Люси Монтгомери - Энни с острова принца Эдуарда
Энни, направляясь домой из Редмонда, через несколько дней после своего возвращения, заметила, что люди как-то странно на нее смотрят и прячут улыбки. Девушка никак не могла понять, в чем дело. Может, шляпка помялась, или она потеряла ремень? В недоумении повернув голову, Энни впервые увидела Расти… Он следовал за девушкой по пятам, не отставая; это был беспризорный кот, молодой и тощий, с взъерошенной шерстью и каким-то диким взглядом кошачьих глаз.
Клочья шерсти за ушами были выдраны, один глаз «временно вышел из строя», а нижняя челюсть казалась непомерно большой.
Что касается цвета этих жалких остатков кошачьей шерсти, перемазанных грязью, то его можно было бы сравнить с цветом опаленной шерсти какого-нибудь кота-бедолаги.
Энни крикнула «кш-ш!», но кот и не подумал уходить. Стоило лишь ей остановиться, как он садился на задние лапы и укоризненно смотрел на нее своим единственным неповрежденным глазом. Когда она продолжала свой путь, он следовал за ней. Так он преследовал девушку до самых ворот Пэтти-Плейс, но здесь она холодно закрыла их перед самым носом этого «приблудного» кота, наивно полагая, что видит его в последний раз. Но когда минут через пятнадцать Фил распахнула дверь, у порога сидел все тот же «опаленный опальный» кот. Более того, он осмелился проникнуть в дом и прыгнуть к Энни на колени с победным и в то же время заискивающим «мяу!»
– Энни, – удивленно спросила Стелла, – это ваше животное?
– Нет, еще чего не хватало! – брезгливо отмахнулась та. – Это создание взялось откуда-то, словно из-под земли, и следовало за мной до самого дома. Никак не могла от него отделаться. Слушай, брысь отсюда! Я, естественно, люблю котов нормального вида, а ты – что за зверь такой выискался?
Кот, однако, не собирался спускаться с теплых колен; он свернулся клубочком и замурлыкал.
– Очевидно, этот кот принял вас! – рассмеялась Присцилла.
– Да, но я не желаю принимать его! – упрямо заявила Энни.
– Несчастное существо, наверное, умирает от голода, – с состраданием сказала Фил. – Смотрите, одни кожа да кости!
– Ладно, я накормлю его, но потом пусть отправляется восвояси! – сказала Энни решительно.
Кота накормили и отправили за дверь. А утром он явился снова и притаился у порога, дожидаясь, когда кто-нибудь выйдет. Холодный прием, который, был ему оказан, не возымел на него никакого действия. Все только руками развели, и Энни должна была принять какое-то решение. Из сострадания девушки покормили его снова; кот приходил к ним каждый день в течение недели. В конце концов нужно было что-то предпринимать!.. Между тем, кот уже не казался таким тощим и облезлым. Больной глаз и щека приобрели нормальный вид; кошачьи бока округлились, и все видели, что он время от времени умывается.
– Но не можем же мы его и в самом деле оставить! – заметила Стелла. – На следующей неделе приезжает тетя Джимси; с собой она привезет кошку Сару! Зачем нам две кошки? Если мы пойдем на это, Паленая Шкура будет постоянно задирать кошку Сару. Он боец, этот кот! Вчера вечером он затеял драку с котом «табачного короля». Ну и задал же он ему жару!
– Нам придется как-то от него избавиться, – мрачно сказала Энни, глядя на предмет их разговора, который лежал на коврике у камина, довольно мурлыкая; он казался кротким, как овечка. Энни продолжала, не меняя тона:
– Один вопрос: как мы это сделаем? Как четыре беззащитные девушки смогут избавиться от кота, который вовсе не хочет, чтобы от него избавлялись?
– А мы его… усыпим с помощью хлороформа! – живо отозвалась Фил. – Это наиболее гуманный способ.
– Кто из нас знает хоть что-нибудь о том, как хлороформировать кошек? – угрюмо спросила Энни.
– Я знаю, дорогая! И это одно из немногих – увы, немногих! – моих достоинств. Я таким образом избавилась от нескольких представителей кошачьего племени, пока жила дома. Значит, так! Вы как следует кормите кота завтраком с утра пораньше. Затем сажаете его на мешковину – кстати, я видела мешок в кладовке! – и переворачиваете вверх дном деревянный ящик; таким образом, кот оказывается под ним. Затем вы открываете бутылочку с хлороформом и плещете самую малость под ящик. Потом надо положить на него сверху какой-нибудь груз и оставить до вечера. И кот тихо, мирно уснет навсегда, свернувшись калачиком. Никакой боли и никакой борьбы.
– Легче сказать – труднее сделать, – с сомнением сказала Энни.
– Да нет ничего проще! Предоставьте все сделать мне. Я справлюсь, – заверила девушек Фил.
Они достали хлороформ, и на следующее утро Расти сам попался на крючок. Он съел угощение, облизнулся и прыгнул на колени к Энни. У нее сжалось сердце. Это несчастное существо любило ее и полностью ей доверяло! Разве могла она принять участие в его уничтожении?
– Вот, возьмите его, – резко сказала она Фил. – Я чувствую себя убийцей!
– Он скоро отмучается, – попыталась успокоить ее та, но Энни поспешно ретировалась.
Все свершилось на заднем крыльце. Целый день никто не подходил к нему и близко. Но вечером Фил заявила, что Расти нужно похоронить.
– Пусть Прис со Стеллой выроют ему могилку в саду, – скомандовала она, – а вы, Энни, идемте со мной. Вместе мы уберем ящик. Ненавижу, когда приходится в конце концов его поднимать!
Две заговорщицы подошли на цыпочках к заднему крыльцу. Фил осторожно убрала камень, которым придавила ящик. И вдруг они услышали слабое, но отчетливо слышное мяуканье!
– Он… он жив! – произнесла Энни и так и села на ступеньки у порога кухни.
– Да не должен бы, – заметила Фил.
Но из-под ящика вновь раздалось приглушенное мяуканье, – неоспоримое доказательство того, что кот действительно выжил каким-то чудом. Девушки молча уставились друг на друга.
– Ну, что будем делать? – спросила Энни.
– Чего вы не идете? – удивилась Стелла, появляясь на пороге. – Могилка готова. Вы что, словно воды в рот набрали?
Она недоуменно пожала плечами.
– От этого «мертвого» кота столько же шума, сколько от Ниагарского водопада, – произнесла Энни, кивая в сторону ящика.
Взрыв смеха несколько разрядил напряженную обстановку.
– Ну, надо оставить его здесь до утра, – вздохнула Фил, снова кладя камень на ящик. – Но он уже минут пять не издал ни звука. Может то, что мы слышали, были «стоны умирающего»? А может нам послышалось? Это все наше больное воображение. Мы виновны и это чувствуем!
Но когда поутру они убрали ящик, счастливый Расти прыгнул к Энни прямо на плечо и стал с любовью лизать ей лицо. Кот определенно был жив – живее не бывает!
– О, да здесь дыра в доске от сучка, – простонала Фил. – А я ее и не заметила! Вот почему он все еще жив. Придется все начинать сначала.
– Нет, не придется, – вдруг сказала Энни. – Мы не станем убивать Расти. Он – мой кот, так что не нужно больше его мучить!
– Да, но тогда вам придется урегулировать этот вопрос с тетей Джимси. Не забудьте о Саре! – заметила Стелла; весь ее вид свидетельствовал о том, что она умывает руки.
С тех пор Расти стал полноправным членом этой большой семьи. Спал он на чистой подушке на заднем крыльце и вообще катался, как сыр в масле. К моменту приезда тетушки Джеймсины, он уже был сытым и важным котом с лоснящейся шерсткой. Но, подобно той киплинговой кошке, Расти всегда «гулял сам по себе». Он задирал всех окрестных котов, а те задирали его.
Одного за другим он победил всех котов-аристократов со Споффорд-Авеню. Что касается людей, то любил он Энни и только Энни. Никто не отважился бы даже погладить его! Любая попытка сделать это была бы встречена злобным фырканьем и шипением; казалось, в таких случаях кот использовал самый «крутой» кошачий «слэнг»…
– Ваш кот такой спесивец! – заявила как-то Стелла.
– Просто он следует своим кошачьим традициям, – возразила Энни, прижимая к себе кота.
– Ну, не знаю, как он уживется с кошкой Сарой, – с сомнением сказала Стелла. – Котовасии по ночам в саду могут доконать кого угодно, но если кошки сцепятся здесь, в гостиной… это будет совершенно невыносимо!
В назначенное время прибыла тетушка Джеймсина. Энни с Присциллой и Фил с волнением ожидали ее приезда, размышляя над тем, как все сложится, но когда тетя Джимси расположилась в кресле-качалке, словно на троне, у камина, – они решили, что она достойна обожания!
Это была худощавая пожилая леди с маленьким, мягко очерченным треугольным лицом и огромными, лучистыми голубыми глазами; в них было столько же света, молодого задора и надежды, сколько их бывает в глазах у юных девушек. Щеки ее были покрыты румянцем, а серебряные пряди седых волос она уложила над ушами в аккуратные букли.
– Конечно, это очень старомодная прическа, – сказала она, словно в свое оправдание, продолжая вязать, не останавливаясь какую-то изящную вещицу, похожую на розовое облако на закате дня. – Но я вся такая – старомодная. И моя одежда, и, позвольте утверждать, мои взгляды тоже! Не отважусь сказать, что они от этого выигрывают, может статься, как раз наоборот. Но ко всему этому я привыкла. Конечно, новые туфли моднее и, быть может, красивее, чем старые, но зато последние гораздо удобнее. Я сама стара, и взгляды мои, точно так же, как и туфли, которые я ношу, – тоже старые. Но, признаться, мне до этого и дела нет! Знаю, что вам хочется, чтобы я присматривала за вами, но бебиситтером я быть не собираюсь. Вы уже достаточно взрослые, чтобы вести себя пристойно. Так что «цербер» из меня не получится, – заключила тетушка Джеймсина, подмигивая девушкам. – Вы же вольны озорничать, сколько душе угодно.
