Эдуард Веркин - Через сто лет
Руководитель кружка приблизился к Турбиной и вручил ей мышь.
– Теперь давайте представим, что я – это ты, – сказал главный соулбилдер. – А мышь как бы выбежала из норы. А ты ее увидела и крикнула: «Мышь»! Давай, на раз-два-три! Раз, два, три – кричи!
– Мышь, – сказала Турбина.
– А-а-а! – завизжал тренер.
Он удивительно ловко вскочил на ближайшую табуретку и завизжал еще раз и поджал ногу.
Здорово. Ничего не скажешь.
Тренер спустился с табуретки и сказал:
– Это страх. Так он выглядит.
Трубина принялась тискать мышь, та в ответ крякала.
– То есть всегда нужно визжать? – спросил кто-то из учеников.
– Не обязательно. Есть разные виды страха – леденящий, липкий, жгучий, сейчас мы разобрали панический. Если человек чего-то панически боится, то он ведет себя именно так. Вообще тренированный субъект может имитировать эмоцию без всяких внешних раздражителей. Именно эмоцию, а не рефлекс. Вот ты…
Руководитель повернулся к вупу, рисовавшему на листе бумаги то ли слона, то ли носорога.
– Смотрите, демонстрирую наглядно.
Тренер выхватил из кармана зажигалку, поднес ее к уху художника, щелкнул. Из зажигалки вырвалось синее гудящее пламя, оно подпалило мочку.
Художник ойкнул и отодвинулся.
– Это рефлекс, – пояснил тренер. – Пусть очень приглушенный, запоздалый, но рефлекс. А вот это…
Он повернулся к девице лет тринадцати и резким движением сорвал с ее шеи золотое сердечко на цепочке и вышвырнул в окно.
– Эй! – Девица дернулась в сторону окна, тренер поймал ее за воротник, усадил на табуретку.
– А вот это, – он выронил кулончик с золотым сердцем из ладони, – вот это уже похоже. Как можно охарактеризовать это чувство?
– Возмущение, – вдруг сказал я.
Все на меня посмотрели, тренер тоже.
– Правильно, – сказал он.
Он протянул кулон девице и добавил:
– Но все равно не чувства. Вы, голубушка, – он смотрел на девушку. – Вы должны были влупить мне пощечину. Вы знаете, что такое пощечина?
Девушка помотала головой.
– Внимание! – повысил голос тренер. – Внимание, все смотрим, что такое пощечина!
Кружковцы внимательно поглядели на своего руководителя.
– Пощечина производится так, – сказал тренер и с размаху влепил оплеуху голубушке.
Хорошо так, от души.
Голова у девицы дернулась и хрустнула шеей, сама она покачнулась, но на ногах устояла.
– Ну? – тренер поглядел на свою воспитанницу.
– Что? – спросила та.
– Рыдать надо, – подсказал кто-то сбоку.
Девица попробовала зарыдать. По ее лицу прошло несколько отрепетированных конвульсий, оно скомкалось и сморщилось, но слезы не потекли. Тогда тренер на всякий случай влепил ей еще одну пощечину. И уже почти получилось, я был готов поверить, что через секунду из ее глаз потекут слезы…
Но тут Турбина сжала крякающую мышь и сбила весь настрой.
– Ничего, – утешил тренер. – Мой опыт в соулбилдинге показывает, что примерно за год регулярных занятий можно научиться испытывать любое чувство. Я, разумеется, говорю о внешнем проявлении, но по законам психофизиологии и бихевиористики внешнее рано или поздно пробудит и внутреннее.
– Любое? – спросил я. – Любое чувство?
– Любое, – подтвердил тренер. – Вот смотри. Радость, печаль, отчаянье.
Тренер встал передо мной, улыбнулся, и через несколько секунд у него из глаз потекли слезы. Соулбилдеры поглядели на своего учителя с большим уважением. И я тоже, если честно. Так развить слезные железы и разработать слезные протоки мог только большой профессионал. Все-таки в который раз убеждаюсь – Москва ушла гораздо дальше нас в культурном отношении.
– Это отчаянье, – сказал тренер. – Сложное, со многими оттенками, комплексное чувство…
– А любовь? – перебил я. – Любовь можно научиться испытывать?
Турбина крякнула мышью.
– Можно, – кивнул тренер. – Правда, честно тебе скажу, я не знаю ни одного такого случая. Но почему, собственно, нет? Если остальные чувства можно постепенно развить, то почему нельзя развить любовь?
– Разве любовь бывает постепенная? – спросил я. – Разве она не сразу случается? Как балкон, как грузовик?
– Любовь – тоже комплексное чувство, – авторитетно поправил меня тренер. – Она бывает как сразу, так и постепенно – на это есть точные указания в авторитетных источниках. Но, должен тебе признаться, для того, чтобы возникла любовь, нужно очень и очень стараться. Не лениться, держать себя в строгости, упражняться регулярно. Гигиена души должна быть на высоком уровне. Опять же энергетические затраты… Но дорогу осилит…
Тренер сделал паузу.
– …Идущий, – нестройным хором закончили кружковцы.
– Правильно! – улыбнулся руководитель. – Идущий. Но тему любви мы будем разбирать на одном из будущих занятий, а сейчас у нас все-таки страх. Страх. Как говорили классики, страх открывает двери. И я полностью с этим согласен. Потому что они имели в виду двери здесь.
Руководитель постучал себя по голове.
– Поэтому сегодня у нас будут практические занятия по теме «Страх». Разберем один из самых распространенных страхов…
Вуп с обожженным ухом потрогал себя за мочку.
– Собираемся и выходим на улицу.
Вупы послушно встали и стали выходить. Тренер подошел ко мне и спросил:
– Почему тебя интересует любовь?
Я пожал плечами.
– Да так, – сказал. – Книжку в коллекторе нашел, вот и подумалось…
– Правильно, – похвалил меня тренер. – Думать полезно. И желать полезно. А сейчас пойдем, разберемся со страхом.
И пошли.
Мы все спустились на первый этаж, а потом и вообще вышли на улицу. Сбились в кучку. Дождь капал не очень сильно, так, скорее не дождь, а изморось. По мне, лучше изморось, не люблю, когда капли по голове бьют.
– Сегодня, друзья, мы разберем одну из разновидностей страха, – объявил тренер. – Страх высоты.
Тренер указал пальцем.
Тут я все, конечно, понял. Остальные, кажется, тоже, потому что дружно посмотрели на старую телемачту.
– Девяносто с лишним процентов человечества были подвержены страху высоты, – сообщил тренер. – Этот страх был так же естественен для них, как дыхание. Оно и неудивительно – человек для высоты не приспособлен совершенно. Человек может научиться плавать, летать – никогда. Страх высоты заложен в человеке генетически. Поэтому он заложен и в нас. И наше дело – его развить.
– С вышки, что ли, прыгать будем? – спросила Турбина.
Тренер не ответил, сделал приглашающий жест в сторону мачты.
Соулбилдинг.
Наверх мы лезли долго. Ступеньки были скользкие, покрытые лишайником и водой, то и дело кто-то срывался и со скобяным звуком гремел вниз по лестнице, забранной полукругами проволоки. Тогда все останавливались и ждали, когда упавший вскарабкается обратно и займет свое место.
Я лез предпоследним, надо мной лезла Турбина, она срывалась со ступенек чаще остальных и, крякая мышью, падала на меня. Каждый раз говорила одно и то же:
– Извини, я не хотела.
После чего начинала взбираться обратно, а два раза так и вообще мне на голову наступила, и когда наступала, не извинялась.
– Ничего, немного осталось, – подбадривал тренер, лезший последним.
Но это немного тянулось и тянулось, мы все лезли и лезли. Ветер становился сильнее и холоднее. На ступеньках встречалась наледь, жирная и рыжая от ржавчины, она была похожа на что-то живое, дотрагиваться до нее было неприятно. Иногда мы останавливались на площадках и немного к.б. отдыхали. По-настоящему уставать было не от чего, но мы все равно отдыхали. Я понял, что это задумка тренера – люди ведь, если бы лезли на вышку, останавливались бы и отдыхали. Вот и мы тоже останавливались. Смотрели на город.
Сначала он как-то нависал. Нет, он был внизу, но все равно нависал, охватывая со всех сторон. Черный, с желтыми огнями окон и фонарей, которые делали черноту только чернее. Он выглядел совсем неподвижно, и если бы не фары редких грузовиков, ползущих по улицам и набережным, можно было бы подумать, что город мертв.
С запада город огибала река, тоже черная и беспросветная, как разлившаяся нефть, как открывшаяся бездна. Со всех остальных сторон город окружали леса, когда-то давно выгоревшие, когда-то давно съеденные короедом, а теперь из-за работы климатической установки верно превращающиеся в болота.
Чтобы мы не впадали в ступор при виде этой безнадежности, тренер рассказывал о будущем. Что следующим летом планируется провести целый ряд мероприятий. Лес будет залит напалмом и выжжен, болота осушены, на их месте разобьют поля подсолнухов и светлые просторные парки. Река будет очищена от ила, ряски и мусора и начнет течь. Очистится и атмосфера. Конечно, совсем воду из нее убрать не получится, но это будет чистая и светлая вода. И никаких мокриц. И никаких червей.
Мы слушали тренера, потом ползли дальше.
Мне казалось, что я нахожусь на дне большой чаши, однако чем выше мы поднимались, тем больше земля выгибалась в обратную сторону, потом она стала плоской, как бумажный лист, а потом начала медленно отгибаться вниз, и сделалось окончательно видно, что земля на самом деле шар.
