Игорь Смирнов-Охтин - Повести о войне и блокаде
Командиры полков Красуляк и Дормидонтов выдвинулись на исходные позиции, перешли через мост, стали подниматься на берег, и тут немец дал очередь из пулемета, убив Дормидонтова и ранив в руку Красуляка.
РАЗВЕДКА БОЕМ
Находясь на НП, Никонов один раз увидел близко высокое начальство в сопровождении большой свиты. Старший начальник был очень похож на товарища Ворошилова, каким его изображали на портретах, только старше. Начальство долго что-то обсуждало между собой, потом похожий на Ворошилова начальник показал рукой на кучи трупов и сказал: «Вот видите, местность здесь открытая, вражеские позиции хорошо укреплены…» И правда, вся местность была у немцев как на ладони и сплошь устлана трупами. Их никто не убирал и не рассматривал. Каждая такая попытка заканчивалась новыми потерями. Вот и истлевали они здесь, считаясь без вести пропавшими. Начальство ушло, и наступать в этом месте больше не стали.
А утром, на рассвете начался рейд полка левее Спасской Полисти. Два батальона пошли в наступление. Шли, как всегда, врассыпную. Противник открыл с правого фланга сильный огонь. Потерь опять было много. С большим трудом удалось пересечь шоссейную и железную дороги. Зашли в лес, чтобы сделать небольшой привал. Только стали располагаться, как прозвучал выстрел. Кто стрелял, выяснить не удалось, но почти сразу посыпались снаряды. Появились убитые и раненые. Была предпринята попытка отправить раненых в санчасть, но немцы сразу же отрезали пути отхода, поэтому пришлось вырыть яму и спрятать туда раненых, чтобы не замерзли. Оставив небольшую охрану, двинулись дальше. И опять прозвучал выстрел. Кто-то заметил, что трассирующей пулей выстрелили с растущей рядом большой ели. Приглядевшись, заметили на ней снайпера и открыли по нему огонь. Даже мертвый, немец не упал вниз. Он был привязан к ветке. По команде начали поспешно отходить, пока не посыпались снаряды. А рваться они стали там, где только что находились бойцы. Пройдя по лесу и повернув к станции, колонна наткнулась на оборону противника. В ходе завязавшегося боя полк опять понес серьезные потери и израсходовал большую часть оставшихся боеприпасов, выданных на этот рейд всего по две обоймы на брата. Выбить противника со станции не удалось, и пришлось опять отходить. Противник начал преследование. В лесу от него удалось оторваться. Отряд вышел на большую поляну. Никонов шел впереди вместе с командиром полка и помощником начальника штаба по разведке. И снова по ним был открыт автоматный и пулеметный огонь из засады. А с рядом стоящей ели открыл огонь снайпер, но тут же повис на ветвях дерева, срезанный пулей одного из стрелков. Оглядевшись, бойцы стали вести огонь по немецким кукушкам, прятавшимся и на других деревьях. И опять немецкая артиллерия начала методично уничтожать остатки рейдового отряда прицельным огнем, отрезая ему пути отхода. У противника была хорошо продуманная система огня – все пристреляно и простреливаемо. По пятам шли немецкие группы преследования. Приходилось долго петлять по лесу, как зайцам, отрываясь от преследователей.
На третьи сутки обессиленные без еды и отдыха люди стали засыпать на ходу. Пришлось поручать более сильным бойцам сталкивать обратно на тропу заснувших на ходу и сбившихся с дороги солдат. Продуктов не было, боеприпасы вышли, обессиленные люди падали и замерзали. Через четверо суток все остановились. Развели костры, возле которых бойцы сразу же стали засыпать. Загоралась одежда, люди обгорали, и было приказано костры потушить, обессиленных людей от них оттащить.
На пятые сутки бойцы поголовно падали на снег, и многие замерзали. Надежды выжить было мало, и некоторые считали, что это легкая смерть – лечь и не встать, будто уснул навсегда. Ночью на шестые сутки упал и Никонов. Мысленно простился с жизнью и приготовился встретить смерть. Но случилось чудо, будто кому-то было неугодно, чтобы этот прошедший уже столько опасностей человек так вот погиб. Из пяти посланных ранее на разведку бойцов двое вернулись живыми. Пожилой боец Зырянов из взвода Никонова поделился со своим командиром добытым где-то сухарем. Кусочек сухаря весом в 4 грамма спас лейтенанту жизнь. Никонов встал и смог идти дальше. Немцы обложили отряд с двух сторон. Пришлось собрать последние патроны для группы прикрытия и уходить. Была холодная ночь. Остаткам полка удалось перейти железную дорогу недалеко от станции. Немцы тоже замерзали, они развели огромный костер и стояли вокруг него – грелись. Из-за яркого огня они не увидели, как метрах в 70 от них без единого выстрела прошли вырвавшиеся теперь уже из окружения бойцы рейдового отряда.
В тылу первым делом побрели за кашей. Каши наварено было на весь списочный состав, а живыми вернулись немногие. Поэтому, по воспоминаниям Ивана Дмитриевича, ели без меры, сколько влезет, по два котелка и больше. А боец Гончарук, железнодорожник из Канска, которого называли тихоповоротным из-за его больших габаритов и неторопливости движений, съел целое ведро. Все удивлялись, куда же в него столько влезло, и думали, что просто так это ему не пройдет. Но у Гончарука все прошло нормально, без всяких желудочных расстройств. Мечтали о супе, которого, как вспоминал Иван Дмитриевич, не ели с лета 1941 года.
И опять в полку почти не осталось личного состава. 1267-й стрелковый полк отправили на формирование, пополнив тремя маршевыми батальонами. Людьми пополнились и другие подразделения. Засиживаться не дали. Опять двинулись в направлении Спасской Полисти.
Взводу Никонова напополам с минометным подразделением выделили одну подводу. Бойцы, памятуя о голоде, помимо имущества загрузили на нее куски мяса, нарубленные вдоль дороги от упавших лошадей. Подошедший командир роты хотел было их отругать, но передумал, понимая, что люди снова идут на смерть и голод. Средств связи в полку было мало: радиостанция, несколько телефонных аппаратов и катушек с кабелем. Даже то, что имелось, было уничтожено при обстрелах под Спасской Полистью. К тому же кабель использовали вместо лучин. Он хорошо горел, хоть и коптил сильно. Но несмотря ни на что, связь в бою на имевшихся линиях была бесперебойной.
МЯСНОЙ БОР
Вопреки ожиданиям после переформирования полк был направлен не на старые позиции к Спасской Полисти, а левее, к Мясному Бору, где на четырехкилометровом участке был осуществлен прорыв вражеской обороны. В этот прорыв и устремились соединения и части ударной армии – навстречу своей гибели… Войска продвинулись в глубину на 10-15 км и начали расширять плацдарм…
Перейдя железную и шоссейную дороги, первый батальон 1267-го стрелкового полка сумел прорвать оборону немцев в районе Керести, и полк двинулся сначала к Финеву лугу, потом дальше. (Под Спасской Полистью и в Мясном Бору воевала не вся 382-я стрелковая дивизия, а два ее полка – 1267-й и 1265-й. 1269-й стрелковый полк оставался возле железнодорожного моста через Волхов под Чудово. Даже часть тыла 1267-го стрелкового полка, в том числе транспортная рота и некоторые другие подразделения, не смогла пройти за Мясной Бор.) Противник оказывал сопротивление в основном возле населенных пунктов. Серьезных оборонительных укреплений на этом участке у немцев не было. Поэтому они с боями отходили в глубь обороны, словно засасывая за собой наступающих, но у основания прорыва держали оборону мертвой хваткой. Наши войска продвигались вперед. За пехотой по глубокому снегу двигалась артиллерия. Из-за узости коридора двигаться приходилось будто в длинной кишке. То есть с флангов на расстоянии около 500 м находились немцы, а впереди, в 10-15 км, – передовые части нашей пехоты. Положительным было то, что бойцам стали наконец выдавать сухой паек. Однако в феврале снабжение прекратилось. Выдавали в лучшем случае по сухарю на брата в сутки, а то и вообще ничего. Поначалу можно было найти брошенных обессилевших лошадей и употребить (часто без соли, что вызывало желудочные расстройства) их мясо в пищу. Но вскоре и эта возможность пропала. Начался страшный голод. Продвинувшись уже достаточно далеко вперед, повернули вправо, к железной дороге. Эта местность была хорошо укреплена немцами, оказывавшими здесь ожесточенное сопротивление. Из-за недостатка огневых средств и невыгодности позиций 382-й стрелковый полк опять начал нести серьезные потери. Лейтенант Никонов со своими бойцами продвигался в передовых подразделениях наступающей пехоты, обеспечивая командира полка связью с комбатами. В самих стрелковых батальонах связи уже не было. На соединение с наступавшими продвигались части 54-й армии. Уже хорошо была слышна не только канонада, но и ружейно-пулеметная стрельба наступающих частей Ленинградского фронта. Надеялись на скорую встречу…
В промежутке между боями лейтенант Никонов послал одного из бойцов в тыл полка за новым телефонным аппаратом взамен разбитого пулей. Но тот словно пропал. Лишь во второй половине дня Никонову позвонил представитель заградотряда. Он спрашивал, есть ли в роте боец Гончарук и где он сейчас находится? Оказалось, что Гончарука задержали в тылу полка, приняв за шпиона, за то, что он ходил по нашим тылам в немецкой шинели. Незадолго до этого Гончарук спалил свою, заснув у костра, и снял шинель с трупа здоровенного немца, так как сам тоже был внушительных габаритов, а советской шинели таких размеров не нашлось. Через некоторое время Гончарук вернулся, но еще долго обиженно ворчал, что, мол, вот тыловые крысы, сидят там, немцев не видят, так своих хватают. Не верят, что свой. На это Никонов заметил, что не стоит обижаться: могли бы ведь просто взять да расстрелять на всякий случай. А они вот дозвонились и выяснили. Обмундированием нашим бойцам служили ватный костюм, шинель, валенки и шапка-ушанка с ватным верхом. Такая одежда загоралась как порох, а тушилась трудно, тлела. Когда на переходах измотанным от голода, холода и недосыпания людям наконец удавалось погреться у костра, многие мгновенно засыпали и загорались. Потом, что греха таить, снимали одежду с еще не окоченевших убитых. Думать-то надо было о живых. Правда, иногда случалось и такое, что валенки стаскивали с раненых, но еще живых бойцов. А если талых трупов не было, то некоторые отрубали или отламывали валенки с ногой и потом снимали их у костра. С такими поступали по-разному. Даже убивали. Самосуд был не редкостью.
