыстренькому захотелось деньжат срубить!? На бухло заработать? Что, твоя Катерина конкретно прижала?
И уже с ненавистью оглянулся на деда. Тот, увидев этот взгляд, стал перебирать ногами, продвигаясь к выходу.
– Фёдор Кузьмич, – начал многозначительно Матвей Степаныч, – давай обойдёмся без лишних разговоров. Постановление оттуда, – он поднял палец вверх, – поэтому хочешь ты иди не хочешь, а придётся выполнять. Извини, Фёдор, но это твоя работа.
– Ладно, раз без лишних разговоров, тогда давайте приходите завтра, с утречка.
– Вот это другой разговор, Кузьмич. Чего брать с собой-то? – с заискивающей улыбкой спросил дед Василий.
– Ничего не надо. Сами приходите. Надо просто пока разработать план охоты, подумать, что да как.
Наконец, за последним закрылась дверь. Кузьмич стоял и смотрел им вслед.
«Придётся отдать им эту стаю… – думал Кузьмич. – Иначе можно и работы лишиться. С начальством не поспоришь. Где тут потом работу найдёшь. Уже нарывался раньше. Предупредили конкретно. Жалко стаю».
Где-то глубоко в душе кто-то говорил: «Ты предатель!!!»
К этой стае, которую он обнаружил там, в лесу, далеко-далеко, Кузьмич питал особую симпатию. Может, потому, что она единственная, уцелевшая от многочисленных облав. Он был недавно там, видел эту стаю, знал, что именно у этой матёрой волчицы дед Василий забрал весь выводок. «И как только этот старый пень, нашёл? Ведь это чёрт знает где! Что и говорить, опытный охотник».
Кузьмич хлопотал во дворе по хозяйству, продолжая думать:
«По-моему там трое пришлых, значит, всего, получается, стая состоит из одиннадцати особей. Охотников маловато, флажковать не получится».
Кузьмич вспомнил песню Высоцкого и стал бубнить её себе под нос:
– Рвусь из сил, и из всех сухожилий,
Но сегодня опять как вчера,
Обложили меня, обложили, гонят весело на номера.
Из-за елей хлопочут двустволки,
Там охотники прячутся в тень.
На снегу кувыркаются волки,
Превращаясь в живую мишень.
Зайдя, домой, он сел чистить картошку, продолжая бубнить песню:
– Идёт охота на волков, идёт охота.
На серых хищников, матёрых и щенков.
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты…
«Кстати, а где Альма? Что-то я её не видел сегодня».
Кузьмич вышел и позвал её. Прошёлся, ещё позвал.
«Нет, нету нигде».
Вспомнил про рысь:
«Точно, побежала за Бертой».
Он чертыхнулся. Зашел домой, поставил картошку на огонь и подбросил дров в печку. Дверь шифоньера скрипуче открылась, на ней сидел ворон. Он, наконец, подал голос, громко каркнув.
– А, Гаврюша… Я про тебя забыл, извини, старичок, сейчас покормлю.
– Понимаешь, Гаврила, Берта убежала, а за ней, наверно, и Альма. Очень переживаю, где они и как? Скоро ночь, – жаловался ворону Кузьмич, кормя его размороженным кусочком мяса недавно сдохшего кролика. (Он специально держал такое мясо, не выкидывал. Надо же животинок, как-то и чем-то кормить). Тут ещё эти охотнички с этим чёртовым постановлением, мать их! Неймётся всё им. С печки спрыгнул Бакс, услышав запах мяса, замурлыкал и стал тереться о ноги.
– А-а-а, бродяга, – он нарезал немного мяса и ему.
За окном уже стемнело. Кузьмич сидел за столом и ужинал варёной картошкой с солёной капустой, глядя на полуоткрытую дверцу в печке, где горел огонь. Ворон слетел к нему и ходил, громко стуча клювом об стол. Кузьмич протянул ему капусту, тот взял и, подойдя на край стола, скинул её на пол. Бакс подошел, понюхал, что там упало, фыркнул и отправился к себе на печку.
– Что, не нравится? Мясо лучше? Ишь вы. Что бы понимали!
Гаврюша каркнул и встряхнулся.
– Вот ты понимаешь всё. Ты у меня молодчина. Жаль вот, что крыло у тебя не работает, летал бы там сейчас на свободе, высоко-высоко над лесом, а так приходится вот тут со мной куковать.
Ворон смотрел внимательно на Кузьмича, наклоняя голову то влево, то вправо.
– А мне, как ни крути, нужна привада для волков, и не кролик, а что-то побольше, надо подольше удержать стаю на одном месте.
Кузьмич набрал номер телефона. На том конце отозвался сонный голос:
– Да, слушаю. Кто это?
– Это я, Кузьмич, егерь с заказника. Матвей Степанович, я тут подумал: как ни крути, нужна привада, без неё никак. Флажковать – людей маловато. Так что давай тоже думай.
– Хорошо, Фёдор Кузьмич, я подумаю и тебе завтра утром позвоню.
– Вот так, – обращаясь к ворону, говорил Кузьмич, – пусть не только у меня одного голова болит.
Он слазил в погреб, вытащил оттуда бутылочку сливовой наливки, аккуратно вытер её, открыл, понюхал: Аромат был отменный. Налил в стакан и маленькими глоточками, ощущая весь аромат вина, пил наслаждаясь.
– Это вам не самогонка! Да, Гаврила?
Ворон протяжно каркнул.
– Понимаешь, да? Ты всё понимаешь. Ты всё знаешь.
Он налил ещё наливочки и потихонечку, оттопырив мизинец, пил маленькими глотками, причмокивая.
– Эх, был бы вертолёт или вездеход. Но придётся на моём «уазике». Сколько сдюжит, а там на своих двоих. Снега, наверное, много будет.
Он выглянул в окно: там шёл снег. Ветра не было, и снежинки легко кружась, опускались на землю. Кузьмич задёрнул занавеску. Хотел включить телевизор, но вспомнил, что всё-таки забыл слазить на крышу поправить антенну. Он вздохнул, подбросил дров в печку и вышел покурить на крыльцо. Мороз сразу защекотал в носу. «Крепчает морозец». Затушил сигарету, зашел в хату, разделся, выключил свет, сбросил с кровати кота и лёг спать.
