Тамара Михеева - Легкие горы
«Ну и пусть, – думает она сейчас, сидя на макушке Ясенки. – Зато это теперь МОЯ бабушка».
Динка обвела взглядом лес, реку и горы вокруг. Не было бы бабушки Таси, не было бы у Динки и Легких гор. Динка вздохнула и прислонилась головой к бабушкиному локтю. Ноги гудели у нее от усталости, и гудели шмели над легкогорным разнотравьем.
Динка закрыла глаза и поглубже вдохнула в себя все, что ее окружало, – ведь это тоже была ее новая жизнь.
Новая жизнь
Первое время Динка еще помнила свою настоящую маму. Запах ее помнила, руки в веснушках и деревянную шкатулку, в которой лежали сережки с голубыми камешками, золотое колечко и жемчужные бусы. Еще помнила что-то огромное и очень синее, но что это, не знала. И только повзрослев, поняла – море. Как маму звали и что с ней случилось, Дина забыла. Ей было три года, когда ее привезли в детский дом. Она плакала и плакала и все не могла остановиться. Ей задавали глупый вопрос: почему ты плачешь? А она не могла ответить, только звала и звала маму, которая все не приходила. Тогда Дине сунули в руки облезлого длинноухого зайца и отвели в изолятор.
Потихоньку, год за годом, затхлый запах зайца вытеснил из Дины запах мамы. Это был чужой запах, детдомовский, сиротский, в нем не было ничего от дома и радости, но ей не с кем было больше поделиться своим непрекращающимся горем, и она ходила везде с этим зайцем, спала с ним и сажала на колени, когда приезжали артисты. Сначала зайца пытались отнимать, потом перестали. Кому он нужен, старый и облезлый? Еще штук пять точно таких же валялось в игровой комнате.
Когда Дине исполнилось четыре года, она поняла, чего ей хочется больше всего на свете. Время от времени к ним приезжала красивая женщина с белой пушистой головой. Она гуляла с ними, играла, иногда подолгу расспрашивала о всякой ерунде, а потом шла к директору и смотрела личные дела. Пушистая женщина занималась усыновлением в Испанию. Звали ее Марина.
С Диной Марина разговаривала уже дважды. Спрашивала, помнит ли она родителей, во что любит играть и как зовут ее зайца.
– Ты похожа на испаночку, – улыбнулась как-то Марина, – такая же смуглая и черноглазая.
Все думали, что Дину скоро заберут в Испанию. И Дина, которой во сне еще изредка, но все-таки снились веснушчатые руки и большое синее море, Дина, которая ни разу не назвала ни одну нянечку мамой, – Дина хотела теперь только одного: пусть у нее будет новая мама! Пусть чужая, пусть даже некрасивая, только бы ее забрали домой!
Прошло еще два года.
Однажды приехала не Марина, а другая. Она была худая, печальная, с тонкими руками, на которых звенели браслеты. Рядом с ней ходил мужчина. Волосы у него топорщились ежиком. Мужчина разглядывал всех ребят, а Браслеты как-то сразу посмотрела на Дину внимательно и уже не сводила с нее больших ласковых глаз. Дина прожила здесь уже три года, она хотела домой. Она робко улыбнулась Браслетам и даже не подозревала, как была похожа в эту минуту на неведомую еще ей бабушку Тасю, которая не умела улыбаться.
Браслеты долго разговаривала с мужчиной-ежиком, но при этом все смотрела и смотрела на Дину. Потом эти двое позвали воспитательницу тетю Наташу, а тетя Наташа позвала Дину.
– Диночка, подойди к нам.
Подбежала вся группа. Но тетя Наташа быстро-быстро увела остальных, а Дина осталась одна напротив этих двух. Браслеты присела перед ней и посмотрела в глаза.
– Тебя зовут Дина, да?
Дина кивнула.
– А меня зовут Катя. А это Сережа.
Дина потрогала браслеты.
– Нравятся?
– А у тебя есть шкатулка?
– Шкатулка? – неуверенно сказала Браслеты. – Нет, но, если хочешь, можно будет купить.
Сережа нахмурил темные брови и стал смотреть в сторону, но Браслеты улыбалась. Тогда Дина решила выяснить все сразу.
– Ты из Испании?
– Нет, солнышко, мы из России.
Потом ей сказали, что она может идти к ребятам. Катя и Сережа спорили, но не сильно. А через месяц стало известно, что Динку Алаеву удочеряют.
– Фамилия у тебя теперь будет Хорсова. Дина Хорсова. Согласна?
– Согласна, – еле прошептала Дина. Она вспомнила, как тихо звенят браслеты на руках и как Сережа нежно обнял Катю, уводя к машине.
Она ждала новых родителей почти год. Весь год они приезжали. Чаще Катя. Мама. Теперь ее нужно было называть мамой. Она привезла красивые тетради, когда Дина пошла в первый класс, и пенал, какого ни у кого не было, и карандаши. Все Дине завидовали. Тогда мама привезла такие всем в классе. Но что-то затягивалось с удочерением, не получалось.
– Все так сложно. Столько бумаг… – говорила новая мама. Дина ее жалела.
Наконец весной все решилось. И мама приехала веселая. Сказала, что можно собираться, что на следующей неделе они ее заберут. Мама уехала. Динка вцепилась в облезлого зайца. Она не хотела с ним расставаться.
Нянечка Надя ахнула:
– У тебя же все новое будет! Тебя ж домой забирают! Вот ты какая! Задрипанного зайца пожалела! Все у тебя будет, а они-то, они-то остаются! – Ее грозный палец ткнулся в кучку ребят. Им не нужен был Динкин заяц, но нянечка Надя требовала справедливости.
Дина плакала и плакала. Когда приехала мама Катя, она не могла говорить от слез. Но нянечка Надя сама все рассказала. Она говорила, что у Дины ужасный характер и с ней будет трудно. Катя посмотрела на Дину, звякнула браслетами и сказала:
– Я скоро вернусь.
За ней захлопнулась калитка, а нянечка Надя тут же:
– Вот видишь, даже мама от такой жадной девочки уехала. Смотри, откажутся от тебя!
Динка сидела на мокрой скамейке, держала зайца на коленях. Слез не было.
Но мама вернулась. Она была сердитая. Она привезла целую огромную сумку зайцев, медведей и собак. Сунула ее нянечке Наде и села рядом с Динкой, обняла ее одной рукой. Динка уткнулась ей лицом в бок.
Забрали ее в дождливый день. Над детским домом висела серая лохматая туча. Ребята высыпали в коридоры, прижимали носы к стеклам. Никто Динке не махал. Мама вела ее через двор к машине. На Дине был новый плащ и беретик в тон.
– Привет, – сказал ей папа Сережа. Он сидел за рулем. – Поехали?
Дина кивнула. Мама захлопнула дверь. У зайца вздрогнули уши. На окна детдома Дина не смотрела.
Сначала было все хорошо. У Дины появилась своя комната. Свои игрушки. Свои книжки. И чудесный розовый стол со стулом. Кукольный дом. Платья, туфельки, сапожки с цветочками, красивый свитер, заколки и даже своя кружка. Мама купала ее каждый вечер в ванне с особенной пахучей пеной, из которой можно было строить облака и замки. После такой пены Динка почти не пахла протухшей водой, в которой в детдоме они мыли ноги все по очереди, начиная с малышей, в одной и той же воде. Динку записали в школу. Правда, опять в первый класс.
Ко многому Динке пришлось привыкать. Оказывается, простыни и пододеяльники тоже стирают, как носки и трусы, фрукты нужно мыть, а овощи чистить ножом. Раньше Динка не знала, что картошка на самом деле коричневая, а не белая, что мыло бывает разноцветным, что полы протирают руками, а не шваброй. Она училась мыть посуду, пришивать пуговицы и даже делать чай сладким. В первые дни она молча пила невкусный чай, но наконец решилась сказать:
– Чай невкусный.
– Почему? – удивилась мама и тут же догадалась. – Да ты сахар-то положи, Дина!
И мама пододвинула ей фарфоровую сахарницу. Там лежала крупная желтоватая соль.
– Это сахар, – сказала мама и протянула Динке ложку. – Ты какой любишь? Сильно сладкий? Положи две. Размешай. Теперь вкусно?
Динка кивнула и сказала:
– А у нас в детдоме чай сразу сладкий!
Папа вскочил и вышел из кухни. Динка испуганно уткнулась в кружку.
А зато она умеет аккуратно постель заправлять! Ее всегда хвалили за это! Она хотела сказать это маме, но потом вспомнила, что здесь это не нужно: постель убиралась в ящик дивана.
Долго Динка не могла привыкнуть засыпать одна. Мама читала ей книжку, целовала и уходила, прикрыв дверь. Тускло горел ночник – улыбающийся месяц. Было слышно, как за окном проносятся вдоль их дома машины и гудят тополя. Динка потихоньку вставала, выскальзывала из своей комнаты и садилась на пороге родительской. Они смотрели телевизор или шептались о чем-то, будто Динки и не было. Несколько раз она так и засыпала у них на пороге. Открыв дверь, папа чертыхался, мама охала, и они несли Динку в постель.
Потом Динка стала замечать, что новые мама с папой ссорятся, потом – что из-за нее, что папа недоволен ею, а мама – папой. Потом они поругались совсем сильно, и папа ушел. Его не было несколько дней, но потом он вернулся, и все было по-старому.
Динка мучилась, потому что не знала, что она делает не так. Но ничего не говорила, боялась говорить, боялась, что с ней заговорят об этом, ведь все равно здесь было лучше, чем в детдоме. Потому что каждое утро мама вела ее в школу, где никто не знал, что она приемная. Потому что мама целовала ее в щеки, перед тем как уйти. Потому что мама всегда улыбалась, даже если Динка вдруг разбивала тарелку или проливала компот, а вечерами они вдвоем подолгу лежали в обнимку на кровати и читали по очереди книжки: строчку – Дина, страницу – мама. Перед сном мама рассказывала про далекую бабушку Тасю, замечательный город Лесногорск и волшебные Легкие горы.
