Наталья Корнилова - Шестое чувство
– Вот так!.. – выдохнул Сванидзе. – Вот так дела!
– Да уж, – проговорила я. – Кажется, кому-то очень нужно было выдать Диму Белосельцева за мертвого. Ничего, сейчас спросим у этого белобрысого Феликса. Шурик, что у тебя в твоей фляге?
– Спирт, – отозвался тот, прикладываясь к пойлу.
– Нашатырный?
Шурик не оценил шутки. Он отрицательно помотал головой и прохрипел:
– Не-а. Разведенный… энтот… с клюквенным соком. Две доли спирта, одна – клюквенного сока. Давить его надо, клюква котора, чтобы вот…
– Понятно, – сказала я, – дай-ка хлебнуть… да не мне!.. вот этому молодому человеку, которого ты волок на манер бревна. Белобрысому этому.
– А, значица, понятно, – равнодушно ответил Шурик. – Можно. Этот много не выпьет.
И он приложил флягу к губам Феликса. Эффект был потрясающим. Тот закашлялся и, мгновенно придя в чувство, глянул на нас широко распахнутыми, нет! – выпученными глазами. Сванидзе постучал Феликса по спине, полагая, что тот мог и подавиться.
– Вот что, Митрохин, – сказала я. – Мне нужно узнать, кто и зачем вас послал. Кому и зачем нужно, чтобы мы не добрались до Воронежа и, как я полагаю, до этой пластмассовой куклы в гробу. Это ведь не тело, это манекен. Так что, дорогой, или ты все скажешь…
– Да пошла ты, сука!
– На дороге он был, кажется, куда вежливее, – заметил Сванидзе.
– …или ты вместе со своим напарником и пластмассовой куклой, изображающей Белосельцева, окажешься вот в этой могиле, откуда мы вынули гроб.
– Не понял, – выговорил Феликс, – ты что, меня туда…
– Шурик, он, кажется, не понял, – повернулась я к пьяному могильщику. – Сволоки-ка его в эту яму. Все равно он практически труп.
Сванидзе содрогнулся, а Шурик, подойдя к Митрохину вплотную, улыбнулся, развел широко руки, словно для объятия, и хрипло сказал:
– Ну, пойдем, мила-ай. К Жоре, которого ты грохнул. К своему энтому… братку. К земле-то надо привыкать, мила-ай. Она, паря, всем нам матушка. – Верно, он хотел еще завернуть свое коронное о том, что «жись пошла – не сахер медовый», но едва его руки коснулись Феликса, как тот, дернувшись, задушенно выговорил, кося на меня безумным, выпученным глазом:
– Я все скажу. Все скажу. Убери его от меня. Этого. Убери его.
– Шурик, – проговорила я, – отойди пока что. Но недалеко. Вот тебе еще стольник за беспокойство, так что далеко не отходи, понятно?
– А то ж, – с видимым удовольствием отозвался могильщик, пряча купюру в карман. – А то что ж непонятно. Понятно.
– Кто вас послал по нашу душу? – отрывисто спросил Сванидзе.
– Ус. Ус…
– Кто такой Ус? – спросила я скорее из желания подтвердить услышанное от Родиона. – Полное имя, род занятий – все-все, что знаешь, шнеллер!
– Его полное имя – Усов Олег Янович. Он конкретный… у него – охранное агентство. Не хилое. Я там работал, там как в кино. Все понты. Завязки с «конторой». Он – бывший гэбэшник. Я на него и сейчас работаю, хотя в штате его бюро уже не числюсь. Несколько дней назад Усу слили информацию, что убили Горового. А с Горовым у Уса были дела, какие это дела – я не знаю, честно – не знаю, не надо меня…
– Дальше, – сквозь зубы выговорила я.
– Ус был очень встревожен тем, что убили Горового. Он боялся, что могут засветить какие-то его с Горовым делишки, они касались парня по фамилии Белосельцев.
– Вот об этом – подробнее.
– Белосельцева я знаю. Странный такой парень.
– Рома или Дима? – отрывисто спросила я.
Митрохин глянул на меня мутным взглядом и ответил:
– А я не знаю, какой там Рома или Дима. Белосельцев – он и есть Белосельцев. Я знаю, что тут фиктивная могила за какой-то надобностью… еще знаю, что он много лет работает с Горовым и Усом… а когда этот парень пропал, то Ус и Горовой прямо рвали и метали. Нет, Горовой – тот спокойный был, он только говорил… говорил. А вот Ус был в бешенстве, все повторял, что это мамаша Белосельцева подстроила и что ее пора выводить из дела. А Горовой спокойный был. Да.
– Ты сказал, что Горовой что-то говорил, когда пропал Белосельцев. Что именно он говорил?
– А я точно… не помню. Что-то про… что он сам, Белосельцев… нет, не помню.
– А ты вспомни, – с нажимом выговорила я, садясь на корточки рядом с лежащим на земле Митрохиным. – А ты, Феликс Иваныч, хорошо подумай и вспомни.
Его глаза заметались.
– Не… не помню. А! Ну да… он сказал, что нечего волноваться, что Белосельцев опасен только сейчас, а если пройдет неделя или даже две – Белосельцев опасен уже не будет и сам придет к Горовому. Сам. И еще Горовой, когда сидел в офисе Уса, хихикнул так мерзко и добавил, что если Белосельцев еще будет употреблять и спиртное, то он придет гораздо быстрее… гораздо быстрее придет, чем это можно ожидать. Больше… больше я, честно – ничего, ничего не помню… то есть Владлен Моисеич… Горовой больше ничего и не говорил.
– А женщина, которую вы похитили? Мать Белосельцева. Ты был при этом?
– Нет, не… то есть да, но не я там главный… за ней поехал сам Ус, лично поехал. Я был, да, но я ждал внизу, в машине.
– В черном «Мерседесе»?
Он кивнул.
– Откровенно говоря, ничто от этого яснее не становится, – произнес Сванидзе. – Сплошная путаница. А зачем и кто имитировал смерть Димы Белосельцева и даже похороны устроил? Зачем это?
– Я не знаю. Ус распоряжался. Я был в стороне от этого дела. Он вызвал меня на днях и сказал, что кое-кто лезет не в свое дело. И скинул мне ваши данные.
– И о чем же в отношении нас распорядился Усов?
– Ну, меня, я знаю, Усов распорядился убить, – подал голос Берт Сванидзе. – Ты, Митрохин, это еще на дороге приказал сделать.
– Он ничего про тебя лично не говорил, – сказал белобрысый Феликс, – он просто упомянул о женщине… вот о тебе, – глянул он на меня. – Тебя он приказал забрать и посадить в крепкое место, откуда не сбежать, а всех, кто с тобой будет, – в расход. А больше я ничего не знаю. Он меня не пускает в свои самые шифрованные дела, вот как насчет того, че он с этим Горовым терся. Усов очень скрытный, конечно, он же полковник кагэбэшный. А они все, сама знаешь…
– А зачем Усову нужно, чтобы все думали, будто Дима Белосельцев умер?
– Я не знаю. Честно. У Усова вообще много чего, что он не скажет даже… да никому не скажет. Он скрытный человек, у него клещами… он, между прочим, даже одного олигарха охранял, было дело! – вырвалось у Митрохина не к месту. – У него много завязок в верхах. Он там… так что я… я честно не знаю, какого хрена ему сдался этот Белосельцев. По мне, так… ну не знаю я! Честно не знаю!
– Ладно, – сказала я, видя, что он в самом деле говорит честно. – Все понятно. Ты, Митрохин, вот что… я все твои показания записала на диктофон, так что не советую тебе попадаться Усову на глаза, он первый же тебя и шлепнет. Бери свою тачку и катись на все четыре стороны…
– На три, – поправил Сванидзе, – в сторону Москвы лучше ему не ездить. А вообще, Мария, как это ты собираешься его отпускать? Я на это не согласен. Его в СИЗО нужно, на нем столько висит…
– Так, Берт Эдуардович! – резко выговорила я. – Мне кажется, что ваши правоохранительные наклонности снова проснулись некстати. Если Митрохина закрыть в камеру, нам это только повредит. Да и что ему предъявят, а если и предъявят, то кто будет свидетелем? Лично я – не собираюсь. Это может отнять много времени, и если не смешает все карты, так уж точно… о черррт!
Митрохин глянул в том направлении, куда посмотрела я, и, тонко, по-бабьи вскрикнув, забился в конвульсиях и вдруг обмяк. Еще бы! Митрохин, и без того находящийся в полуобморочном состоянии – от боли, от страха, от бессильной ярости – увидел, как из разрытой могилы Белосельцева медленно, с низким загробным сопением, вылезает огромная черная фигура. Признаться, мне тоже на секунду чуть не стало дурно, законопослушный следователь Сванидзе же и вовсе просто сел в грязь, а Шурик, не отрывая ото рта злополучной фляжки, прошамкал:
– А шо ж? Это ж Жора вылез. Он упал, а таперь и вылез! Не жить же ему там вовси-и. Шо ж вы пугнулися-от так? Жора, поди выпей.
Мои нервы не выдержали. Я тоже села прямо в грязь и рассмеялась тихим, отрывистым – истерическим – смехом.
* * *В гостиничном номере, который мы сняли, Сванидзе в лучших традициях могильщика Шурика хватил спиртного и, расслабленно откинувшись на спинку дивана, сказал:
– А этого Митрохина ты зря отпустила. Надо его было, некоторым образом… чтобы не на вольные хлеба… гм…
– Да куда я его отпустила? – отозвалась я. – Его ж взяли на попечение эти двое – Шурик и Жора. Если он после их забот вообще выживет, то начисто забудет, куда и зачем его посылали. Он же просто сопьется!..
– Не об этом речь, – сказал Берт Эдуардович. – Сейчас я поясню свою мысль. Мы выяснили, что в центре всех событий стоит некто Усов, у которого были дела с моим двоюродным дядей, Владленом Моисеевичем. Что это за дела, можно только догадываться, но так просто сейф с документами из квартиры – уже моей квартиры, кстати! – не забирают. Да и этот доктор Круглов если не темнит, то ничего не знает о своем бывшем пациенте Диме Белосельцеве, а это само по себе ненормально. Удалось выяснить, что похороны Дмитрия – фикция. Выходит, что подозрения родителей Димы Белосельцева построены не на пустом месте…
