Сергей Григорьев - Малахов курган
На мостике, однако, бежать нельзя: столько народу, и все на ту сторону. И на той стороне люди все идут в одном направлении – к Николаевской батарее.
Мимо старого адмиралтейства и корабельных сараев в торопливом потоке людей Могученки идут, куда стремится весь севастопольский народ.
Уже рассветает…
Веня привык днем встречать на улицах больше всего солдат и моряков. А нынче ночью народ совсем другой. Кое-где в толпе на берегу Большой бухты мелькают офицерские фуражки. Отдельно стоят, не мешаясь с толпой, чубатые донские казаки. И солдат порядочно, но больше всего простого народа: мастеровые доков, кузнецы, маляры, корабельные плотники, оружейники; дрягили[183] адмиралтейских складов; портняжки армейских и флотских швален[184]; рыбаки; извозчики в шальварах и камзолах[185], шитых золотом; чабаны[186] в кожаных куртках, с ножами на ременном кушаке; лавочники; слуги и конюхи офицеров; уличные разносчики. И что совсем необычно, очень много женщин в толпе.
В Севастополе из сорока двух тысяч жителей насчитывалось всего семь тысяч женщин. А здесь, в толпах народа по обеим сторонам Южной бухты, и на Павловском мыску, и у Николаевской батареи, женщин было куда больше, чем мужчин. Наверное, сюда пришли, несмотря на ночь, все матери, жены и дочери моряков, их девушки.
Седые чопорные барыни, которым на улицах днем все уступают дорогу, жмутся в толпе матросок.
Яркими пятнами выделяются молодые крестьянки в расшитых золотом кисейных шарфах и пестрых шалях.
Крутые скаты берега позволяют видеть всем, что делается на рейде, но все-таки народ теснится к берегу, напирая на тех, кто заранее захватил места на камнях и каменных стенках набережных. Толпа теснила их, угрожая свалить в воду.
Холодная, почти морозная ночь побудила сбитенщиков[187] раньше времени, не по сезону, заправить свои самовары. Они расхаживали в толпе, покрикивая: «Сторонись, обварю!» – и помахивали связками баранок. У каждого сбитенщика половина пояса спереди деревянная, с гнездами для стаканов. Самовары парили и чадили угаром, а сбитенщики нахваливали свой напиток, громко распевая:
Кипит кипяток,
Припарит животок!
Кто сбитень выпиват,
Постоянно здрав быват!
Народ томился жаждой – сбитенщики торговали хорошо.
Могученки прибежали на берег в то самое время, когда между строем кораблей и пароходами показалась шлюпка адмиралов.
По эскадре прокатилось «ура».
Веня все отлично видел: мать посадила его на плечо. Обо всем, что видел, он докладывал матери и сестрам. На шлюпке идут к эскадре Корнилов и Нахимов, а батенька на корме за рулевого, вместо офицера, хозяина шлюпки. Вот шлюпка пристала к кораблю. Музыканты заиграли встречу. Сейчас Корнилов подаст сигнал: «Командую флотом». И точно, на «Трех святителях» начинает вскоре работать семафор. Что сигналит корабль, Веня не успел разобрать и докладывает, что Корнилов приказал кораблям поднимать якоря, поставить верхние паруса и идти в море, следуя в кильватер[188] за флагманским кораблем. Пароходам с тяжелой артиллерией – конвоировать корабли.
Веня хорошо видит, что на всех кораблях, кроме «Трех святителей», спущены стеньги и убраны реи, – корабли не могут поставить верхние паруса. Веня видит, что швартовы от кормы к носу связали корабли в одну цепь. Но он уже забыл, что бежал сюда смотреть на затопление эскадры. Ему хочется, чтобы флот вышел в море.
На кораблях суматоха. Стучат топоры. Пароходы подошли к кораблям и снимают людей. На ближних кораблях рушатся мачты. Шлюпка адмиралов вернулась на «Ростислав» и оттуда идет без адмиралов к Графской пристани, и батенька опять в шлюпке – на руле…
– Чего же ты, милый, все нахвастал? Эх ты! – сердито укоряет Веню мать.
Вене стыдно. Дело идет вовсе не так, как бы ему хотелось. Он спрыгнул с плеча матери и, не успела она ахнуть, юркнул в толпу: ему надо найти на Графской пристани батеньку и от него узнать всю правду.
Нагнувшись, он пробивает себе головой дорогу из толпы, его бьют, толкают. Толпа колышется, женщины плачут. Мужчины кому-то грозят и бранятся… С рейда прогремел пушечный выстрел, за ним второй и третий…
Фланговый марш
Потопление кораблей уверило жителей города, что неприятель близко и его ждут на Северной стороне, – туда перегнали всех работников, чтобы ускорить постройку укреплений. На Городской и Корабельной сторонах крепостные работы остановились. Армия стояла на Куликовом поле[189] биваком[190]. Матросов с потопленных кораблей разверстывали побатальонно. Для пополнения флотских батальонов сняли еще часть матросов с прочих кораблей. Число защитников Севастополя увеличилось примерно на 12 тысяч человек. Пароходы, вооруженные тяжелой артиллерией, Корнилов поставил на рейд так, чтобы они могли обстреливать высоты Северной стороны на тот случай, если бы неприятель овладел там укреплениями.
Защиту Северной стороны Меншиков возложил на адмирала Корнилова, Южной – на адмирала Нахимова; адмиралы стали сухопутными командующими по той простой причине, что в гарнизоне теперь преобладали моряки.
Все эти меры действовали успокоительно на горожан. Состоятельные люди, готовые бежать из города, отложили это намерение, предполагая, что дорога на Бахчисарай уже занята неприятелем. То, что богатые остаются в городе, ободрило бедноту.
Неожиданно для большинства севастопольцев случилось то, что предвидел один Нахимов. Светлейший призвал к себе Корнилова и объявил ему, что армия в ночь на пятницу, 12 сентября, выступит из Севастополя по дороге в Бахчисарай.
– Я предпринимаю фланговый марш, – объявил светлейший. – Армия займет положение, угрожающее левому флангу и тылу неприятеля. Поставленный в два огня, «он» не решится напасть на Северную сторону. Ежели это, паче чаяния[191], и случится, армия ударит союзникам в тыл. Засим[192] я считаю необходимым обеспечить сообщение Севастополя с Россией. «Он» может предпринять наступление и на Симферополь, и на Перекоп и отрезать нам все средства снабжения.
Князь называл неприятеля по-солдатски «он».
– Ваша светлость! – воскликнул Корнилов. – Вы покидаете Севастополь и флот на произвол судьбы!
– В Севастополе есть гарнизон. Флот может действовать своей мощной артиллерией. Наконец, наши «кирпичных дел мастера» тоже не дремали. Тотлебен нарыл немало канав и насыпал порядочные валы. Черт ногу сломает – не только англичане!
– Севастополь располагает для защиты всего семнадцатью батальонами. Жалкое состояние укреплений подтверждают ваши собственные слова. Как же нам удержаться против шестидесятитысячной армии неприятеля?
Меншиков посмотрел на Корнилова насмешливо.
– Мне передавали ваш отзыв, что каждый из матросов стоит десятерых солдат.
– Не отрицаю, что говорил это…
– Ну, вот видите, адмирал, двенадцать тысяч матросов – это сто двадцать тысяч солдат… Не спорю, ваш отзыв – не пустая похвальба. Мои солдаты, вчерашние рекруты, не обучены и не обстреляны, но все же и они представляют некоторую силу. Мы, так сказать, будем вашим резервом, – улыбаясь, заключил Меншиков.
Корнилов понял, что спорить бесполезно, – светлейший не любил менять своих решений, хотя бы ему и представляли основательные возражения. И к тому же мысль князя, что надо обеспечить связь Севастополя с Россией, и адмиралу показалась резонной.
На прощание Меншиков, видя, что у Корнилова потемнело лицо, сказал примирительно:
– Война не знает решений непременных. Будем, Владимир Алексеевич, действовать сообразно с обстановкой: она меняется каждый час. Мы еще не знаем точно намерений наших врагов. В залог того, что я не бросил Севастополь, армия оставляет в городе все тяжести, взяв только необходимое. Обозы остаются. Я вернусь, когда это окажется нужным и полезным для нашего общего дела.
За четыре дня, проведенных на биваке Куликова поля, армия Меншикова оправилась. Полки, потерявшие много людей, были сведены в батальоны; воинские части вместо убитых командиров получили новых. Из нестройной толпы снова образовалось войско.
Ночью авангард русской армии двинулся с Куликова поля; армия направилась через Инкерманский мост к Мекензиевой горе. Противник был близко, на Бельбеке, на расстоянии всего одного часа ходьбы от Северного укрепления. Англичане и французы стояли открыто и жгли костры. На теснине Бахчисарайской дороги, идущей в горы оврагом, можно было ждать внезапных нападений. Поэтому русским солдатам запретили разводить огни, даже курить и приказали соблюдать на марше полную тишину.
Движение армии не укрылось от городского населения. Город провел еще одну тревожную ночь. Думали, что войска идут на Северную сторону, чтобы нанести неприятелю удар в левый фланг, когда он пойдет на штурм Северных укреплений при поддержке флота с моря. К рассвету ждали канонады. Настало утро. Пушки на Северной стороне молчали.
Армия и флот
