Астрид Линдгрен - Мио, мой Мио!
– Кто ты? – спросил я.
– Юм-Юм, – ответил он.
И тут я понял: не так уж он и похож на Бенку. Он казался серьёзнее и добрее. Бенка в общем-то добрый, как, впрочем, и я. Но с Бенкой всё-таки можно было и подраться, иногда мы даже могли посердиться друг на друга, хотя всё равно, конечно, оставались друзьями. А Юм-Юм выглядел таким добрым, что с ним вряд ли захотелось бы драться.
– Сказать, как меня зовут? – спросил я. – Вовсе и не Буссе. Меня зовут Мио.
– Мне известно, что тебя зовут Мио, – сказал Юм-Юм. – Его величество король объявил на всю страну, что Мио наконец-то вернулся домой.
Вы только подумайте! Значит, мой отец-король так мне обрадовался, что послал известие во все концы Страны Далёкой!
– А у тебя есть отец, Юм-Юм? – спросил я, очень надеясь, что он скажет, что есть, потому что я знаю, каково это не иметь отца.
– Конечно, есть, – ответил Юм-Юм. – Он служит садовником у его величества короля. Хочешь, пойдём со мной, поглядишь, где я живу.
Ну конечно, я тут же согласился.
И он побежал впереди меня по извилистой дорожке в самый дальний уголок сада. Там стоял маленький белый домик под соломенной крышей, в точности такой, какой рисуют на картинках к сказкам. По его стенам и даже на крыше цвело столько вьющихся роз, что сами эти стены были едва видны. Окна домика были распахнуты, и белые птицы влетали и вылетали, сколько им хотелось. Перед крылечком стояли столик и скамейка. А чуть поодаль – целый ряд ульев. Возле расцветших роз кружили и жужжали пчёлы. Вокруг дома было тоже полно розовых кустов и росли тополя и ивы с серебристой листвой. Через кухонное окно донёсся голос:
– Юм-Юм, ты что, позабыл про ужин?
Это мама Юм-Юма звала сына. Она вышла на крылечко и заулыбалась. Мне показалось, что она очень похожа на тётушку Лундин. Такие же ямочки на щеках, только мама Юм-Юма чуть покрасивее. Она взяла меня за подбородок, в точности как тётушка Лундин в тот вечер, когда сказала: «Прощай, Бу Вильхельм Ульсон». Но мама Юм-Юма сказала по-другому:
– Добрый день, добрый день, Мио! Поужинаешь вместе с Юм-Юмом?
– Спасибо, только не затруднит ли это вас?
Но она заверила меня, что её это нисколечко не затруднит.
И мы с Юм-Юмом уселись за столик в саду, а его мама принесла нам пышные блины, клубничное варенье и по стакану молока. Мы наелись до отвала, а потом поглядели друг на друга и весело расхохотались. Какая радость, что у меня есть Юм-Юм! Тут вдруг подлетела белая птица и ухватила оставшийся кусочек блина с моей тарелки, а мы стали смеяться пуще прежнего. В это время к нам подошли мой отец-король и садовник, отец Юм-Юма.
Мне стало немного боязно: вдруг мой отец-король останется недоволен, что я расселся тут и хохочу во всё горло, – к тому времени я ещё не до конца понял, какой мой отец-король добрый, и что бы я ни сделал, его нисколечко это не рассердит.
– Мио, мой Мио, ты тут сидишь и смеёшься, – заметил он.
– Да, прости меня, – сказал я, подумав, что его, как тётю Эдлу и дядю Сикстена, наверное раздражает мой смех.
– Смейся сколько хочешь, – неожиданно для меня сказал он, а потом повернулся к садовнику и добавил: – Я люблю слушать пение птиц. Люблю прислушиваться к звону моих серебристых тополей, но больше всего на свете я люблю слышать смех моего сына, который раздаётся в саду, где цветут розы.
И тут наконец я осознал: мне совсем не стоит бояться моего отца-короля. Что бы я ни сделал, он будет смотреть на меня вот такими, как сейчас, добрыми глазами. И как только я понял это, мне стало так хорошо, я почувствовал себя таким счастливым, как никогда в жизни. И, запрокинув голову, я засмеялся ещё громче, теперь уже просто от счастья. Юм-Юм подумал, что я всё ещё смеюсь над птицей, которая утащила кусок блина с моей тарелки, и тоже засмеялся ещё громче, и его папа и мама засмеялись вместе с нами.
А я-то смеялся просто от радости, что у меня такой добрый отец. Когда мы покончили с ужином, мы с Юм-Юмом стали бегать меж розовых кустов, кувыркаться на зелёной лужайке и играть в прятки. А тут в саду столько укромных местечек, что нам с Бенкой в парке Тегнера и десятой доли хватило бы. Впрочем, я ведь больше никогда не буду играть в прятки с Бенкой.
Приближались сумерки. Сад, где цветут розы, окутала мягкая голубая дымка. Белые птицы примолкли и улетели в свои гнёзда. Притихли и серебристые тополя, в саду стало тихо-тихо. Только на самой верхушке самого высокого тополя сидела большая чёрная птица и пела.
И песня её была прекраснее песен всех белых птиц. И мне показалось, что поёт она для меня.
– Ну вот, настал вечер, и скоро будет ночь, – сказал Юм-Юм. – Пора домой.
– Нет, не уходи, – попросил я его. – Мне жутковато оставаться здесь одному с этой странной птицей. Что это за птица, Юм-Юм?
– Не знаю. Я зову её птица Печаль. Просто потому, что она такая чёрная. А может, её зовут как-то по-другому.
– Мне она не больно-то нравится, – заметил я.
– А я всё-таки люблю её, – отозвался Юм-Юм. – У неё глаза добрые. Спокойной ночи, Мио! – пожелал он мне и убежал.
В этот миг подошёл мой отец-король. Он взял меня за руку, и мы пошли домой мимо розовых кустов. Птица Печаль продолжала петь свою песню, но теперь, когда я шёл за руку с моим отцом-королём, её песня меня не тревожила, она даже нравилась мне, и мне уже хотелось, чтобы она всё пела и пела.
Когда мы выходили из сада через калитку, последнее, что я увидел, – птица Печаль, взмахнув крыльями, устремилась к небу. А в небе зажглись три маленькие яркие звёздочки.
Мирамис
Хотелось бы мне знать, что сказал бы Бенка, если бы увидел мою белую лошадь с золотой гривой? Мою Мирамис с золотой гривой и золотыми копытами. Мы с Бенкой оба очень любим лошадей. И не только Бенка с тётушкой Лундин были моими друзьями в прошлой жизни. Был у меня ещё один друг по имени Калле-Франт, о котором я запамятовал рассказать. Это был старый конь, развозивший пиво. Пару раз в неделю в магазинчики на Уппландсгатан доставляли пиво. Его привозили по утрам, как раз когда я направлялся в школу. И всякий раз я задерживался, чтобы поболтать с Калле-Франтом. Это был такой добрый старый конь. Я припасал для него кусочки сахара и хлебные корочки. И Бенка тоже. Потому что он тоже любил Калле-Франта.
Не меньше чем я. Он даже пытался меня уверить, что Калле – это его конь. А я говорил, что мой. И мы даже иногда из-за этого ссорились. Но стоило Бенке отвернуться, как я шептал Калле на ухо: «Ты мой, Калле, правда ведь?» И мне временами казалось, что Калле понимает меня и даже со мной соглашается. У Бенки ведь были и папа, и мама, и вообще всё на свете, и ему не так, как мне, нужен был конь. Но на самом-то деле Калле был вовсе даже и не наш, он принадлежал пивоварне. Он был наш только понарошку, но мне так хотелось верить, что он был моим! Иногда, бывало, я заболтаюсь с Калле да и опоздаю в школу. Учительница спрашивала, где я пропадал, а я не знал, что ответить. Ведь она не поймёт, если ей скажешь, что заговорился с конём, который служит в пивоварне. Иногда повозка с пивом задерживалась, и тогда я вынужден был бежать в школу, не повидавшись с Калле. «Ну что этот возница замешкался», – злился я. Я сидел в классе за партой, перебирал кусочки сахара и корочки хлеба в своём кармане и сожалел, что теперь несколько дней не увижусь с Калле.
Учительница спрашивала:
– Что ты, Буссе, сидишь и вздыхаешь? Что, плохо или уж совсем никуда?
Я ничего не отвечал. Что тут скажешь? Разве объяснишь ей, как я люблю Калле?
Что ж, теперь он принадлежит одному Бенке. Ну вот и хорошо. Пусть он хоть этим утешается, раз меня с ним нет.
А у меня теперь есть златогривая Мирамис.
И вот как она появилась.
Как-то вечером, когда мы строили модель планёра и болтали так же, как Бенка со своим папой, я рассказал моему отцу-королю про Калле-Франта.
– Мио, мой Мио, – сказал мой отец-король, – выходит, ты любишь лошадей?
– В общем, да, – ответил я без особого энтузиазма, чтобы мой отец-король вдруг не подумал, что здесь, рядом с ним, я могу о чём-то затосковать.
На следующее утро, когда я пришёл погулять в сад, где цветут розы, совсем неожиданно ко мне прискакала белая лошадь, я в жизни не видел такого красивого галопа. На ветру развевалась золотая грива, а на солнце сверкали золотые копыта. Она неслась прямо на меня и издавала ржание, какого я никогда прежде не слышал. Я даже испугался и прильнул к моему отцу-королю. Но он крепкой рукой ухватил лошадь за гриву, и она застыла на месте, а потом ткнулась мягким носом в мой карман в поисках кусочков сахара, ну в точности как это проделывал Калле. Один кусочек у меня всё-таки нашёлся, он хранился там для моего старого друга. Лошадь достала его и съела.
