Игорь Смирнов-Охтин - Повести о войне и блокаде
Река была неглубокая, ноги доставали до дна. На выходе из воды попался какой-то младший лейтенант. Он сообщил Никонову, что влево идти нельзя: «Наши туда пошли, их в плен взяли».
Ползком двинулись правее. Увидели подбитый танк, а на нем – нагло стоящего немца. «Рус, сюда!» – кричал фриц. У младшего лейтенанта была винтовка. «Патроны есть?» – спросил Никонов. «Есть», – ответил тот. «Стреляй». Выстрелил, немец свалился. Поползли дальше. Земля была вся перекопана и перевернута не один раз. Ни травинки. И вдруг – тишина. Нейтральная полоса… Никонов не дополз до своих лишь пять последних метров. Его вытащили. Когда открыл глаза, дали сухарик. Съел. Потом встал кое-как. Подошел его боец Ткачук. Присели вместе на бугорке, очухались. Ткачук отломил кусочек своего сухаря и протянул командиру…
Иван Дмитриевич думал, что из их полка вышли всего трое, но увидел, что с разных сторон двигается довольно много народу. Среди идущих он увидел и комиссара Ковзуна.
Было 25 июня 1942 года. Оказалось, что прорыв совершила их группа, а за ними вышла часть других подразделений – всего, по мнению Никонова, человек 150-200. Из 1267-го стрелкового полка из окружения вырвалось не более 20 человек. В этот же день немцы участок прорыва закрыли. Последняя группа вышла на этом участке 28 июня. Прорвавшимся из окружения бойцам и командирам давали сухари, сахар, консервы, чекушку вина на каждого…
Никонов сделал глоток вина и съел пару ложек каши. В животе появилась страшная боль. Его согнуло пополам, он потерял сознание. Однополчане нашли подводу и повезли его в санбат. Очнулся Иван Дмитриевич на хлебном поле. Открыл глаза – небо ясное, солнце светит и греет. Хорошо. Едва смог повернуться на бок. Увидел в лесочке каких-то людей. Спросил: «Это немцы?»
– «Нет, наши. А тебе в санбат нужно», – сказал один из бойцов. «Поехали к нашим», – уже прошептал Иван Дмитриевич…
Потом везли в машине в баню. Душевые были размещены в палатках. Едва вода попала на тело Ивана Дмитриевича, как всего его захлестнула ужасная, нестерпимая боль. И не его одного. Так никто и не помылся, лишь переоделись в свежее белье. Окруженцев разместили недалеко от этого места, в лесу. Стали хорошо кормить. Повар варил такой суп, что сверху в кастрюле плавало сантиметров пять жира. Каждому давали чекушку вина на день и чекушку чего-то черного, настоянного на спирту, на два дня. Привезли множество посылок с продуктами и всякой стряпней – ешь сколько хочешь. И это было словно издевательством каким-то: есть не мог никто. Некоторые умирали, так и не сумев восстановиться, – жили на одном усилии воли, пока была цель выйти к своим.
Никонов сильно опух, все тело тряслось, как студень. Утром вставал и ничего не видел, пока палочки в веки не вставлял.
Два раза врачи отправляли его в санбат, но он упорно отказывался. Потом об этом сильно пожалел, потому что дистрофия сильно отразилась на дальнейшей его жизни.
В один из дней увидел Никонов знакомого майора – артиллериста из штаба дивизии. Спросил его о судьбе начальника политотдела Емельянова. Артиллерист рассказал, что когда немцы окружили штаб дивизии и стали брать в плен всех, кто в нем был, комиссар Емельянов застрелился, не желая сдаваться врагу…
За время боев Никонов был свидетелем многих подвигов и героических поступков наших бойцов и командиров, но, к сожалению, не видел (и не слышал), чтобы кого-то за это наградили. Через месяц его и других бойцов из разных частей 2-й ударной армии отправили на переформирование на правый берег реки Волхов, недалеко от Званки.
Так закончилась для лейтенанта Ивана Дмитриевича Никонова, командира роты связи 1267-го стрелкового полка, его битва за Мясной Бор.
ИТОГ
29 июля в официальной сводке Совинформбюро сообщалось: «Закончились ожесточенные боевые действия оставшихся в окружении частей 2-й ударной армии и 59-й армии». Однако мелкие группы бойцов и командиров просачивались из окружения до середины июля. Потом немцы зачистили территорию котла. Но и позже, вплоть до самой осени, мелкие группы окруженцев выходили под Старой Руссой и в других местах. Некоторых из тех, кто выходил позже ставшего известным предательства Власова, считали предателями власовцами и встречали криками «По предателям огонь!».
Данные о потерях в Любанской операции противоречивы. Некоторые считают только тех, кто погиб или был взят в плен при выходе из окружения. Отсюда и берутся 6 тыс. убитых и 8 тыс. пленных, о которых упоминает в своих воспоминаниях К.А. Мерецков. Совинформбюро 30 июня 1942 года сообщило, что убитыми значатся 10 тыс. человек и еще 10 тыс. – пропавшими без вести (а ведь только в 1267-м стрелковом полку, по свидетельству Н.Д. Никонова, с января по конец апреля было списано 12,5 тыс. человек, без вести пропавших).
По немецким данным, только в плен взято более 33 тыс. человек (по данным НКВД – 27 тыс. 139 человек, но включены не все), убито более 130 тыс. человек, захвачено 650 орудий, 3 тыс. пулеметов и минометов, и т.д.
Есть и другие цифры. Из них следует, что из окружения смогли прорваться от 6 до 16 тыс. человек. Только при прорыве погибли и пропали без вести от 14 до 20 тыс. человек, не считая гражданского населения. Общая численность безвозвратных потерь (убитых) составляет примерно 150 тыс. человек (разные современные источники указывают 146 тыс. 546 человек (без учета раненых, умерших в котле), 156 тыс. человек и 158 тыс. человек). Причем эти цифры обосновываются вполне логично. Говорится, что потери безвозвратные и санитарные составили более 300 тыс. человек, почти две трети из которых – санитарные потери.
В прессе приводились данные Новгородского военного комиссариата, по которым значится, что в Новгородской области было убито более 800 тыс. человек, 510 тыс. из которых захоронено. Из этих 510 тыс. установлены имена немногим более 200 тыс. человек. Остальные лежат в лесах, болотах, во рвах бывшей Ленинградской области (территории современных Новгородской и Псковской областей входили раньше в состав Ленинградской) уже более 60 лет.
Есть еще цифры, от которых становится не по себе. Помимо вырвавшихся из окружения и убитых, были еще две категории – раненые и пленные. Захваченных пленных немцы сортировали на месте: кто мог ходить, угоняли в Германию, больных и раненых добивали и закапывали во рвах. Так что их нужно отнести к убитым. Раненых же добивали все. Немцы, когда захватывали госпиталя, сортировали, как уже говорилось выше, а наши тоже это делали – по-своему. Так, в книге Б.И. Гаврилова «Долина смерти» приводятся факты того, что раненых красноармейцев, оказавшихся в окружении, когда возможность эвакуации исчезла, уничтожали свои же особисты. Взрывали машины с ранеными и расстреливали их из пулеметов. В это легко поверить, если вспомнить небезызвестные заградотряды. Многие раненые умерли голодной смертью в многочисленных землянках и блиндажах на территории котла. Некоторые из них были обнаружены немцами и замучены (кроме немцев после разгрома армии сюда были переброшены батальоны СС, в составе которых были бельгийцы, голландцы, поляки, известные своим усердием в этих делах латыши и другой интернациональный сброд, выполнявший здесь карательно-полицейские функции).
Может быть, еще и поэтому не говорили о Любанской операции? И об этом тоже молчит Мясной Бор?
Сейчас можно с легкостью судить, что было правильно, а что – нет. Были оправданны понесенные жертвы или нет. Истинные виновники известны, но крайних среди них нет. Главное все-таки заключалось в том, что простые русские люди в очередной раз смогли сделать все от них зависящее, и даже намного больше, грудью защитив родину в час тяжелого испытания. Они не были сломлены, и уже вскоре Красная армия громила недавно еще непобедимого врага на всех фронтах. Что же касается этой операции, то в Военном энциклопедическом словаре о ней сказано так: «Любанская операция не получила полного завершения вследствие возросшего сопротивления противника. Однако в ходе нее советские войска захватили инициативу и заставили противника вести оборонительные бои. В результате оказались скованными не только главные силы 18-й армии, но и всей группы армий “Север”. Несмотря на сложные условия, советские войска в Любанской операции сорвали планы нового наступления противника на Ленинград».
Любанская операция была не первой и не последней попыткой прорыва блокады. Были и другие: Усть-Ижорская, Красноборская, Мгинская, первая и вторая Синявинские… Но эта операция была особой.
P.S. Осенью 1942 года, когда армия была сформирована заново из бывших окруженцев и вновь прибывшего пополнения, 2-я ударная армия под командованием генерала Клыкова принимала участие в прорыве блокады в районе Мги и Гайтолова. Армия в составе 16 стрелковых дивизий снова попала в котел, как и в районе Мясного Бора, и ко 2 октября была уничтожена немцами. Все повторилось почти с той же точностью, только в меньших размерах. Немцами были уничтожены семь стрелковых дивизий, четыре танковые бригады, захвачено в плен 12 тыс. пленных, большое количество техники и вооружения.
