Наталья Корнилова - Чужая душа
Впрочем, забегая чуть вперед, следовало признать, что ее роль была более трагической, чем комической… а потом действо и вовсе закрутилось в буйном трагифарсе.
Я очень внимательно наблюдала за Ксенией. Да, она обладала завидным хладнокровием. При появлении Туманова в ее лице не дрогнул ни один мускул.
Все внимание зала сосредоточилось на Ксении.
– Я хочу изменить свои показания, – продолжала она, – потому что они были лживы и продиктованы мне под давлением, – четко произнесла она. – Я утверждала, что Алексей Ельцов, здесь присутствующий, пришел домой не позже десяти вечера, когда по ОРТ шла программа «Русская рулетка». Это неправда. Он пришел домой почти в полночь в крайне возбужденном состоянии и сразу же начал пить. Водку, коньяк, вино. Обычно он не пьет на ночь. Понятно, я спросила его, в чем дело. Он не хотел говорить, но я начала настаивать, чтобы он рассказал мне правду. Он долго не хотел говорить, но потом все-таки поддался моим уговорам, потому что доверяет мне и нуждался тогда в том, чтобы выговориться.
– Выго… вориться? Да ты что?! – хрипло выкрикнул со своего места Ельцов, вставая и тут же снова тяжело падая на скамью. – Ты что такое говоришь, Ксюша? Нет… тебя, наверно… ты…
– Подсудимый!! – призвали к порядку Алексея.
– И что же вам рассказал Ельцов? – оживляясь, спросил у Ксении обвинитель. Пронзительные обертоны в голосе этого невзрачного человечка подпрыгнули, по ушам неприятно резануло.
– Он мне признался, – спокойно продолжала Ксения, вдруг вскинув глаза на зал, – что пришел в гости к Татьяне Оттобальдовне Таннер и узнал о том, что она собирается оставить наследство своей племяннице Людмиле, внеся соответствующие коррективы в текст завещания. Такая перемена в решении Таннер, приведшая к изменению завещания, была вызвана скорой женитьбой Алексея на мне. Таннер была резко против нашего брака. Она сообщила о своем решении Алексею. Он же, человек неуравновешенный, вспыльчивый и в состоянии аффекта способен на что угодно. Потому он пришел в ярость и высказал все, что он о Таннер думает. У него был с собой пистолет, и он застрелил ее. А потом ушел, оставшись никем не замеченным. Домой он пришел, как я уже упоминала, очень поздно и крайне взвинченный.
В зале поднялся шум.
– Это все ложь! – выкрикнула, вставая со своего места, Валентина Андреевна Ельцова. – Сколько ты получила баксов, шалава, чтобы возводить поклеп на Алешу?! Проститутка! Да тебе никто не поверит!
– Спокойствие! – провозгласил судья. – В свете новых показаний слово предоставляется обвинителю. У него есть вопрос.
Слово взял прокурор:
– Гражданка Кристалинская, вы утверждаете, что именно ваш муж убил Татьяну Оттобальдовну Таннер, причем в состоянии аффекта? Не так ли, я правильно понял ваши слова?
– Во-первых, наш брак не был зарегистрирован, так что он мне не муж. (Ее спокойствие было просто ужасающим.) Во-вторых, вы совершенно правильно истолковали мои слова.
– Тогда второй вопрос. Ваш… гм… сожитель Ельцов всегда носил с собой пистолет?
– Не замечала.
– То есть он не носил пистолета?
– Не могу сказать ни «да», ни «нет», но не в его характере носить пистолет. Он человек творческий, к тому же, мне кажется, у него нет лицензии на ношение оружия.
Снова прокатились волны шума, шепотки выскальзывали со всех сторон. Ельцов в своей клетке немым жестом отчаяния воздел руки к потолку. Его рот перекосился в немом крике.
Прокурор продолжал во все нарастающем темпе:
– Гражданка Кристалинская, вы утверждаете, что подсудимый Ельцов убил в состоянии аффекта и что именно так он вам и сказал?
– Да.
– В то же самое время вы утверждаете, что у него не было лицензии на ношение оружия. В этом вы совершенно правы: не было. Так что странно предположить, что творческий человек, направляясь в гости к старой приятельнице, по чистой случайности захватил с собой…
– Протестую! – вскочил со своего места Самсонов. – Это передергивание фактов, по которому…
– Ваш протест не принят, – перебил его судья. – Продолжайте, – кивнул он прокурору.
– Так вот, я говорил, что странно предположить, будто творческий человек, направляясь в гости к старой приятельнице, по чистой случайности захватил с собой пистолет, – развивал свою мысль прокурор. – Значит, у него уже были замыслы. Кроме того, едва ли Татьяна Оттобальдовна Таннер узнала о свадьбе своего, скажем так, подопечного за два дня. Едва ли, едва ли. Тогда логично, что она знала о ней раньше и своевременно приняла решение изменить завещание. Естественно, такой поворот событий Ельцова не устраивал. Он приобрел где-то пистолет, пока что не приобщенный к делу, и хладнокровно застрелил Татьяну Оттобальдовну. Квартира у Таннер была огромная, домоправительница, свидетельница Ищеева, несколько туга на ухо, так что Ельцов беспрепятственно покинул квартиру, захлопнув за собой дверь. На ручке обнаружены его отпечатки, так что фактическая база полностью соответствует моим словам. Дело облегчило то, что собака Бим, породы французский бульдог, хорошо знала Ельцова и не залаяла. Дело в том, что бульдог был подарен гражданке Таннер самим Ельцовым. Естественно, собака не стала лаять на бывшего хозяина и дала тому спокойно удалиться с места преступления. По-моему, такая картина более подходит для описания преступления, чем определение, данное свидетельницей Кристалинской: «убийство в состоянии аффекта». У меня пока все.
Судья обратился к Ксении:
– У вас, вероятно, есть что добавить. Ведь вы, кажется, не закончили дачу ваших новых показаний?
– Совершенно верно, – сказала она. – Я не знаю, действительно ли Алексей совершил это в состоянии аффекта, как он сам мне сказал, или же он солгал, и все было так, как изложил нам гражданин обвинитель. Не мое это дело – выдвигать версии. А к своим показаниям я могу добавить следующее. Мои слова, сказанные выше, мог бы подтвердить Георгий Станиславович Куценко, который видел, что Алексей выходил из квартиры Таннер около одиннадцати вечера. А не полутора часами раньше, как меня заставили говорить на следствии. К несчастью, он не может приложить своих показаний к моим.
– По какой причине?
– Куценко был убит через несколько дней после смерти Таннер. Вряд ли это совпадение. В таком случае его устранили как нежелательного свидетеля. То, что я сказала, может быть легко проверено, и уважаемый суд убедится в правоте моих слов. Куценко действительно убит, и гражданину адвокату, полагаю, прекрасно об этом известно.
И она глянула на Самсонова.
В этот момент послышался хриплый голос Ельцова, взглянувшего на свою несостоявшуюся жену:
– Так что же… по-твоему, и Жору Куценко я убил? Кого еще? Кеннеди, Линкольна… Улофа Пальме? Ты в своем уме, Ксения?!
– Что касается смерти Куценко, то об этом мне действительно известно, – вклинился Самсонов. – Однако Куценко был убит тогда, когда мой подзащитный сидел в камере и не мог совершить преступления.
– Не мог!! – заорала, вскочив, на весь зал мать обвиняемого. Ее с трудом усадили. – Ах ты курррва… жидовская морррда!!
Прокурор, он же обвинитель, посмотрел на нее с опаской. Он носил звучную фамилию Беренштейн и потому с некоторым допущением мог отнести последнее восклицание Ельцовой на свой счет. Впрочем, он справился с собой и обратился к той, кому была адресована реплика Валентины Андреевны, – то есть к Ксении:
– Свидетельница, на следующий день после ареста Ельцова вы дали показания, в которых отрицали вину обвиняемого. Вы утверждали, что он невиновен и что он пришел домой приблизительно в десять часов вечера, в то время как Таннер была убита в половине одиннадцатого. Следовательно, по вашим предыдущим показаниям, у обвиняемого было алиби. Теперь же вы дали совершенно иные показания. Какие же из двух показаний ложны? А?
– Я уже сказала.
– То есть правдивы те, что даны сначала, а сейчас на вас надавили?
– Нет.
– Почему же вы изменили показания?
– Потому что тогда я сказала неправду. Правда то, что я изложила суду сейчас, – твердо сказала Ксения, глядя куда-то поверх голов аудитории.
…Мне показалось, что она смотрит на Туманова.
– Свидетельница Кристалинская, – взял слово судья, – каким же образом вышло так, что сначала вы сказали неправду? За дачу заведомо ложных показаний тоже предусмотрена ответственность в уголовном порядке.
Ксения выпрямилась. Она напоминала натянутую скрипичную струну. Ее высокий голос прозвучал звонко, с вызовом:
– На меня оказали давление. Кажется, я уже упоминала об этом.
– Кто? Вы можете назвать этого человека?
– Мне угрожали.
– Но вы можете назвать этого человека или этих людей? Кто вам угрожал?
– Я могу… – начала Ксения, но ее слова буквально потонули в утробном реве, в котором сразу нельзя было узнать женский голос.
– Она может… она моо-о-ожет!! – Валентина Андреевна, вкатываясь в проход между рядами, начала продвигаться к Ксении с явной целью прибегнуть к силовому воздействию. Кристалинская хранила олимпийское спокойствие, а Ельцова двигалась на нее, извергая ругательства: – Ети твою налево, шалава драная, мать твою! Ах ты, сучара… курица брройлерная!
