Луиза Мэй Олкотт - Хорошие жены
«Кто знает? Случались вещи и постраннее, – думала Джо, нервно расхаживая по комнате. – Она превратит его в сущего ангела, а он сделает жизнь нашей милочки восхитительно легкой и приятной – если только они полюбят друг друга. Не понимаю, как он может не влюбиться в нее; я уверена, он влюбился бы обязательно, если бы мы, остальные, ему не мешали».
Так как остальные, кроме нее самой, не мешали, Джо почувствовала, что должна удалиться со сцены как можно скорее. Но куда могла она деться? И, горя желанием принести себя в жертву на алтарь сестринской любви, она села на диван, чтобы разрешить эту проблему.
Старый диван был настоящим патриархом диванов – длинный, широкий, низкий, со множеством подушек, немного потрепанный, что неудивительно, так как девочки ползали по нему еще младенцами; ловили рыбу через спинку, скакали верхом на ручках, устраивали под ним зверинец, когда были детьми, и покоили усталые головы, мечтали, вели нежные беседы, став взрослыми. Они все любили его, и он был прибежищем для каждого члена семьи, а один его угол издавна стал излюбленным местом Джо. Среди множества подушек, украшавших почтенный диван, был и жесткий круглый валик, покрытый грубой колючей тканью и снабженный твердой выпуклой пуговицей на каждом конце. Этот неприятный валик был исключительной собственностью Джо и использовался как оружие для самозащиты, баррикада или предупредительное средство против слишком продолжительной дремы.
Лори хорошо знал этот валик и имел причины питать к нему глубокое отвращение. Этим валиком его немилосердно тузили в прежние дни, когда еще дозволялась веселая возня, а теперь тем же валиком лишали возможности занять вожделенное место на диване – в углу, рядом с Джо. Если «колбаса», как они его называли, стояла вертикально, то был знак, что Лори может приблизиться и расположиться на отдых, но, если она лежала поперек дивана, горе тому мужчине, женщине или ребенку, который смел тронуть ее! В тот вечер Джо забыла забаррикадироваться в своем углу. Она не просидела там и пяти минут, как рядом с ней появилась массивная фигура, и, раскинув обе руки на спинке дивана и вытянув обе длинные ноги перед собой, Лори заявил со вздохом удовлетворения:
– Вот так, дешево и сердито.
– Без вульгарностей, – опрокидывая валик, отрывисто отозвалась Джо,
Но было слишком поздно, для валика не было места, и, приземлившись на полу, он тут же исчез самым таинственным образом.
– Ну, Джо, не будь такой колючей. Если человек всю неделю учится так, что к концу ее похож на скелет, он заслуживает, чтобы его пожалели и приласкали.
– Бесс приласкает тебя, мне некогда.
– Нет, ее нельзя беспокоить; но ты это любишь, если только не потеряла вдруг вкус к таким занятиям. Неужели потеряла? Неужели ты ненавидишь своего мальчика и собираешься швырять в него подушками?
Речь, более вкрадчивую, чем этот трогательный призыв, редко приходилось слышать, но Джо не оставила надежд «своему мальчику», обернувшись к нему с суровым вопросом:
– Сколько букетов ты послал мисс Рэндл за эту неделю?
– Ни одного, честное слово. Она помолвлена. А что такое?
– Я рада; это была одна из твоих дорогостоящих причуд – посылать цветы и все такое девушкам, до которых тебе нет дела ни на грош.
– Благоразумные девушки, до которых мне есть дело и куда больше чем «на грош», не позволят мне посылать им «цветы и все такое». Что же мне делать? Моим чувствам нужен выход.
– Мама не одобряет тех, кто флиртует даже ради шутки, а ты, Тедди, флиртуешь напропалую.
– Отдал бы что угодно за возможность ответить: «Как и ты», но, так как не имею ее, просто скажу, что не вижу вреда в этой приятной маленькой игре, если обе стороны понимают, что это только игра.
– Похоже, что это действительно приятно, но я никогда не могла понять, как это делается. Я пробовала, потому что чувствуешь себя неловко в компании, не занимаясь тем, чем заняты все остальные, но я, похоже, не преуспела, – сказала Джо, забыв о роли наставника.
– Бери уроки у Эми, у нее настоящий талант.
– Да, у нее это получается очень мило, и она никогда не заходит далеко. Я полагаю, это от природы: одни нравятся всем, даже не прилагая к этому усилий, а другие вечно говорят не то и не к месту.
– Я рад, что ты не умеешь флиртовать; это очень приятно – встретить разумную, прямолинейную девушку, которая может быть веселой и доброй, не делая из себя дуру. Между нами, Джо, есть среди моих знакомых девушки, которые заходят настолько далеко, что мне бывает стыдно за них. У них нет дурных намерений, я уверен, но, если бы они знали, что мы, молодые люди, говорим о них потом, они постарались бы изменить свои манеры.
– Они тоже говорят о вас, а так как языки у них острее, то вам достается больше, потому что вы не умнее их, ничуть. Если бы вы вели себя как следует, они делали бы то же самое. Но они видят, что вам нравятся их глупости, и продолжают в том же духе, а тогда вы во всем вините их.
– Много вы об этом знаете, мэм, – сказал Лори тоном превосходства. – Мы не любим заигрывания и флирт, хоть и ведем себя иногда так, будто любим. О хороших, скромных девушках в кругу джентльменов не говорят иначе, как с уважением. Невинная ты душа! Вот побыла бы на моем месте с месяц, увидела бы такое, что тебя слегка удивило бы. Честное слово, когда я вижу одну из этих легкомысленных девушек, мне всегда хочется воскликнуть вместе с нашим другом Коком Робином[55]:
Позор тебе, долой тебя,
О, дерзкая вертушка!
Было невозможно удержаться от смеха, вызванного забавным противоречием между рыцарским нежеланием Лори дурно отзываться о женщинах вообще и его вполне естественным отвращением к тем образчикам неподобающего женщине безрассудства, которые во множестве представило ему светское общество. Джо знала, что «молодого Лоренса» рассматривали как желательную parti[56] многие практичные мамаши, ему много улыбались их дочери, и лести, которую он слышал от дам всех возрастов, было вполне достаточно, чтобы сделать из него фата; поэтому она довольно ревниво следила за ним, боясь, что его испортят, и радуясь больше, чем показывала, тому, что ему все еще нравятся скромные девушки. И, неожиданно вернувшись к своему наставительному тону, она сказала, понизив голос:
– Если твоим чувствам, Тедди, нужен выход, возьми и посвяти себя одной из «хороших, скромных девушек», которых уважаешь, и не теряй времени на глупых.
– Ты в самом деле мне это советуешь? – И Лори взглянул на нее со странным выражением смешанной тревоги и радости.
– Да, но лучше подожди, пока кончишь университет, а тем временем готовься к тому, чтобы посвятить себя ей. Сейчас ты еще и вполовину не так хорош, как нужно для… ну, кто бы та скромная девушка ни была. – На лице Джо тоже появилось странное выражение, так как имя чуть не сорвалось у нее с языка.
– Я знаю! – согласился Лори с выражением покорности, совершенно непривычной для него, и опустил глаза, рассеянно накручивая тесемку передника Джо себе на палец.
«Ох, так ничего никогда не выйдет!» – подумала Джо, добавив вслух:
– Пойди сыграй и спой для меня. Мне до смерти хочется музыки, а твоей особенно.
– Спасибо, но я предпочел бы остаться здесь.
– Нет, это невозможно, здесь нет места. Иди и постарайся быть полезным, раз ты слишком велик, чтобы служить украшением. Мне казалось, что ты терпеть не можешь «быть привязанным к женской юбке», – сказала Джо, цитируя слова, сказанные им однажды в мятежном порыве.
– О, все зависит от того, чья это юбка! – И Лори дерзко дернул тесемку.
– Так ты идешь? – грозно спросила Джо, ныряя под диван за валиком.
Он сразу умчался, и, немного выждав, Джо потихоньку ушла, чтобы не вернуться, пока юный джентльмен не удалился, обиженный до глубины души.
В ту ночь Джо лежала без сна и едва начала засыпать, когда звуки приглушенных рыданий заставили ее броситься к постели Бесс с встревоженным:
– Что случилось, дорогая?
– Я думала, ты спишь, – всхлипнула Бесс.
– Это прежняя боль, драгоценная моя?
– Нет, другая, новая, но я могу выносить ее. – И Бесс постаралась удержать слезы.
– Расскажи мне, что тебя мучает, и дай мне исцелить тебя.
– Ты не можешь, нет исцеления. – Голос Бесс дрогнул, и, прильнув к сестре, она заплакала так отчаянно, что Джо испугалась.
– Где у тебя болит? Позвать маму?
Бесс не ответила на первый вопрос, но в темноте одна рука невольно поднялась к сердцу, словно боль была там, а другая еще крепче сжала руку Джо.
– Нет, нет, не зови ее, не говори ей, – горячо зашептала Бесс. – Мне скоро станет легче. Полежи со мной и «пожалей» мою бедную голову. Я успокоюсь и засну, правда, засну.
Джо повиновалась, но, пока ее рука нежно скользила по горячему лбу и мокрым щекам Бесс, ее сердце переполняли чувства, и ей очень хотелось заговорить. Но как ни была Джо молода, она уже знала, что сердце, как цветы, – его нельзя открыть силой, оно должно раскрыться само; так что хотя Джо и полагала, что знает причину страданий Бесс, она только лишь спросила самым нежным тоном:
