Сергей Тепляков - Двуллер. Книга о ненависти
– Китайцев этих Раевский, думаю, нанял на базаре! – потешался Протопопов. – Он в обеспечение сделки представил миллион дойч-марок в банковской упаковке. И взял инвестора на понт. Говорит: «Будете пересчитывать?». А тот: «Да ладно, я вам верю». А зря: на тысяче купюр было только три вида номеров!
Наташа ахала и охала и вместе с тем видела, какими глазами смотрит на нее Протопопов. Она уже не понимала сама себя. Зачем она, идя сюда, оделась именно так? Зачем она ведет себя так? Зачем пьет коньяк? Зачем дает гладить себя по коленке?
«Это не я»… – думала Наташа. Она вспомнила, как поцеловала Карташова в щеку, и подумала, что это тоже была не она.
Теперь эта, незнакомая ей Наташа, хохотала с толстым светловолосым ментом и даже пила с ним на брудершафт. Мент обнимал ее за талию, словно невзначай поднимая руку выше, к груди.
– Но-но! – хмельно сказала Наташа, убирая его руку, но делая это так, что Протопопов тут же снова начал гладить ее по спине.
Оба чувствовали, что рассказ про Раевского уже лишний. Но оба играли в это интервью и, раз начали, решили закончить.
Тут Протопопов неосторожно проболтался, что Раевского УБЭП ловил вместе со следственной частью краевого УВД.
– Ну так пусть и оттуда кто-нибудь что-нибудь скажет… – предложила Наташа, которая хотела таким образом сделать перерыв в его приставаниях.
Протопопов поморщился, но деваться некуда, и он, кляня свой длинный язык, начал звонить.
– Володя? Володя, ты свободен сейчас? Свободен… – с сожалением протянул Протопопов. – Ну зайди ко мне, тут журналистика интересуется делом Раевского.
Он положил трубку и сказал Наташе:
– Сейчас мой товарищ придет, Владимир Хоркин, вот такой человек! – и он показал ей большой палец.
Наташа не отреагировала на это никак – этой фамилии не было в ее списке. Но когда Хоркин вошел, она вдруг поняла – это тот, кого Кутузов называл «крепыш». Хоркин был невысок, с годами оброс мускулистым мясом. Ходил пружинистой походкой, а коротко стриженую голову нагибал так, будто постоянно собирался с кем-то бодаться.
Протопопов познакомил их и заговорщицким шепотом предложил «под это дело по пятьдесят грамм!». Хоркин глянул на него, на Наташу, и понял, что тут уже почти шалман. «Во дает Сема, какую девочку клеит!» – подумал Хоркин.
– А вы давно знакомы? – спросила Наташа, помня, что те трое гостей вытрезвителя были друзьями Давыдова по университету.
– Да с юрфака! – ответил Протопопов. – Тогда мы были молодые и борзые, думали: «Дадим жару!» Ну, нам-то с Володей жаловаться грех. А вот другие… – он помолчал, вдруг вспомнив Крейца и сам на себя за это досадуя – вот зачем он вспомнил его в такой момент. Тут же вспомнился и Марков со своими дурацкими предсказаниями. «Черт!» – подумал Протопопов, пытаясь быстрее уторкать эти воспоминания в какой-нибудь дальний угол.
– А давайте, Наташенька, помянем нашего товарища! – вдруг почти против своего желания сказал он. – Ромка Крейц помер недавно. Хоть и дурак был, а все равно жаль…
Они с Хоркиным встали. Наташа, подумав, встала тоже. Хоркин с Протопоповым выпили. Наташа вдруг вспомнила, как кричала Крейцу в ухо: «Ты покойник, слышишь, покойник! Ты слышишь, тварь?! Это тебе за моего отца, Георгия Зощенко, ты помнишь, как вы убили его на новый год 10 лет назад!». Ноги начали подкашиваться у нее. Она едва удержалась. Отхлебнула от рюмки и села. «Никогда в жизни столько не пила!» – подумала она.
– А что это у вас за шрам? – она протянула руку к голове Протопопова и потрогала видневшийся из-под светлых волос красноватый шрам.
– Оооооо… – протянул Протопопов. Он и Хоркин хохотнули. – Лет десять назад под новый год зашли мы с Володей к другу в дежурку (он решил не говорить, что это был трезвяк – не так красиво получалось), а там задержанные устроили чистый бунт. Такая была драка… Ну и мне по голове бутылкой заехали…
Тут же он подумал, что про бутылку сказанул зря, могли и вопросы возникнуть – откуда вдруг взялась бутылка? – но журналистка, похоже, захмелела, и пропустила это мимо ушей.
– А что за задержанные? – спросила она.
– Да так… – неопределенно ответил Протопопов.
– Ветераны Афганистана, мать их… – залез в разговор Хоркин. – Крепкие были, сволочи. Один так меня угостил по голове, что чуть мозги горлом не пошли…
Он усмехнулся и покрутил головой, вспоминая. Наташа смотрела на них круглыми глазами. «Вот они… Вот они…» – билось у нее в висках. Она порадовалась, что не взяла с собой пистолет – начала бы стрелять прямо здесь, несмотря ни на что.
Хоркин с Протоповым переглянулись. За эти годы они провернули вместе немало дел. Они бы и Раевского не стали сдавать, не поедь у того крыша. Пока он торговал цинком-66, они его прикрывали, делали вид, что все никак не могут найти – все же немало им перепало от тех 350 тысяч «зеленых», которые Раевский взял у доверчивого предпринимателя. Но потом Раевский затеялся выпускать фальшивые доллары, да еще хотел делать сразу целый миллион. Они говорили ему, чтобы забыл про это. Фальшивые доллары в таких количествах – это уже ФСБ. Но Раевский закусил удила. Он и правда считал, что в их связке он главный. «Все же недостаток образования – страшная вещь – думал Протопопов про Раевского. – Был бы человек с вузовским образованием – отлично поняли бы друг друга и до сих пор был бы жив». Раевского пришлось сдать, да так, что спецназ, пошедший на его задержание, изрешетил всю машину вместе с несчастным жуликом.
Хоркин глянул на корреспондентку. «Какая девочка… – подумал он. – А этот хренов Дон Жуан, ишь как перед ней перья распушил! Да еще и на меня зыркает. Это получается, что я посмотрю, а он потрахается. Ишь, хитрый!».
– Я пойду пожалуй… – не сводя глаз с Протопопова, сказала Наташа. – Завтра перепишу текст с диктофона, сделаю интервью, а там…
– Заверим? – со значением спросил Протопопов.
– Заверим… – также со значением ответила она.
Хоркин смотрел то на него, то на нее. Когда Наташа ушла, Хоркин нахмурился и сказал:
– Сеня, тебе чего, заняться нечем – ты девочкам-корреспонденткам глазки корчишь? У тебя все деньги попрятаны? Вон по делу Добровой – у нас там все концы обрублены?
– Володя, не кипятись… – ответил Протопопов, не в силах стереть улыбку и погасить горящие глаза. – По этому делу все уже утрясли. Военком по глупости погорел, его и посадят, но ненадолго. А наш генерал вылезет живой и даже неощипанный. Ну только будет в отставке. Но это же все равно не в тюрьме.
Дело Добровой состояло вот в чем: в середине девяностых Москва, стараясь не допустить голодных бунтов, забрасывала регионы деньгами. Миллионы и миллиарды приходили в край. Непривычные к новой экономике и новой бухгалтерии экономисты и руководители терялись. Только одна, Доброва из краевого финуправления, не растерялась и стала в бумагах, которые носила на подпись своему начальнику, вписывать строчку: «выделить из краевого бюджета на финансовую помощь краевому УВД столько-то», «выделить из краевого бюджета на финансовую помощь краевой пожарной охране столько-то», «выделить из краевого бюджета на финансовую помощь краевому военкомату столько-то»… По закону, силовикам Москва давала деньги напрямую, но в финуправлении то ли не знали про это, то ли делали вид, что не знают. Кроме Добровой, придумавшей схему, в дело были вовлечены все начальники ведомств, через которые пропускались деньги, и главбухи. Да еще и кассирам приходилось что-то давать – а то ведь сболтнут кому лишнего. Поначалу получаемые Добровой и остальными деньги были огромными, но потом при тех же цифрах весили эти суммы все меньше – инфляция съедала их, как крокодил антилопу. Из-за этой инфляции афера, вполне вероятно, свернулась бы сама собой, но еще прежде этого в военкомат пришла проверка, и все рухнуло. Началось следствие. Думали, что все замнется, ан нет – сняли военкома, начальника пожарки, начальника краевого УВД. Какое-то время УВД было без начальника, а месяц назад приехал, наконец, новый генерал – смотрел на всех хмуро, исподлобья, молчал: уже месяц руководил, а Протопопов слышал от него разве что пять-шесть слов. Это молчание нервировало – неужто копает? С другой стороны, думал Протопопов, сам генерал копать не будет, а местные не сдадут – у всех рыло в пуху, не в добровском, так в другом. Или сдадут? Протопопов должен был почистить дело так, чтобы выглядело, будто и схему Доброва придумала сама, и прогонять деньги через силовиков тоже ее идея («хотя могла бы, например, прогонять их через заводы – заводы-то тогда еще в городе были, и уж на заводы можно было бы списать такие суммы, что ого-го!» – думал иногда Протопопов). Протопопов никого ни о чем не спрашивал, но понимал, что прячет концы, ведущие от добровской аферы к разным важным людям. Такая вот у него была в этом деле роль. Непонятно только было, знает про эту роль новый генерал, или нет, и как он на нее смотрит.
